Самим не доплыть: ветер жуткий, а по озеру водовороты ходят. Не сделаешь ничего: спасателей надо вызывать. До сих пор не знаю, кто на кнопку нажал. Да это и неважно. После нажатия главное — продержаться до прибытия спасателей. Мы уже ждать приготовились. Стоим, в кусты вцепились, чтоб не смыло, и дрожим от холода. Сколько ждать — неизвестно.
Учитель первым успел.
Наверное, девчонки Юрию Петровичу все рассказали. Ну что мы на острове и выбраться не можем. В палатке у учителя свет горел. Он на этом фоне нам хорошо виден был. Некоторое время стоял. Думал, поди. А потом как рванет к берегу. Нырнул в озеро как был, в одежде, и быстро-быстро поплыл.
Схватил одного — и назад к лагерю. Никогда не видел, чтоб люди так быстро плавали. Потом другого. Мы уже и бояться перестали. Как же — Юрий Петрович спасет!
Только с каждым разом он все медленнее плыл…
Меня он последнего с островка тащил. Даже в этой темени видно было, что нехорошо ему как-то. На лице и на руках кожа у него то вздувалась, то опадала — волнами ходила. Страсть! Я даже спросил:
— Что это с вами, Юрий Петрович?
Он услышал, криво улыбнулся и ответил:
— Организм взбунтовался. Некомфортно ему. Нельзя мне в грозу на улице, понимаешь, Саша?
Ну я тогда не понял ничего. Уцепился изо всех сил за учителя, и он поплыл.
Немного до берега не добрались: дно ногами уже чувствовалось, а Юрий Петрович вдруг обмяк и вперед завалился. Сам холодный, синий. Даже вроде сердце не бьется. Я заорал, ребята подбежали, подхватили учителя и все вместе уже выбирались.
Мы Юрия Петровича еле от воды оттащили. А потом только сидели вокруг него и смотрели, как дождь с него кожу смывает. Сначала она запузырилась, волдырями покрылась, как нарывами. Они потом лопаться начали. И потекли. Тут уж всем тошно стало. Девчонки в землю уткнулись, а Мишка вообще в кусты убежал. Наверное, я один смотрел. Не мог глаз отвести. Меня запах доконал. Едкий такой, противный. Я руками глаза закрыл, чтоб не видеть. Чуть между пальцами глянул и даже зажмурился: на коже красные проплешины появились. Сразу комок к горлу полез.
Ничего мы сделать не могли. Страшно было и тягостно. Ведь из-за нашей глупости все это. Девчонки в голос ревели, а толку-то. Может, и ребята плакали, да дождь все прятал.
Потом, конечно, спасатели прибежали. Я даже не сразу понял, что это они: все в белом и совершенно бесшумно. Юрия Петровича подняли, перенесли в медицинский глайдер и увезли куда-то. Нас — в грузовой. Вещи тоже куда-то покидали, да нам не до них было.
Вот так и закончилась экскурсия к озеру.
Только одно не понимаю: зачем Юрий Петрович полез спасать нас? Мы бы точно еще продержались. На острове воды по пояс было, и поднималась она не очень быстро. Он же знал, что гроза для него смертельно опасна. Мог бы и не выходить, спасатели не сильно задержались.
Так что географии у нас пока нету — некому вести.
Но я ходил в больницу, спрашивал. Он к нам все равно вернется…
Дни тьмыВероника Волынская
День был дождливый и серый; при каждом выдохе к глазам поднималось маленькое облачко пара, и сквозь него мир казался другим. Знаю, многие не любят промозглую осеннюю сырость, но я всегда видел в ней что-то романтическое, и каждый раз неясная печаль наполняла сердце.
Хотя сегодня сердце было уже переполнено, так что для печали в нем просто не осталось места: я был удивлен, взволнован и немного напуган неожиданным звонком незнакомого нотариуса.
Через час я уже сидел в его конторе и, если честно, терялся в догадках.
Нотариус — немолодой, с залысинами и хитрым взглядом — усадил меня в кресло, попросил подождать минутку и принялся смотреть мои документы.
— Вы сказали, что дело срочное, — в конце концов не выдержал я.
— Так и есть, Серафим. Так и есть, — подтвердил он и, оторвавшись от бумаг, протянул мне руку: — Борис Львович.
— Очень приятно, — вежливо ответил я, хотя приятно не было нисколечко: протянутая рука показалась мне гибкой змеей, а ладонь ужалила холодом.
— Итак, молодой человек, согласно этому завещанию, вы являетесь единственным наследником Александра Семеновича Яновского — его квартиры, банковских счетов и…
— Не может быть! — воскликнул я. — Это какая-то ошибка — я понятия не имею, о ком вы говорите.
— Нет, ошибки нету, — поспешил заверить Борис Львович. — Здесь указано, что вы не являетесь родственниками; и я трижды проверил ваши данные — все совпадает.
— Даже так? — изумился я. — Не понимаю…
— Ну знаете, в жизни всякое бывает… — зашел издалека нотариус. — К примеру, может статься, что он ваш настоящий отец.
— Мой отец умер, когда мне было тринадцать, — резко заметил я. — И он был хорошим человеком.
— Никто не спорит, царство ему небесное, — внезапно перекрестился нотариус. — Просто я пытаюсь вам объяснить, что жизнь, как горная река, полна подводных камней.
— Я понимаю, что вы хотите сказать, — нахмурился я.
— Так вот… Если, конечно, вы не откажетесь от наследства, то к вам перейдет роскошный пентхаус в центре столицы и приличные денежные средства. И еще небольшая коробка. Понятия не имею, что в ней, — может, фотографии или дневники…
Я не знал, что ответить…
— А вы лично были знакомы с Александром Семеновичем?
— К сожалению, нет. Но я получил подробные инструкции и, по сути, являюсь его душеприказчиком. Можете посмотреть завещание.
— Интересно, — пробормотал я, впиваясь глазами в документ.
«Невероятно! Такое крупное наследство — и просто так?
В это невозможно поверить…»
— Не понимаю, отчего вы такой угрюмый? Тут радоваться надо, а не хмурить брови. Тем более, вы безработный музыкант, ютитесь с мамой и бабушкой в однокомнатной квартире, даже девушку привести некуда…
— Извините, но это не ваше дело! — возмутился я.
— Нет, молодой человек, это — моя работа, — возразил нотариус.
Я молча вернул завещание и задумался.
Борис Львович тоже молчал, терпеливо ожидая ответа.
— Хорошо, — решился я и удивился, что такое, казалось бы, простое решение далось мне с трудом. — Что от меня требуется?
— Да в общем-то ничего: все бумаги готовы, вам только нужно подписать заявление. А дальше я начну оформление. Но это, разумеется, займет какое-то время. И не волнуйтесь — мои услуги были оплачены наперед.
— Понятно. И никаких подводных камней?
Борис Львович слегка замялся:
— Видите ли, согласно распоряжению покойного Александра Семеновича, вы обязаны незамедлительно переехать в свою новую квартиру. Кроме того, до полного оформления документов вы не должны сообщать другим лицам, что получили наследство.
— То есть?
— То есть ни родственникам, ни друзьям — никому, — пояснил нотариус. — Это ясно?
Я кивнул.
— Замечательно. Тогда подписывайте, и я отвезу вас домой.
Когда мы закончили с документами, Борис Львович вручил мне картонную коробку и улыбнулся:
— Здесь могут быть ответы на ваши вопросы.
— Ага, — в свою очередь улыбнулся я. — Или пара старой обуви.
Мой новый дом действительно находился в центре — им оказалась одна из модных высоток, построенных лет пять или шесть назад.
«Дом для богатеньких! — мысленно присвистнул я, оказавшись в огромном вестибюле. — Черт, да тут даже пальмы растут!»
Слева от входа манекеном сидел консьерж, который сразу механически улыбнулся:
— Добрый день, Борис Львович! Здравствуйте!
Второе приветствие было адресовано мне, и я уже собирался ответить, но консьерж так неприкрыто ощупывал меня глазками, что желание быть любезным пропало.
Конечно, рваные джинсы, облипшие грязью ботинки и потертая куртка делали меня человеком второго сорта, но он тоже к первому не относился.
Борис Львович также ничего не ответил, только слабо кивнул, и мы направились к лифту.
— Что ж, осматривайте свои владения, — сказал он, когда мы поднялись наверх.
Ключ бесшумно повернулся в замке, вспыхнул свет, и я первым шагнул в квартиру.
Я часто мечтал о своем жилье, но мечты мои были скромными, поэтому пентхаус показался настоящим дворцом: двухэтажный, с огромными окнами и высокими потолками, просторный и светлый и с удивительным видом на реку. Хотя обстановка была простая, без помпезности и лепнины, которую я опасался увидеть: неброская мебель, деревянные полы и портрет Джимми Хендрикса в студии над камином. А еще — невероятная стереосистема и несколько гитар у стены.
— Неожиданно, — заметил я, оборачиваясь к молчаливому Борису Львовичу. — Прежний владелец тоже был музыкантом?
— Не знаю, — пожал плечами нотариус. — Наверняка это было не основное занятие, а так, хобби. Вы довольны?
Я открыл один из гитарных чехлов. Надо же, бас!
— Доволен? Да я потрясен! — признался я.
— Прекрасно! — заулыбался нотариус. — Тогда обживайтесь и не забываете о правилах: никаких друзей и вечеринок, пока не будут оформлены документы. Вот немного налички — на первое время.
— Спасибо, — обрадовался я, принимая пухлый конверт.
— Банковские карточки сделаем через несколько дней. Всего хорошего, Серафим.
— До свиданья!
Я остался один. Один в огромной квартире.
Неужели я был неправ, и чудеса все же случаются в этом жестоком мире?
Около часа я бродил по пентхаусу, изучая обстановку и содержимое шкафов. Большинство вещей были новые и, как оказалось, моего размера. Это натолкнуло на мысль, что Александр умер не старым, и, возможно, его смерть была внезапной. Кроме того, мне начало казаться, что между нами существует какая-то связь. Не думаю, что он был моим настоящим отцом, но все же…
Вечерело. Серый мир за окном потемнел, и город вспыхнул разноцветными огоньками. Мост метро, подсвеченный фонарями, казался дорогой жизни, уходящей в темную неизвестность вечности, и я прилип к стеклу, пытаясь заглянуть в нее с двадцать третьего этажа.