— Не тот Враг, которого мы ждали, — продолжил он. — Год за годом мы пасли наши отары на соседних холмах, со временем превратившихся в пустыню. Теперь пастухи ищут пастбища за многие дневные переходы от Цитадели. Там они становятся легкой добычей для одичалых. Но хуже другое. Обратный путь по мертвым землям лишает овец нагулянного мяса, так что нам и нашим детям остается лишь обгладывать жесткие кости. Шесть жизней мы с честью несли Дозор. Пришла пора оставить Цитадель и найти для племени новое место.
На ступенях воцарилась тишина. Взгляды сошлись на Первой матери. Чара медленно поднялась:
— Я услышала тебя, Дагон. В твоих словах есть правда. Но как же Враг, который может явиться, когда мы оставим службу?
— Наш главный враг — голод, — резко ответил Дозорный. — Я чту память предков и тех, кто оставил их сторожить Цитадель. Но Дозорным нужно мясо, детям нужно мясо, старикам нужно мясо… Если пастбище отодвинется еще на один переход, овцы станут падать не доходя до Цитадели. А если одичалые объединятся, они легко отобьют отары. Пастухов и рейдеров слишком мало, а выпасы слишком далеки друг от друга. Мы должны идти на юг, на новые земли. Или это будет наша последняя жизнь. Какая польза Цитадели от мертвых Дозорных?
— Дагон прав, — выкрикнул Рахти Зета со своего места. — Нам уже не хватает пищи, а дальше будет только хуже. Дичь покинула наши края раньше, чем трава. Пора и нам. Я за то, чтобы уйти!
— Путь через пустоши не близок, — снова возразила Первая мать. — Все ли сумеют его осилить? И что будет там, на чужой земле, без стен, без крыши над головой? Что скажешь на это, Дагон?
— Скажу: уходить надо сейчас. Пока ночи теплы и дни солнечны. Малыши подросли, и в племени нет больных. До конца луны мы сумеем спуститься к зеленым землям на юге. А мои Дозорные пойдут вперед и выроют землянки в новых холмах…
Афари ловила каждое слово матери. Вот сейчас она поставит на место зарвавшегося Дозорного, вот сейчас… Но на каждый довод Чары Дагон находил свой. Они говорили и говорили, превращая спор в бесконечную песню-перекличку, что поются в весенние ночи.
— Словно кости друг другу перебрасывают, — проворчал кто-то рядом. Афари вздрогнула. Наставница Найу придвинулась ближе, затрясла поседевшей головой:
— Учись у своей матери, девочка, — сказала она, понижая голос. — Это — тонкая игра.
— Игра? — нахмурилась Афари. — Что это значит?
— Это значит, что мы уходим. Первая мать и Дагон все решили, а то, что ты видишь сейчас, — представление, чтобы убедить, будто мы сами делаем выбор.
— Но как же Дозор, служба?
— Какая служба, если Дозорным нечего есть? — Старая Найу презрительно фыркнула. — Нет, уходить надо, против этого не попрешь. Вот только все, кто уходил прежде, становились одичалыми. И нас ждет та же участь. Не будет домов, не будет посуды, наши дети станут есть с земли… Но все это — полбеды. Если не нужно сторожить Цитадель, зачем вообще племени Дозорные? С чего пастухам и охотникам кормить их? Дозорные исчезнут, долг — позабудется. За ним уйдет в небытие речь, наши дети станут совокупляться с кем попало, как звери… Впрочем, этим они займутся в первую очередь.
— Почему вы не скажете это всем? Почему не поднимете голос?!
— К чему? — скривилась Найу. — Службой сыт не будешь. И холмы не зацветут от моего голоса. Нет-нет, ничего тут не поделаешь. Дагон прав: эта жизнь — последняя для людей. Южные холмы будут заселять уже одичалые.
Афари показалось, будто ее оглушили, будто плита в Арсенале упала ей на голову, и она видит предсмертный бред. Не может ее мать, Первая мать племени, согласиться на такое!
Но по ступеням уже ползло шепотком: «Уходим, уходим, уходим…» — а потом Рахти Зета вскочил на ноги и заорал во весь голос: «Веди нас, Дагон!» Воины, пастухи, охотники поднимались один за другим, Афари едва успевала вертеть головой: «Веди нас, Дагон!», «Уходим!» Один голос показался ей знакомым, она вытянула шею, стараясь разглядеть кричащего, и встретилась взглядом с Гефом. Тот замер с открытым ртом, потом постарался согнать с лица радостное выражение. Но было слишком поздно.
Афари отвернулась.
— Как же так? — спросила она Найу. — Как они могут вот так сразу отказаться от всего… от всего… — От волнения слова не шли на язык.
— Ну не так уж и сразу. — Наставница, кряхтя, поднялась со своего места. — Дагон две луны нашептывал об уходе Дозорным и рейдерам. Да и другие поговаривали.
— Почему же я ничего не слышала?!
Найу грустно усмехнулась:
— Ты слишком часто бегала в холмы, девочка. Да теперь чего уж… — Продолжая покачивать седой головой, старуха побрела вниз по лестнице.
— Я никуда не пойду! — Забыв о манерах, Афари взглянула прямо в глаза матери. — Никто меня не заставит!
— Не кричи. — Чара первой отвела взгляд. — Снаружи услышат.
— Пора тебе повзрослеть, Афари. — Дагон, которого она старательно не замечала, остановился прямо перед носом. — Ты должна думать о благе племени, а не о том, что хочет твоя левая нога…
Афари сделала вид, что не слышит, продолжая обращаться только к матери:
— Я останусь здесь и буду нести Дозор. Одна, если не найдется других верных долгу!
— А если найдется?! — зло выдохнул Дагон прямо ей в лицо. — Ты понимаешь, что это для них — верная смерть?! Образумь дочь, Чара!
Дагон выскочил из общинного дома.
— Ты уйдешь вместе со всеми. — Чара устало опустилась на ветхую подстилку из камыша. — Я не позволю сеять смуту в племени. А если ты останешься или хотя бы заикнешься об этом — будет смута. Кое-кто из ветеранов не хотел идти, им только дай повод… Первый же наткнувшийся на вас клан одичалых вырежет мужчин, а женщин принудит носить приплод для своих ублюдков! Такой судьбы ты хочешь своим детям?
Афари молчала.
— Мы должны смириться и идти с Дагоном. Ты станешь его женой и Первой матерью. Ты научишь ваших детей истинной речи, и, может, они или их внуки вернутся сюда и исполнят долг за нас.
«Дети? Внуки?» — Афари представила, что больше никогда не спустится в Зал Старших Людей, не увидит их шеренги, шествующие Дозором, не будет следить за танцем пылинок в столбе света, а главное… Главное, она больше не увидит Его лица. Никогда.
В носу возникло странное жжение, как будто она вдохнула споры табачного гриба. Дыхание участилось.
— Ты моя дочь, — заговорила Чара мягче. — Моя дочь знает, в чем ее главный долг.
Афари склонила голову, чтобы не видеть, не слышать, не знать!
— Вспомни завет: «Если Враг сильнее — отступи, выжди время, а потом — нападай снова». Сейчас — время отступить. Рейдеры выходят на рассвете. Мы выступим следом. Хочешь пойти с рейдерами?
Афари покачала головой, не отрывая взгляда от земли.
— Станешь подбивать Дозорных остаться у Цитадели?
Еще одно отрицательное покачивание.
— Хорошо. — Чара удовлетворенно прикрыла глаза. — Я знала: ты — разумная девушка. Теперь иди, обдумай, что возьмешь в дорогу. И помни о тех, кто будет нести корзины. А мне еще надо переговорить с Найу.
Афари вышла на воздух.
Солнце садилось за холмы. Последние лучи играли на гребне Цитадели. Отсюда она выглядела самой обычной скалой. Только опытный взгляд различит в изломах породы щели бойниц и нашлепки аварийных люков.
Дозорные, отозванные с постов, бестолково бродили вокруг общинного дома. Афари прошла мимо, презрительно отворачивая голову. Она могла бы подняться по Дозорной тропе, перевалить за холм и бежать: сначала вдоль стены до ручья, а затем — на запад. Ноги у нее быстрые, а темнота — не такая уж помеха. Правда, и для ее преследователей — тоже. Нет сомнений, ее будут искать. Кто-то из племени непременно увидит и расскажет, куда она пошла, а на пустошах за ручьем негде спрятаться… Безнадежно.
Она остановилась у начала тропы и смотрела, как тень Цитадели ползет по склону. Когда сумерки накрыли общинный дом, она приняла решение.
Колонна растянулась чуть ли не на целый пробег. Первыми шли Дагон и половина Дозорных, следом — ветераны вперемешку с молодняком. Самые маленькие двигались отдельной группой, в окружении матерей и наставниц. За ними брели носильщики с корзинами, оставшиеся Дозорные и Рахти Зета. Дни стояли жаркие, безветренные. Марево дрожало над вершинами холмов, пыль оседала горечью на языке. Афари шла в середине колонны, рядом с матерью, якобы для охраны, а на самом деле, чтобы быть под присмотром. Все племя двигалось со скоростью самого немощного из стариков. С того момента, как они снялись с места, солнце успело перекочевать на закатную сторону, но, оборачиваясь, Афари все еще различала очертания стены на горизонте. «Так и к зиме до новых земель не добраться!»
Как же она завидовала рейдерам и охотникам! Первые далеко обогнали колонну и лишь время от времени присылали донесения Дагону. Охотники и вовсе разбрелись во все стороны — добывать пищу для племени. Дагон велел как можно дольше сохранять припасы, захваченные из Цитадели.
На закате подошли к страж-камню. Здесь кончалась тропа Дозора, проложенная по пустошам от самой Цитадели. Серый обломок гранита торчал на вершине холма, отмечая границу Охраняемой Территории. На языке Старших он назывался «Обелиск» — словечко из тех, что могли выговорить только Первая мать да еще Афари.
Как-то весной, когда они несли Дозор с Одноглазым, вот на этом же месте он предложил:
— Давай убежим!
— Убежим? — не поняла Афари. — Откуда?
— Отсюда. Ото всех. Убежим к морю, вдвоем…
— Ха-а-фы-хах-х-ха… — Афари даже закашлялась от смеха. — Вдвоем? К морю? Шутишь?! Что мы станем там делать?
— Жить.
— Мы не мотыльки-однодневки, чтобы не заботиться о будущем. Ты — воин, я — будущая Первая мать. Служба — вот наш долг, наша жизнь!
— Значит, ты возьмешь в мужья Дагона? — Все слова о долге Геф, похоже, пропустил мимо ушей.
— Конечно, — тряхнула головой Афари, — он знает речь, и он — лучший воин Дозора. У нас родятся сильные дети. Но, может быть, потом, — добавила она, заметив, как печально клонится голова у Одноглазого, — когда-нибудь… я выберу тебя вторым мужем.