«Работа не волк, народ зря не скажет».
Не примиряло с райской средиземноморской действительностью даже то, что рядом с нами упоенно принимали солнечные ванны прелюбопытнейшие особи. Наблюдение за ними вполне было бы достойно Брема и Фабра вместе взятых. Естественно, эти персонажи, кучковавшиеся на пляже локтем к локтю с нами, были пронзительными россиянами. Вот уж в самом деле: бомж бомжа видит и из-за рубежа.
Один из этих специфических соседей напоминал мне главного героя «Маугли» – только в постсоветском варианте. Того мальчонку – уточняю: вовсе не киплингского, – как утверждала одним хмурым первоапрельским утром российская печать, нашли в дельте Волги, под Астраханью, где он был подобран и выпестован раками.
Так вот: наш сосед с античного пляжа обладал тощими, маломощными ногами и длинными, могучими руками, приклеенными непосредственно к голове без шеи. Он проводил все часы в камнях у пляжа в увлеченных беседах с… крабами! Происходило это следующим образом. Несостоявшийся лысенковец с самого утра выковыривал огромным пальцем из-под булыжника серого, запуганного до смерти крабика, подносил его к своему плоскому лицу, увенчанному по-кайзеровски торчащими рыжими усами, и трогательно проговаривал:
– У-у-у малыш! А где же мамка твоя?
Краб, беспорядочно играя бисерными глазками, почему-то молчал, а дядя принимал это за готовность к диалогу и гундосил дальше:
– У-у-у, маленький! Давай твою мамку искать…
После такого сентиментального зачина рачий дядя плашмя плюхался могучим животом в воду и с совершенно звериной сноровкой вылавливал из подводной норы более крупного крабика, нежели отпущенный с прощальным поцелуем на волю предыдущий. И монолог заматеревшего Маугли из северной провинции повторялся с небольшими вариациями:
– У-у-у, маленькая! Где же мужик-то твой?..
После «мамки» был крабий «папка», после «папки» – «дедка» и так далее, по понижающейся степени родства. Вероятно, дядя-рачок в совершенстве знал бессмертную притчу о Репке… Крабий укротитель проводил столь насыщенно целый день и – по моим наблюдениям – лишь один раз удосужился искупаться. Меня поразило, что он заходил в воду спиной. Причем его тяжелые руки с грозно оттопыренными большими пальцами были напряжены и вытянуты горизонтально в сторону берега. Человека-амфибии из рачьего дяди при всем желании не получалось, но за переросшего лобстера-мутанта этот фаворит лангуст и креветок вполне сошел бы.
…Налюбовавшись на эту гармонию человека и природы, я сам решил окунуться в античном море. И едва не столкнулся на песке с кругленькой жещиной с кудряшками, как у болонки. Она вылетела ядром из воды, подкатила к бледному, макаронообразному дяде, застывшему в поэтичной задумчивости на рубеже суши и волн:
– Ну что, гад?! Хорошо тебе было, когда я купалась?
Длинный дядя опешил:
– В каком плане?
– Ты думаешь, я не видела, как ты тут без меня по бабам глазками стрелял?!
– Какими еще глазками?
– Твоими, срамными!.. По голым сиськам этих гречанок без бюстгальтеров стрелял! Я все заметила!..
– Каких бюстгальтеров? – продолжал пребывать в задумчивости дядя, чем вконец добил свою спутницу. Тетушка-болонка хлопнула себя руками по бедрам и озабоченно склонила голову набок:
– Слушай, Вась! А ты у меня и в самом деле мудак!..
Другой пляжный джентльмен явно следовал в своем бытии принципу: «Берегите Родину – живите за границей!» Он, чувствуется, предпочитал руководить своим холдингом издалека – в России любая контора у забора тут же называется «холдингом» – и никогда и нигде не расставался с мобильным телефоном. Даже в отпуске. В отпуске же, правда, очень деловом, он пребывал всегда.
– Почем уходит, говоришь? В Киеве, говоришь?.. Продавайте, продавайте, мать вашу! Не х…я без дела репу чесать! – орал он что есть мочи в трубку, вальяжно дефилируя по линии прибоя. – В Америке, братан, буду через месяц, не раньше. А потом – в Париж туситься!.. Петя обещал туда телок центровых подогнать. Строчку делают: первый класс! Полный Офигейрас устроим!.. Сплошной Потцвдам!..
Он затягивался сигаретой, делал легкую паузу, как бы сверяя с глобальными государственными планами дальнейший курс, а потом вновь принимался за непростую работу:
– Кто лягет?! У кого лягет?.. Я ему собаке, Пердускони легавому, лягу! Опилки станет у меня хавать за обе щеки. Порвем, как тузик гондон!.. Мочить их, хачиков черножопых, надо, душить когтями, – рекомендовал руководитель холдинга своим далеким подчиненным. – Что, обкешились уже? Клево, клево… Главное, чтобы гости не пришли. А то торт высоко придется заносить… Ну, давай! Будь!..
Язык его был примитивно-загадочен, как вся российская бизнес-элита. Он был в ковбойской шляпе, купленной во «фри шопе» Эйлата или Анталии, в просторных черных очках марки «Полис» и в рубашке-фиджийке отчаянно-райской расцветки. Вокруг него витал ореол брутального одеколона, «Труп врага» – типично мужской запах!
– Пусть мне, козел, позвонит, – приказывал дядя, делая в последнем слове ударение на втором слоге. – А что казахи сказали? Динамят, чурки узкопленочные?!.. Набери нашего генерала, он их, блин, влет разведет. На бабки конкретно поставит… Пусть порешает вопросы, он при делах… Таможня дает добро, неужто не понял?
Едва замолкал один титановый мобильник, как решительно брал слово второй. Непобедимый бизнесмен работал, не отходя от моря, по-македонски: с двух рук. Причем один телефон взрывался у него разбойничьим посвистом из мокрушного жутика Тарантино «Убить Билла», а другой – настраивал на лирический лад песней воровского одиночества из хрестоматийного отечественного сериала «Бандитский Петербург».
– Это еще, Иван Васильич, надо, блин, перетереть. Может, даже с самим папой, – загадочно говорил очередному далекому собеседнику курортный бизнесмен, на самом деле вовсе не похожий на богоугодного, покорного служащего Ватикана. – По моторам движение пошло. Так что стрелку будем забивать… Где-где? Да хоть в Салониках…
При упоминании вблизи с ее шезлонгом столицы греческой Македонии очнулась моя жена:
– Солоник?!.. Это тот самый жуткий киллер, про которого в телевизоре рассказывали? Который под контролем целовал в голову?.. Бандит настоящий, что ли?..
– Ты еще скажи «под народным контролем»!.. Молчи, грусть! – цыкнул я на проснувшуюся невпопад жену как можно незаметнее кивая на временно сомкнувшегося с пляжным плебсом большого человека. – Без паники! Тут государственные проблемы решают. Может, даже с участием «голубых касок».
– А зачем голубым каски? – удивилась жена.
Я взорвался:
– Ты что, не понимаешь? «Голубые каски» – это международный вооруженный контингент ООН.
– Понимаю, что международный, – обиделась жена. – Но почему все-таки этот контингент голубой?
…А над белоснежным македонским песком летели неиссякаемым пунктиром телефонные позывные Питера и Тель-Авива, Риги и Праги, Нью-Йорка и Тюмени. Выяснялось, что пляжный бизнесмен, как коммунистические бонзы когда-то, почему-то любил путешествовать именно по ленинским местам: Лондон, Париж, Женева, Берлин, Цюрих, Стокгольм…
В море бизнесмен так ни разу и не зашел, видимо, не дошел. В гостиничном ресторане принципиально не ужинал. В последний раз я встретил этого достойного представителя российской индустрии и коммерции вечером в холле нашей гостиницы. Суперделовик был в ослепительно-белых брюках рубашке-ковбойке от Версаче и по-прежнему в темных очках. Он вел за талию перламутровую блондинку с такой удалой грудью, что та и со спины была видна. Сладкую пару ждал у портика со стилизованными коринфскими колоннами «мерседес» цвета спелой вишни. Оставалось только догадываться, что они отправлялись не на научно-экономический коллоквиум. И вообще, складывалось впечатление, что этот эмиссар российского бизнеса любит в жизни только две вещи: кредитные карточки и женщин. Если бы такое было возможно, он бы наверняка совместил эти два интереса самым теснейшим образом и держал бы в своем пухлом бумажнике золотую или платиновую карту, скажем, на десять или двадцать оргазмов.
Больше я человека с телефонами «по-македонски» на пляже не замечал. Или он выбрал другие Палестины для претворения в жизнь российской идеи вставания с колен – еще в СССР было известно, что помирать лучше стоя, чем на коленях, – или в Салониках его постигла та же самая участь, что и сибирского киллера Солоника под Афинами когда-то: конкуренты по бизнесу даже труп его уничтожили – растворили в кислоте… Зато за соседним зонтиком у меня вскоре появился новый «неадекватный» сосед. Да такой, рядом с которым меркнут многие звезды новорусского экономического передела.
Познакомились мы у стойки пляжного бара. Мой новый приятель – толстый добряк, обвешанный золотыми цапками, – попросил вертлявого бармена налить ему в один стакан триста граммов греческой анисовой водки «оузу». Развязный халдей ушам своим не поверил: стакан был рассчитан ровно на двести грамм. Тогда клиент заказал три стакана по сто, что и было оперативно выполнено. Увидев перед собой три склянки, мой сосед слил их содержимое в один стакан – получилось ровно двести граммов – и залпом его хлопнул. Старый, классический трюк еще советской поры сработал в который раз!
– И здесь, пиндосы, недоливают, – огорчился сосед. – В России хоть все поголовно воруют, так что при такой норме жизни воровства уже и не замечаешь. А вот когда в Европе тебя дурят внагляк, глаза режет. Больно уж заметно и неприятно!.. Леха я! – Он протянул на удивление маленькую для его массивного тела руку. Так мы и познакомились.
Как и я, Леха оказался большим любителем моционов вдоль пляжа. С утра, пока солнце еще не было в зените, мы брели по кромке моря, и я узнал от моего нового знакомого немало любопытного. Прежде всего, он умел по-своему переиначивать знакомые каждому с детства русские поговорки. Когда я услышал от него: «Кто о чем, а Шива о бане», я пришел в бурный восторг. Тем паче что мы проходили по задам индийского ресторана, от мусорных ящиков которого пахло вовсе не мадрасскими розами. Потом, когда я как-то сказал: «У семи нянек дитя без глазу», Леха поправил: «Чепуха! У семи нянек… четырнадцать сисек!» Он был преисполнен житейской мудрости не хуже далай-ламы. Чего стоят только Лехины сентенции типа: «И последняя сволочь сгорает от желания стать первой» или «Чтобы провести вечер в обществе двух к