- Какое отношение имеет инквизиция к современным Соединенным Штатам? спросил я.
- Никакого. Она имеет отношение к "Америкэн перпетум мобиле". Косвенное, разумеется. О вечном двигателе тогда хотя и думали, но о таком виде топлива даже смутно не догадывались. Тем не менее, о некоторых прозрениях можно сказать с полной уверенностью.
Нас везли на западную окраину, и я сразу же вспомнил о серо-черном особняке. Да и увидив его в первый раз, я не особенно сомневался, что этот дворец принадлежит "нашей" компании. Иначе для чего тогда нужен весь Хеллоуин со всеми его хмурыми жителями?
- Скажите-ка, Билл, а почему мистер Дэвилз не полетел в Штаты? спросил Андрей. Я тоже вопросительно посмотрел на Билла, которому в общении с нами явно не хватало дьявольской проницательности и нетерпящего возражений тона Сэма Дэвилза.
- Нынешняя ситуация в России не позволяет директору такого крупного отдела отдыхать даже положенное время. После смерти Брежнева мистер Дэвилз только пару раз бывал на родине, и то по неотложным делам.
Андрей присвистнул:
- Преданный делу человек.
- Да. Кроме того, мистер Дэвилз один из совладельцев компании. Именно для того, чтобы расширить штат сотрудников компании, нам пришлось организовать здесь нечто вроде сбора, этаких курсов повышения квалификации для региональных представителей.
- Таких, как Серега? - кивнул на меня Андрей.
- Таких, как Сергей Иванович, - ответил Билл и очень многозначительно посмотрел на Андрея. Будто выиграл у него партию в шахматы. - Это для Вас данная поездка является в большей степени увеселительной.
- Ага, - криво ухмыльнулся Андрей, - если забыть, что за подобное увеселение я заплатил своей биосубстанцией.
- Это был Ваш выбор.
На некоторое время в салоне воцарилось недружелюбное молчание. Андрей демонстративно нацепил наушники. Неприятнее всего было мне: я вспомнил, как почти не препятствовал взбалмошному желанию Андрея стать моим заместителем. Вспомнил, как отбрил Ивана...
Машина вырвалась из города, и водитель добавил газу.
- Это что, главная штаб-квартира "Америкэн перпетум мобиле"? - спросил я, указывая на выросший перед лобовым стеклом особняк. Спросил просто так, чтобы заткнуть глотку этой неприятной тишине, но Билл вдруг посмотрел на меня, как на плохозамаскированного лазутчика.
- Нет. Не главная, - ответил он. - Где-то есть другой дом. Но где - я не знаю.
- А мистер Дэвилз?
- Мистер Дэвилз знает.
Потолки в Темном Дворце (так я решил его называть, и таким он был внутри и снаружи) действительно оказались высокие. Арочные.
Мы стояли в просторном зале на первом этаже. Десятки дверей и две лестницы вели из этого зала в другие помещения. Казалось, чего-то во внутреннем убранстве этого зала не достает, хотелось видеть на его стенах фрески ил" какую-либо лепку - мифических чудовищ, профили и могучие торсы героев, крупнотелых венер... Ничего этого не было. Только задрав голову, я увидел над собой - в центре равновогнутого потолка - какого-то человека-козла со звездой во лбу и черными крыльями за спиной. Торс и руки у него были человеческими, и человеческими были многознающие глаза на козлиной морде. Правой рукой летающий козел будто благословлял стоящих под ним, подняв вверх сложенные указательный и средний пальцы, левая рука указывала вниз - на черный полумесяц, рядом с которым извивалась зеленая змея.
- Это Бафомет, - пояснил Билл. - Раньше это здание принадлежало масонской ложе. Они тут игрались в архитекторов Вселенной со своими циркулями, а в этом зале принимали неофитов. Почти из каждого угла смот^ рел глаз - око Архитектора. Такой же как на долларовой купюре. Сами понимаете, теперь это мало для кого секрет, в Америке каждый жаждущий карьеры политикмасон.
- А Вы? - немного насмешливо спросил Андрей.
- Я тоже... Был. Дело в том, что "Америкэн перпетум мобиле" нечто большее, чем игры в священное братство ради власти над миром. "Америкэн перпетум мобиле" - это и есть воплощение власти. Это тоже своего рода служение определенной идее. Большинство масонов, особенно низших градусов, даже не подозревая того, осуществляют в разных частях света проект "Америкэн перпетум мобиле". Масоны управляют миром, а кто-то управляет масонами.
- Почему Вы все рассказываете без малейшей опаски, Билл? - спросил я.
- Потому что Вы так или иначе принадлежите "Америкэн перпетум мобиле" и не сможете причинить ей даже мало-мальского вреда. Впрочем, многое вы поймете и увидите сами. Пройдемте дальше.
Мы вошли в параллельный первому, не менее просторный зал, смотрящий окнами в сад, где петляли высаженные акациями аллеи. В этом зале также царили полумрак и гулкая тишина. От первого зала его отличало отсутствие рисунка на потолке и многочисленные подпирающие потолок в совершенном беспорядке тонкие колонны. Каменные стволы в этом лесу как попало торчали из мраморного пола. Казалось, в этом лабиринте кто-то прячется, мечутся неясные тени.
- Я не знаю, что увидит здесь каждый из вас или вы оба вместе. - Голос Билла слышался как будто из другой комнаты. Голос спортивного комментатора, не болеющего ни за какую из играющих команд. - Здесь определенным образом материализуется работа вечного двигателя.
При этом для каждого посетителя по-разному. Сразу же хочу предупредить - от работников компании здесь абсолютно ничего не зависит, мы не можем влиять на происходящее здесь. Но не пугайтесь, за время действия этого зала ни с кем из входящих ничего страшного не произошло. Разве что небольшие нервные потрясения у особо чувствительных. Но такие сюда попадают редко. Теперь я вас оставлю.
Как только он вышел, действо, которое до сих пор таилось за колоннами, стало мало-помалу окружать нас.
Это было похоже на несколько снов. Они наслаивались друг на друга. Некоторые из них бессмысленные и непродолжительные даже не отметились в памяти. Они замысловато переплетались с искаженной реальностью, и заставляли нас играть роль вынужденных героев, подчиненных навязываемому свыше сюжету.
Вы когда-нибудь убивали во сне? Во сне вообще легче побеждать, а если нет подходящей оправдательной ситуации, то утром никто не спросит с Вас за совершенный (возможно пугающий даже Вас) поступок. Я пока что не знаю, спросится ли за совершенное зло во сне на Высшем Суде. Но бывает и по-другому: в Вашем сне царит вопиющая несправедливость, сон переполнен насилием против Вас и Ваших близких - самое время проявить ответную жестокость, совершить геройский поступок, но руки и ноги Вас не слушаются. Вы большой кусок ваты, нс способный даже закричать. Вы можете только смотреть и чувствовать подающее с ужасающей высоты сердце. От такого падения можно вскрикнуть во сне, можно разметать вокруг себя постель, можно проснуться в холодном поту, можно вообще не проснуться.
Андрей никогда не рассказывал мне, что видел и чувствовал он. А я ему рассказать не успел. Уже после, когда мы вернулись, он вдруг ни с того ни с сего спросил:
- Тебе Ленина жалко?
- Ты о чем? - удивился я.
- Я, как и все советские дети, в детстве любил дедушку Ленина, а когда узнал, что он нигде не похоронен, а лежит в мавзолее, мне стало его жалко. Я тогда думал, что если человек не похоронен, то его душа не находит себе покоя, ее ни в рай ни в ад не берут. Она обречена на полное одиночество. Жутко она при этом мучается и не дает никому покоя. Теперь я знаю, что так оно и есть. Оказывается, антихристов много. Они стоят в длинную очередь у дверей в человеческую историю, чтобы потом занять свое место в огненном озере. Антихрист - имя собирательное. Они приходят по одному и целыми орденами, приходят и уходят в самое глубокое небытие. А за ними вереница несчастных носителей зла, околдованных или золотом или новой идеей осуществлением царства божиего на земле. Мы не можем охватить разумом Вечность, они не хотят знать, что она есть... - так он говорил долго, а закончил также неожиданно, как и начал. - Крестился бы ты, Серега!
В моих видениях Ленина не было. Но "персонажей" было предостаточно.
Сначала пронеслись, как порывы ветра, какие-то смутные воспоминания. Откуда-то из далекого, теперь уже туманного детства. Потом картины становились ярче, и, наконец, на меня опрокинулся совсем другой день из другого времени, из другой жизни. Он, как всплеск от брошенного в воду камня, произвел десятки, сотни брызг, и в тысяче зеркал промелькнули тысяча отражений этого дня, но в каждом по-разному. Они промелькнули, но миг этот выражался понятием вечности и мог совсем не кончиться. И я мог навсегда остаться^одном из этих зеркал, сделай я хотя бы один неверный шаг по направлению к соответствующей реальности. И каждый новый шаг вырывал кусок, часть времени из каких-то других жизней и эпох, причудливо переплетая их вокруг моего, выросшего до астрономических размеров Я.
На лестнице, ведущей к капищу, медленная процессия - седые бесчувственные жрецы ведут юных пленников и пленниц. Еще несколько шагов и, под завывание этих идолопоклонников на каменной наковальне жертвенника будет биться чье-то молодое сердце. А я - вождь или царь - сижу на золоченом троне, утопая в драгоценных одеждах, в окружении бесстрашных воинов, нетерпеливо поглаживающих рукоятки мечей, среди замерших у трона невольниц, готовых по первому моему зову отдать мне не только тело, но и душу, потому что я для них живой бог. Я, имеющий власть над народами, над законами и беззакониями, даже если захочу - не смогу остановить кривой нож жреца. Не смогу, потому что боюсь даже захотеть этого. И когда ударят барабаны, мое сердце сожмется также, как сердца обреченных невольников, и мне будет казаться, что это мое сердце берет сморщенными жилистыми руками жрец и бережно кладет его в центр жертвенника, то выкрикивая, то несвязно бормоча только ему одному понятное заклинания. Лицо мое останется каменным, и когда-нибудь вместе с ним окаменеет сердце.
Сидя на троне, я вспомнил, как плакала на маленькой кухне в моей квартире Лена. Мальчик из "Снежной королевы"? Может быть, именно так попадают в наши сердца маленькие льдинки. Через бесчувственный к чужой боли глаз - и обращают его в лед и камень, в мешок для перекачки холодной крови.