груди. Он глубоко вдохнул дым и приблизил губы к ее лицу, предлагая поделиться волшебством. И она припала к его мягким губам, вдыхая этот сказочный туман. Словно летя по воздуху, они очутились в комнате, воздушная постель будто приглашала их прилечь. Он снял одежду и они легли, обнявшись, сплетаясь прекрасными телами в вечном как мир движении.
Глава 20
С утра Волохов пошел на рынок, как обычно наказав Ивану не подходить к двери. Вернувшись, открыл входную дверь и сразу почувствовал странный запах. Он был не то чтобы неприятный, но какой-то тяжелый, терпкий, немного напоминавший аптеку и парфюмерию одновременно.
Он выглянул из прихожей. Кухонная дверь была закрыта, Волохов распахнул ее и от хлынувшего потока запахов едва устоял на ногах. Иван, раскрасневшийся от жары, стоял у плиты, на которой на всех четырех конфорках что-то булькало в разнокалиберных кастрюлях. На столе стояли несколько керамических мисок с растертыми в кашу корешками и травами. Помахав ладонью перед лицом, Волохов спросил:
– Иван, что тут происходит?
Парнишка повернул к нему сосредоточенное лицо.
– Я варю травы, – просто сказал он.
– Я вижу, что не пиво пьешь, – подойдя к окну, Волохов распахнул его настежь, – здесь помереть можно! Чисто газовая атака под Ипром.
– Извините, я не хотел… Но мне необходимо приготовить отвар.
– Хоть бы окно открыл, – проворчал Волохов, выгружая покупки.
Он вернулся в комнату и распахнул все окна, включая балконную дверь, устроив небольшой сквозняк. Вернувшись на кухню, присел к столу. Иван помешал большой ложкой в кастрюле, прикрыл ее крышкой и начал деревянной толкушкой растирать в миске несколько полупрозрачных кристаллов, похожих на слюду. Потом снял с груди полотняный мешочек, развязал его и стал что-то по щепотке добавлять в миску, продолжая растирать.
– Что это?
– Земля, – Иван завязал мешочек и повесил его на грудь, – святая земля. Вот что я забыл, так это уголь, – он виновато посмотрел на Волохова, – а мне он очень понадобится.
– Антрацит?
Парнишка хихикнул.
– Нет, что вы, обычный березовый уголь.
– Я видел в аптечке активированный.
– Это не подойдет. Мне немного надо, горсточку.
Волохов со вздохом поднялся с табуретки.
– Сейчас что-нибудь придумаем.
Он вышел из квартиры, тщательно запер дверь, и спустился во двор.
Поваленные деревья распилили и увезли. В песочнице под чудом уцелевшим грибком копошились двое малышей. В стороне, покуривая, стояли молодые мамы, оживленно что-то обсуждая. На подъездной дорожке притулился грузовик с помятой крышей и без стекол. Волохов, глядя под ноги, пошатался по двору, подобрал несколько сломанных березовых веток с листьями, кусок коры.
– Никак в баню собираемся? – игриво спросила одна из мамаш.
Было ей лет двадцать, но оплывшая фигура добавляла еще десяток лет. Как говорил про таких Витек: легче перепрыгнуть, чем обойти.
– Не угадали. Шашлычок сбацаем, – в тон ответил Волохов.
Вернувшись домой, он показал ветки и кору Ивану. Тот одобрительно кивнул и взял одну веточку с молодыми, чуть подвядшими листьями, а Волохов достал из духовки противень, отнес его в ванную и, положив на кафельный пол, поломал ветки и соорудил из них на противне колодец.
– Гори, гори ясно, чтобы не погасло, – он вложил внутрь колодца кору и поджег ее.
Кора взялась сразу, но ветки были сыроваты. Пришлось раздувать затухающий огонек. Дым ел глаза, Волохов чертыхался, но, наконец, пламя, сворачивая листья в трубочки, побежало по веткам.
– Мой костер в тумане светит, – Волохов вышел и плотно прикрыл за собой дверь.
Запах, который ошеломил его с утра, ощущался гораздо меньше. Иван процеживал отвар через марлю, Волохов помог ему, понаблюдал немного и вернулся в ванную. Дыма было столько, что он закашлялся. Костерок прогорел, из тлеющих веток валил едкий белый дым. Разгоняя его рукой, Волохов отмел обгорелые ветки в сторону, собрал кучкой уголь, переложил его в блюдце и отнес Ивану.
– Хватит?
– Вполне.
– Ну, слава богу, – глаза у Волохова стали красными от дыма.
Теперь к запаху варева прибавился еще дым, заполнивший маленькую прихожую. В комнате он плавал пластами, как туман в безветренное утро. Волохов, размахивая противнем, погнал его к открытым окнам.
– Видела бы Светка, во что ее квартира превратилась, – вздохнул он.
Они проснулись почти одновременно. Сквозь дрему Светка почувствовала как мягкие губы робко касаются ее щеки. Она открыла глаза. Димка лежал на боку и смотрел на нее.
– Спасибо, – шепнул он, – спасибо тебе.
Светка улыбнулась, хотя чувствовала, что вчерашний кошмар вот-вот вернется. Опять в висках скреблась боль и суставы начинало ломить. Она не выдержит еще один день ломки, но погружаться в дурман тоже нельзя.
– Нам теперь постоянно нужны уколы? – будто невзначай спросила она.
– Нет, что ты! Просто они позволяют видеть то, что скрыто бытовыми проблемами, мелкими дрязгами, погоней за мелким мещанским счастьем в своей норке. Мы объединяемся в единое с целым миром, который закрыт от зашторенных глаз обывателей. Ты чего-то боишься?
Димка встал с матраса. Тело у него было худое, но не дряблое. Узкие бедра, широкие плечи. Шрамы на теле делали его похожим на воина дикого племени с тропических островов. Светка отметила, что ожоговых рубцов на животе и ягодицах у него не было.
– Я не хочу все время витать в сказочных видениях, – чуть капризно сказала она. – Нам нужны соратники, ты сам говорил, а нас всего двое. Так много еще нужно сделать.
– Нас не двое. Есть еще мой учитель. Он открыл мне глаза, он удивительный.
– Это он нашел меня? – осторожно спросила Светка.
Дима задумался.
– Я видел тебя во сне, только лица не мог разобрать, но это была точно ты. А потом Рец показал тебя наяву в ресторане, и я сразу узнал твое лицо, твое тело. Ты словно всегда была со мной, только до поры пряталась в подсознании, – он закурил, подошел к окну и отдернул тяжелые гардины.
За окном, сквозь пожухлые от июньской жары листья, проглядывал соседняя типовая пятиэтажка. Серая, с покосившимися телевизионными антеннами на крыше, она казалась могилой с завалившимися крестами.
– Везде грязь, смрад, нечистоты… Где-то там нас ждут опустившие руки, но готовые принять помощь. Слепые, но готовые прозреть. Неужели мы откажем им?
Светка подошла, положила ему руки на плечи и прижалась грудью к его спине.
– Нет, мы им поможем. Но сначала нам нужно спасти твоего учителя.
Мы обязаны ему нашей встречей, нашей новой жизнью. Мы не можем
просто так вот взять и бросить его в этом болоте.
– Но он не перенесет посвящения, – возразил Дима не очень уверенно, – он
говорил, что у него больное сердце.
– Он сильный духом, воля, которая открыла ему новую дорогу, не даст
ему погибнуть. А мы будем осторожны, мы будем очень осторожны и
очень аккуратны.
Видя, что Дмитрий задумался, Светка повернула его лицом к себе и посмотрела ему в глаза.
– Он дал нам смысл существования, и ты еще думаешь, надо ли помочь
ему быть с нами? Ты не уверен в своих силах? Ты, творец! Так дай ему
все, к чему он стремится!
Его прозрачные серые глаза стали задумчивы, он загасил сигарету и дотронулся ладонью до ее растрепанных волос.
– Ты поможешь мне? Ты поддержишь меня? Иначе я не смогу.
– Ты сможешь, но я, конечно, буду с тобой. Знаешь, где он живет?
– Я был у него один раз. Но если он не захочет?
Едва касаясь, она погладила его руку с обнаженными венами. Он слегка поморщился. Светка поняла, почему. Ему тоже требовались обезболивающие, но он принимал это, как неизбежную необходимость. Как часть новой жизни.
– Когда все будет завершено, твой учитель примет это с радостью. Мне тоже не оставили выбора, и это правильно, так не дадим сомнениям остановить его. Едем, – сказала Светка, – привезем его, подготовим, а перед посвящением я сделаю
тебе укол. Чтобы рука была твердой. Это его машина там, под окном?
– Да, он оставил ее мне на всякий случай.
Она натерла себе руки, грудь и живот гелем, передала ему тюбик и повернулась спиной. Дима выдавил горку геля на руку, растер между ладоней и, закрыв глаза, стал медленно и осторожно втирать, чувствуя под пальцами рубцы, переплетения, косички и бахрому переплетенной с золотыми нитями Светкиной кожи. Не открывая глаз, словно читая текст книги, написанной для незрячих, он опустился на колени и провел ладонями сверху вниз по ее ягодицам. Ощутив, как дрогнули ягодичные мышцы, когда его пальцы коснулись едва заживших ожоговых рубцов, он замер, испугавшись, что причинил боль.
– Все еще больно? – спросил он.
Светка повернула голову и посмотрела на него через плечо.
– Нет, – твердо сказала она. – Нет, уже не больно.
Ольга уж несколько часов сидела перед компьютером, пытаясь понять, что ей показалось знакомым в видеозаписи. Стараясь не смотреть, что творится в кресле, она разглядывала видимые участки стен и пола. Что-то ускользало от внимания, что-то существенное, промелькнувшее на экране. Она сварила кофе, закурила и снова уселась на вращающийся стул. Вот комната с креслом посередине. Белые стены, тяжелые занавески, светлый паркет пола с выложенным под креслом кафельным квадратом. Камера крупно взяла сидящего в кресле парня. Все, теперь уже ничего кроме него не покажут. Что же я пропустила? Белые стены, занавески… Стоп! Ольга включила запись снова и почти сразу остановила ее. Занавески, тяжелые, как портьеры. Она выделила участок в углу экрана и увеличила его. Какой знакомый узор на ткани. Точно такую ткань она выбирала вместе с Вадимом. Он тогда купил квартиру и отремонтировал ее, переделав в студию. Убрал почти все стены, покрасил все в белый цвет, вставил стеклопакеты. Одна стена стала целиком зеркальной. Они тогда занимались любовью прямо на полу, и зеркало отражало каждое движение…