По мнению славянофилов, европейская цивилизация не нашла выхода из этого дуализма согласования, не знающих в своей формальной всеобщности никаких исключений, законов разума с индивидуальной свободой и уникальностью человеческого существования. Его следует искать только в Церкви, под которой понимается нерегламентированная религиозная организация, созданная свободным волеизъявлением и духовным подвижничеством мирян «духовная община». По мнению Георгия Флоровского, суть учения ранних славянофилов составляет идея Церкви как формы устроения земной жизни людей.
«Основанному на непримиримом дуализме просвещению Европы славянофилы противопоставили свой идеал органической жизни в духе и любви. Западной теократии и культу государственного начала они противопоставили свое учение о Церкви и свой “сельский коммунизм”, свое учение об общине».
Русский социолог, культуролог, публицист и естествоиспытатель, геополитик, один из основателей цивилизационного подхода к истории, идеолог панславизма Николай Яковлевич Данилевский отрицал общечеловеческую задачу, считал Россию и славянство лишь особым культурно-историческим типом — наиболее совершенным и полным, совмещающим в себе преимущества прежних типов.
Граждане государств Европы знают, что они не только французы, немцы, итальянцы, шведы и т. д., но и принадлежат к связующей все европейские народы духовной общности. В противоположность такому пониманию национального Николай Данилевский отстаивал идею не национального своеобразия славянской культуры в рамках общего с Европой культурно-исторического типа, а ее чуждости этому типу. Это уже не европейский, а именно русский национализм. В отличие от первого он возвел отношение к России до уровня религиозного культа, а естественное для русского человека чувство любви к ней превратил едва ли не в мистическое чувство.
Превратившаяся под воздействием либеральных идей в космополитический Запад Европа похоронила надежду на свое духовное возрождение. Она находится в стадии своего заката и вырождения, поэтому Россия остается единственной и последней хранительницей истинной веры и образа жизни, а русская идея обретает характер национальной идеи не столько вселенской, сколько предназначенной исключительно для России. На первый план при таком подходе выйдут не сходства ее с Европой, а их отличия.
Из проекта «другого модерна» «русская идея» превратится в «антимодерн» с его критикой всего современного, с возвеличиванием старины и допетровской Руси. В этот период с новой силой возродится чуждый всему западноевропейскому дух «византизма». «Антимодерн» в своей идеологии не отвергал промышленной модернизации России, ее научно-технического развития, но не допускал новаций в сфере государственного управления и религиозно-духовной жизни.
«Русский национализм отличается от естественных национализмов европейских народов именно тем, что проникнут фальшивой религиозной восторженностью и именно этим особенно гибелен. Славянофильство есть в этом смысле органическое и, по-видимому, неизлечимое нравственное заболевание русского духа (особенно усилившееся в эмиграции). Характерно, что Вл. Соловьев в своей борьбе с этой национальной самовлюбленностью не имел ни одного последователя. Все, на кого он имел в других отношениях влияние, — и Булгаков, и Бердяев, и Блок, — свернули на удобную дорожку самовлюбленности. Бердяева это прямо погубило…»
Главным идеологом сменившей собой относительно либеральные 1860-е годы официальной России эпохи императора Всероссийского, царя Польского и великого князя Финляндского Александра III Александровича был обер-прокурор Святейшего Синода Константин Победоносцев.
«Национализм эпохи Александра III уже не имел в себе ничего культурного, превратившись в апофеоз грубой силы и косного быта».
Превращение вселенского общечеловеческого начала, изначально заключенного в учении славянофилов в начало исключительно национальное, касающееся только одного народа, а именно русского, Флоровский оценил «философским “грехопадением” славянофильства». В результате такого преобразования русские люди предстали «высшим народом», первым среди других народов, единственным носителем божественной мудрости и правды.
«В каждой мелочи, в каждой особенности русского быта отыскивалось некоторое высшее содержание, и отсюда с неизбежностью вытекала идеализация старины как старины и своего именно как своего. Из того, что славянству и России надлежит осуществить определенный общечеловеческий идеал и осуществить, быть может, в первую очередь между другими народами, делался вывод, что этот идеал есть славянский идеал, выражает собою сущность именно славянского духа как такового и, следовательно, вся история славянства вплоть до малейших подробностей представляет собой воплощение некоторой высшей нормы. Так открывался полный простор мессианистическим соблазнам и возникала опасность забыть о том, что ценность создается только воплощаемой идеей, и впасть в культ “отвлеченной” самобытности».
Дух русского мессианизма ощущается у Владимира Соловьева. У него русское отождествлялось с универсальным. Николай Данилевский же то особенное, что отличает русский народ от других народов, превратил в высший тип культурно-исторического развития и возвел в абсолют.
«Евразийство отвергает безапелляционнный авторитет европейской культуры».
Лозунгом или девизом евразийцев является русская национальная культура, основу которой составляет православие в его изначальном допетровском понимании.
«Такого огульного и безмерного национального самомнения в области философии нам до сих пор не приходилось встречать».
«“Смысл существования нации лежит не в них самих, но в человечестве”, которое есть не абстрактное единство, но при всем своем несовершенстве “реально существует на земле”, “движется к совершенству… растет и расширяется вовне и развивается внутренне”».
«Русская идея» воплощена в ее культуре, уделяющей повышенное внимание духовным, нравственным запросам человека. О наличии какой-то перманентно беспокоящей русскую интеллигенцию идеи свидетельствуют многие ее качества: повышенная совестливость, постоянная неудовлетворенность собой, озабоченность не личными приобретениями, а высшими проблемами бытия.
Историческая уникальность России, ее самобытность наиболее ярко проявляются в культуре, которую можно отождествлять с цивилизацией. Германия начала XIX века и Россия продемонстрировали, что расцвет духовной культуры не всегда совпадает с экономическим подъемом и политической свободой.
Недостаток материального развития был парадоксально компенсирован избытком духовного творчества. Именно в Германии, а за ней в России возникли традиция различения цивилизации и культуры, а также критика цивилизации с позиции культуры. Согласно такому пониманию, любая нация существует в зазоре между этнической обособленностью и сверхнациональным единством, локальным и универсальным, и представляет собой синтез того и другого. Всю цепочку можно схематически представить в виде последовательности «этнос — нация — сверхнациональное единство (человечество)», в которой нация представляет собой лишь среднее звено между ее крайними полюсами. В наднациональное пространство народ в качестве нации включается с минимальными для себя потерями, с сохранением своей собственной самобытности.
Лишенная одухотворяющей силы культуры цивилизация с этой точки зрения не является благом. Цивилизация является телом культуры, а она — ее душой. Русская культура и стала душой России, и определила ее неповторимый облик.
Русский национальный гений с наибольшей силой, яркостью и оригинальностью выразил себя в культурном творчестве. Судьба культуры является главным критерием при оценке им любой цивилизации. Только она, способствующая расцвету, подъему культуры, признается им в своем праве на существование. Важным поиском русской мысли и ее навязчивой идеей стало преодоление разрыва между цивилизацией и культурой.
Русские западники справедливо утверждали, что Россия не может предложить миру какой-то особый, неизвестный Западу путь цивилизационного развития. Но из этого не следует, что путь, по которому идет Запад, может быть воспринят в России без каких-либо поправок, учитывающих ее собственные культурные ценности и приоритеты. Русская идея предостерегала об опасности механического переноса на российскую почву комплекса западных идей по причине ее консервативности и их противоречивости. Уже в период до революции 1917 года этот подход основывался на понимании обозначившейся к тому времени динамики общего геополитического вектора.
В начальной фазе своего существования западная цивилизация двигалась в направлении преодоления оппозиции «варварство — цивилизация», на стадии капитализма оказалась в оппозиции к природе и культуре. Относительно первой оппозиции России приходится идти по пути Запада, не являясь исключением из общего правила, а относительно двух последних она вынуждена вместе с Западом или без него искать путь преодоления или ослабления их напряженности и остроты. Русская идея состояла в осознании необходимости такого поиска. Она противостоит универсализму западного типа не в качестве его антипода, а как пытающийся сочетать