Проверив, уплатил ли я предварительно в кассе кругленькую сумму за консультацию, доктор Оля – так я ее сразу назвал про себя – не спешила переходить к делу и обследовать меня. Она сперва поинтересовалась, кем я работаю, бываю ли в зарубежных командировках, и заметно возбудилась, когда узнала о моем французском прошлом. Она была невероятно, подчеркнуто предупредительна. А разве можно сегодня в России встретить вежливого человека, который ничего не пытается впарить вам?
– Гипертоник? Вас раньше неправильно лечили, – провозгласила доктор Оля, пощупав мой пульс и померив кровяное давление. – Кстати, у вас есть дома тонометр?
Узнав, что есть, она расстроилась:
– Кистевой тонометр, хоть и японский, вещь ненадежная… Нет, такому человеку, как вы, нужен солидный аппарат! Значит, так. Записывайте! Поедете на бывшую ВДНХ по этому адресу и купите вот такой аппарат. Только такой! И непременно скажите, что вы от меня.
Потом она составила мне на листке из школьного блокнота (рецепты в России не жалуют; врачи выписывают медикаменты на чем угодно – от туалетной бумаги до настольного календаря, моей теще однажды выписали медицинское назначение на кулинарном рецепте: мы тогда едва не сделали торт из баралгина и супрастина) долгий реестр лекарств, которые я обязательно должен сегодня же начать принимать, чтобы остаться в живых. Медикаменты, нельзя не признать, были какими-то странными по названиям, чересчур замысловатыми, что ли… Все это сопровождалось напутствием в духе набившей оскомину телевизионной рекламы:
– Каждый человек сегодня, чтобы быть здоровым, должен пользоваться пищевыми добавками. Только американскими! Вы их можете купить исключительно по такому-то адресу. Запишите обязательно! Когда приедете туда, не забудьте сказать, что вы от меня…
Завершился мой визит тем, что доктор Оля приказала мне вернуться к ней после первой фазы лечения заокеанскими пищевыми добавками – всего через три дня. Только к ней. К ней одной. И не забыть заплатить в кассу 800 рублей за новую консультацию.
– И сказать, что от вас? – попробовал отшутиться я. – А лечиться от бронхита, как я понял, мы так и не будем…
Мне кажется, она почувствовала – чисто по-женски, – что больше мы никогда не встретимся. Она выглядела не очень оригинально на фоне медицины по-московски, доктор Оля. В Белокаменной многие эскулапы округляют свои доходы тем, что подрабатывают наводчиками. Нет, не воровскими, до этого дело еще не дошло! Фармацевтическими: получают процент с экзотических – желательно дорогостоящих – лекарств, проданных специально присланным денежным клиентам. Чайникам вроде меня с берегов озера Лох-Принес.
Или вот еще доктор Сидоров. Друзья порекомендовали мне обратиться к нему после того, как у меня выпал один из поставленных в Париже зубных протезов. Московский дантист взглядом опытного лошадника изучил мои зубы и без труда определил закордонную работу:
– Хорошо сделано! – восхищенно цокнул он в ритм льющейся из громкоговорителя разбитной песенки. Загадочная закономерность: во французских зубных кабинетах обычно принимают клиентов под классические композиции: Равель, Вивальди, Григ, в российских же – непременно под Аллу Борисовну или Филиппа Бедросовича.
– Неплохая работа, – понизил планку доктор Сидоров и многозначительно добавил: – Правда, очень опасная для здоровья…
– Как так?!
– Видите ли, у вас во рту много металлических пломб. А ведь они с годами окисляются… Давайте я вам их все поменяю! Поставлю наши, родные!.. – Однако, заметив ужас в моих глазах, он поспешил пойти на попятную: – Не волнуйтесь, слушайте радио! Мы тоже работаем с иностранным материалом… Сделаю дешево, всего за два сеанса. За семь тысяч долларов.
– Не хочу! Если бы это было вредно, никто на Западе такие пломбы и не ставил бы… Все мои амальгамы из одного и того же материала и сделаны у одного врача, которому я полностью доверяю. Не буду ничего переделывать!
– А за пять тысяч? Согласитесь?
– Нет!
– А за три?
– Это уже слишком!..
Доктор Сидоров перестал меня окучивать, увидев, что я вылезаю из кресла. Но недели через две в моей квартире раздался звонок:
– Ну как? Еще не надумали амальгамы менять?
– Ну, знаете ли!..
– Да ладно вам… А жена ваша?
– У жены тоже все в порядке.
– А может, детишки? – не унимался доктор Сидоров.
– Оставьте нас в покое! – не выдержал я.
– Хорошо. Я позвоню позже.
И он исчез из моей жизни так же неожиданно, как и появился. Как чертик, выскочивший из картонной коробочки. Когда я рассказал про предприимчивого доктора Сидорова моей коллеге, она даже не удивилась и не посочувствовала:
– Ах, какие мы нежные! Когда моя дочь рожала, зять решил обратиться в одну клинику, обещающую роженицам комплексное обслуживание. А схватки у Людки начались раньше времени. Так врач с лаборантками бежали за каталкой, увозящей мою дочь в родильный покой, и кричали, хватая за руки: «Подождите! Не рожайте! Мы еще не все анализы вам сделали!» Они боялись, что их заставят возвращать деньги, заплаченные вперед за предродовые анализы… Впрочем, все равно этих денег так нам и не отдали.
Или вот еще. Другая байка. Совсем кратенькая, но тоже самая что ни на есть реальная. К рубашке больного, которого привезли на «скорой» в приемный покой хирургического корпуса, приколота записка: «Это эпилепсия, а не аппендицит, товарищи! Его мне уже вырезали трижды».
Я даже немножко закемарил, предавшись воспоминаниям о врачах и об убийцах…
– Как чувствуете себя? – вернул меня к реалиям хирург. И я очнулся.
– Долго там еще, Александр Иванович? – не мог не взмолиться я после полутора часов операции.
– Последняя дырка – и все! – успокоил меня эскулап.
Едва он это проговорил, как… свет погас!
– Что за черт! – взвыл хирург. – Дайте освещение!..
Я зажмурился: страшно представить, что и как они мне в темноте наоперируют! Нос к пупку пришьют!.. Когда открыл глаза, осторожно, один за другим, определил, что маленький свет все-таки лился – с потолка. Далекий и желтый. Но большая, плоская лампа из четырех белых глаз, только что в упор глядевших на операционный стол, теперь почему-то висела без дела.
– Вновь это сучье вымя накрылось, мать твою! – откостерила сломавшуюся лампу суровая женщина в маске, ассистировавшая хирургу. – Ну да ладно! Всего ничего осталось, так закончим…
В романтическом полумраке под неувядаемое диско о Распутине, «любовной машине русской королевы», Иваныч перестал перфорировать мою ногу хирургическим скоросшивателем и облегченно вздохнул:
– Ну и хватит! Увозите его, пусть «отмокает»!
Вы опоздали, доктор: больной уже реанимирован! И больничная таратайка потащила меня в обратный путь по лабиринту коридоров, пока не вывезла в знакомый покой с грязно-желтыми стенами. К жене! После того как она водрузила на мой нос очки, я почувствовал себя лучше. Не зря утверждают, что все познается в сравнении.
В двух шагах от меня поставили в коридоре носилки-каталку с… инопланетянином! У странного существа в фантазийной, полуободранной одежде на лбу росла шишка, похожая на рог, а под глазом висел огромный лиловый синяк. Отпечаток усталости на его лице очень походил на след от ботинка. К тому же под мышкой у пришельца был судорожно зажат батон, с которым тот ни при каких условиях, видимо, не желал расставаться. По зарубкам на хлебе без труда можно было определить, сколько ему лет.
Парень явно участвовал только что в съемках новой серии «Звездных войн». Одна нога была у него босой – с пятью совершенно человечьими пальцами, правда, почему-то бурыми, – на другой ноге болталась непонятная обувка: симбиоз лыжного сапога и баретки «Прощай, молодость!». Но самое странное и страшное зрелище представляла его грудь. Острая и вспухшая, напоминающая то ли киль корабля, то ли раздавленную птичью тушку. Каждый врач приемного покоя, проходя мимо этого пришельца, застывшего в полной неподвижности, непременно щупал эту грудь и уважительно произносил:
– Ого! Перелом ребер…
Скучающий инопланетянин при этом на несколько секунд оживал, как механическая заводная игрушка после запуска пружины, и издавал на всю длину коридора утробный, низкий звук:
– Ым-м-м!..
Обычно таких каучуковых пациентов выписывают, когда их кардиограмма становится прямой, как линия горизонта в степи.
И тут из госпитальных кулуаров возник уставший, как Господь после сотворения мира, Александр Иванович.
– Все в порядке, – сказал он моей жене. – Забирайте вашего!
– Как? – опешила жена.
– Да хоть на кресле-кончалке, – отмахнулся Иваныч. – Но учтите: минимум месяц наступать ему на эту ногу нельзя! Через неделю придете на осмотр.
– А у нас тут и машины нет, – растерялась жена. – И костылей тоже нет…
– Это дело поправимое, – успокоил хирург. – Пойдемте-ка!
Они отошли в соседнюю комнату. Через открытую дверь мне хорошо было слышно, что там происходит.
– Сколько? – задала дежурный вопрос жена.
– Ну, пятьсот, – раздался мужской голос.
– Сразу пятьсот рублей! – возмутилась жена. – Но это же совсем рядом… Мы живем тут недалеко. – Судя по всему, разговор шел с водителем кареты «скорой помощи».
– Цены такие, – наставительно сказал возила. – Не хотите ехать – не надо. Хоть на трамвай садитесь…
– Безобразие! – возопил я. – Обираловку тут, зурабовы, устроили…
Но мне спокойно ответили:
– А вы, товарищ без ноги, не кричите. Вон мужчина на носилках лежит. Он с четвертого этажа упал. Лежит себе степенно и не возмущается.
Надо было сдаваться. В конце концов, хорошо, что я еще жив. Последняя стадия больного состояния – когда клизма разговаривать мешает. Пока что это был не мой случай.
– Соглашайся! – крикнул я жене. – Хоть с чертом-дьяволом, соглашайся…
– Тогда поехали, – сменил гнев на милость шофер.
– Помогите, пожалуйста, подняться моему мужу – попросила жена. – Он же идти не может. У вас тут костыли, наверное, есть?