Пьер захрипел, заскорузлые Зямины пальцы вытягивали, выдавливали из него жизнь. А потом раздался вдруг выстрел, Зяма запрокинулся, отпустил Пьера, неуклюже взмахнул руками и завалился на бок. Задыхаясь, Пьер увидел, словно в тумане, перекошенное Динино лицо и выпавший у нее из руки револьвер.
Он не запомнил, как они с Диной вдвоем под руки тащили по Мясоедовской бесчувственного Сержа. Память заработала вновь, лишь когда добрались до Большой Арнаутской, и их подхватил отступающий к порту казацкий разъезд.
По воскресеньям Пьер с Диной и Сержем обычно встречались в дешевом русском кафе на улице Гамбетта. На этот раз Серж запаздывал. Дина с округлившимся животом сидела за столиком прямо, улыбалась, смотрела поверх головы Пьера на вывеску книжной лавки напротив. Пьер подозвал уличную торговку, наскреб по карманам мелочи, купил букетик фиалок, поднес.
— Спасибо.
— Скажи… — Пьер побарабанил пальцами по поверхности крытого несвежей скатертью столика. — Давно хочу спросить… — Он вздохнул, затем, сделав над собой усилие, подмигнул Дине. — Помнишь тот вечер, с которого все пошло врозь? Я тогда наткнулся на вас на Дерибасовской.
Дина вздрогнула:
— Да, помню.
— Я хотел тогда вызвать Сержа на дуэль. Что бы ты сделала, вызови я его?
Дина внезапно покраснела.
— Я часто думала об этом, — проговорила она медленно. — Я была тогда еще глупой девчонкой, не понимала ничего. Наверное, бросилась бы тебя спасать.
— Из жалости? — через силу улыбнулся Пьер.
— Нет, — Дина взъерошила ему волосы, — не из жалости. Вы оба нравились мне. Но ты нравился больше. Хотя я еще и не понимала, что это на самом деле такое — когда нравится мужчина. И уж тем более когда двое мужчин. Тем не менее, я думаю, что осталась бы с тобой.
— А потом? — не отставал Пьер. — Вы ведь расстались. Серж… Он бросил тебя.
Дина помолчала с минуту.
— Ты, оказывается, ничего не знаешь, — тихо сказала она, наконец. — Серж просил моей руки, но его отец… Он запретил помолвку с еврейкой, Серж не посмел ослушаться. А потом началась война. Знаешь, мне часто снилось, что мы встретились. Все втроем, в госпитале, и я выходила вас обоих от тифа. И что потом мы с тобой, выздоровевшим, уплыли в Константинополь. Смешно, правда?
— Да, — выдохнул Пьер. — Очень смешно.
«Бог любит Троицу», — вспомнил он. Ему показали три варианта. Три дорожных развилки, на которых он свернул не туда. А потом дали переиграть, пересечь развилку вновь. Всего одну. Третью. «По заслугам», — осознал Пьер.
— И воздастся каждому по делам его, — сказал он вслух.
— Ты о чем? — удивленно подняла брови Дина.
Пьер не ответил. Каждую субботу он упорно ходил в Венсенский лес, к заброшенной карусели. Карусель не крутилась.
— Ну что, заждались? — Серж, улыбаясь, пробрался между столиками, пожал Пьеру руку. Уселся, за плечи обнял жену, привлек к себе. — Сегодня на удивление тепло, правда, дружище?
Пьер кивнул:
— Тепло, — сказал он. — Необыкновенно тепло.
ПустоболЭдуард Шауров
Водитель маршрутного шаттла оказался нормальным мужиком и согласился высадить опаздывающих на матч пацанов в пяти мегаметрах от орбитального стадиона. Высадка пассажиров на полном ходу да посреди открытого космоса никакими пунктами ППД не предусмотрена, но какой маршрутчик соблюдает правила? Лет десять назад сам небось сигал в открытый люк за милую душу.
Славику прыгать на ходу было не впервой. Глядя в плавно удаляющуюся спину Пумбы, он медленно досчитал до десяти и со всей силы толкнулся напруженными ногами. От угольно-черной бездны, раскинувшейся под растопыренными руками, у него сразу закружилась голова. По личному опыту Славик знал, что головокружение пройдет, как только перед глазами появятся ориентиры. Он еще чуть-чуть подождал и врубил двигатели пешкодранца. Бездна тут же прекратила тошнотворное вращение, а из-за правого плеча всплыл ультрамариновый край Земли. Славик сориентировался в пространстве, нашел глазами свечку удаляющегося шаттла и немного развернул ранцевые сопла, чтобы скорректировать свою траекторию. Пумба, летевший впереди, слегка притормаживал, чтобы дать приятелям возможность себя нагнать. Славик прибавил газа и боковым зрением заметил, как справа его обгоняет Марек в пижонском белом скафандре. Снизу один за другим появились Штырь, Ганя и Пряник, рубчатые пятки Пумбы медленно приближались, и вскоре вся компания уже летела маленьким Дружным роем.
— Оле-е, оле, оле, оле-е-е! — во всю мощь своих неслабых легких горланил Пумба.
Несмотря на совершенно зверскую наружность и отсутствие двух передних зубов, Пумба имеет довольно приятный голос и отличный музыкальный слух. Он играет на ударных и поет в команде под странным названием «Офсет». Славик раза четыре бывал на их концертах.
— Эй! Пацаны! Кто-нибудь стадион уже видит?! — пытался перекричать вокалиста Пряник.
— На кой тебе стадион, дорогуша? — высокомерно поинтересовался Марек. — Тебя туда все равно не пустят.
— Это почему? — спросил Пряник, подозревая подвох, но в силу своего странного характера сразу попадаясь на удочку.
— Ты не по форме экипирован.
— В смысле?
— В смысле средств самозащиты, — объяснил Марек. — Ну или самонападения… Пумба, кончай трубить!.. Вот чем ты собрался друзей защищать в случае незапланированного инцидента?
— Иди ты! — на всякий случай обиделся Пряник.
— Нет, серьезно, — наседал Марек, — у меня, допустим, как у потомственного эстета, дюралевый кастет под перчаткой, у Пумбы — железка в рукаве, у Штыря — лезвие от ножика канцелярского. А у тебя что?
— У него быстрые ноги! — заорал Пумба.
«Инфузории, — обреченно подумал Славик, — и самое ужасное, что они мои лучшие друзья».
— У меня нету бритвы, — подал голос Штырь, — у меня иголка скорняжья в авторучке. Да и не будет сегодня толкотни. Я говорю.
Заявление мосластого апатичного Штыря выглядело более чем сомнительно. Если Штырь и Пумба собирались где-нибудь вместе, драка случалась с вероятностью в семьдесят процентов, даже если ни один из приятелей сам ничего не затевал. Славик вздохнул: драка сегодня в его планы никак не входила, и он изо всех сил надеялся на оставшиеся тридцать процентов.
— Чтобы толкотню затевать, надо бандой лететь на матч, харь в тридцать. А иголка так… — Штырь на лету махнул рукой: — На всякий пожарный.
— Че вы огете на весь эфиг, пгидугки? — немилосердно картавя, вмешался молчавший до сих пор Ганя. — Даогетесь до непгиятностей.
— Фигня, — убежденно сказал Марек, — менты тоже селектор включают.
— За такую иголку можно в тюгму угодить.
— Иголкой скафандр навряд ли пробьешь, — глубокомысленно изрек Пряник. — Давление на кончике иглы составляет порядка ста пятидесяти мегапаскалей, а скаф рассчитан…
— Заткнись, Пряник, — разом сказали Марек и Пумба.
Пумба, обогнув Штыря, подлетел поближе к Славику:
— Славян, ты у нас голова, скажи: можно скаф иглой пробить или нет? — Он дружелюбно пихнул Славика в плечо, отчего его товарищ сразу поменял траекторию полета. — И вообще, чо ты молчишь всю дорогу? Ты же у нас главный конструктор! Помните, пацаны, когда наши с «Космобилистом» играли…
Вся компания разразилась довольным хохотом. Помнили все.
— Тут каждый желает знать, отчего ты — мозг наш — такой задумчивый, — настырничал Пумба.
— Я штуку одну спаял, хочу сегодня опробовать, — неохотно сказал Славик.
— Ух ты! — Пумба пришел в полнейший восторг. — Милитури бомб?
— Милитари, — поправил снизу Пряник.
— Не совсем, — досадливо поморщился Славик.
«Ладно, — подумал он. — Все равно придется показывать».
— Это вроде репроектора, но с расширенными возможностями.
— Чего? — не понял Пумба.
Славик нащупал под толстой тканью скафандра коробочку прибора, надавил указательным пальцем и негромко сказал:
— Шесть, четыре, пятнадцать, один, Пумба, упреждение десять метров.
В ту же секунду десятью метрами впереди возник Пумба — точная копия настоящего.
— Ух ты! — восхитился оригинал.
— Двенадцать, два, поворот, — сказал Славик.
Изображение повернулось и помахало рукой.
— Забой! — сказал Штырь и ускорился, пытаясь догнать фантома.
— Такой пгибамбас у Тимки был, — сообщил Ганя. — У Тимки, котогый из двести шестнадцатой. Ну котогый тепегь в Питеге учится.
— Я его Тимке и делал, — сказал Славик пренебрежительно. — Тот репроектор — так себе, только и может, что фантомы хозяина вдоль трассы пускать. А у этого память на триста тысяч видеообразов, гибкая система управления, система считывания. Я только командные сенсоры на скаф вывести не успел, зато на шлем камеру-трехмерку приделал, могу записывать и тут же транслировать.
— Чо-то я не врулился, зачем тебе на матче эта хрень? — Пумба наморщил лоб.
— Я тоже, — поддержал его Марек. — В чем интрига, братан?
— Увидите… — Славик загадочно улыбнулся. — Не форсируйте, пацаны.
— Эй, Пряник, — позвал глазастый Штырь, — ты вроде про стадион спрашивал…
С определенного расстояния и в определенном ракурсе орбитальный стадион имени первого спонсора чемпионатов ИНХаэЛ Антонио Санчеса походит на большой одуванчик, летящий под куполом параплана. Когда приближаешься, сходство пропадает: пушистая головка быстро превращается в сферу игрового поля, окруженную сетью зрительских трибун, а параплан — в гигантский противосолнечный щит. Становятся видны решетчатые фермы шпангоутов, полярные шапки комментаторских кабин, раздевалок, технических отсеков, и тогда ни у кого язык не повернется назвать крупнейший из заатмосферных стадионов одуванчиком.
Первым делом вновь прибывшие настроили свои переговорники на местный диапазон и подключили селекторы сигнала. Многотысячный гомон трибун сразу ушел на задний план, зато сочный бас диктора Перфильева вылез на передний.
— Итак, уважаемые любители спорта, — гудел комментатор, — приветствую вас от лица спонсоров Интернациональной Холоубольной Лиги, устроителей ежегодных игр на кубок имени Алексея Леонова, первого человека, вышедшего в открытое космическое пространство. Пользуясь тем, что до начала нашего четвертьфинального матча остается еще десять минут, разрешите представить вам составы играющих команд. Спешу напомнить, что сегодня встречаются Челябинский «Реактор» и «Астрохимик» с Ганимеда. В воротах «Реактора» Станислав Гжечек, сегодня он основной голкипер. Первая семерка: Алексей Морозов — номер двенадцать, Сергей Васильев — номер четыре, он же капитан команды, номер восемнадцать — Юкка Силайнен, номер двадцать два…