— Так и есть, это был славный бой, в котором победили доблестные воины Российской империи, — сказал бургомистр Данцига Вольдемар Боуэр.
— Не люблю лести! — жестко сказал Остерман, состроив грозное выражение лица.
Бургомистр смутился, покраснел, но Андрей Иванович вдруг улыбнулся и сказал:
— Вам льстить разрешаю!
Остерман прибыл в Данциг демонстрировать свои лучшие качества, надевать самые сложные маски. Задача, которую поставила императрица, однозначная. Нужно добиться того, чтобы Речь Посполитая отдала России уже не только де-факто, но и де-юре Курляндское герцогство.
Хитрый Остерман знал о такой задаче задолго до того, как она была озвучена. Вот только не понимал, как бы на блюдечке преподнести Курляндию императрице. А потом… Он узнал о подготовке покушения на капитана Норова.
Банду Лапы вела Тайная канцелярия, знал о ней и Остерман. Такие ватаги разбойников в Петербурге — пока что большая редкость. Это в Москве хватает бандитов, но не в столице. Поэтому о большой банде сразу же стали говорить везде, во всех кабаках.
Андрей Иванович долго думал над тем, стоит ли спасать капитана-измайловца. И решил, что отдаст все на откуп удаче Норова, в которой Остерман почти что не сомневался. Если гвардейца убьют… Так и ладно. Во-первых, кабинет-министр считал, что Норов не управляем в той степени, чтобы знать все действия капитана и командовать им. Во-вторых, скорее всего, Ушаков уже взял под свой контроль Норова. Было и в-третьих, — Остерман считал, что убийство капитана-гвардейца принесет даже и больше пользы, чем только покушение на него.
Дело в том, что Август, уже почти что король Речи Посполитой, прекрасно понимает, на чьих штыках он пришел к власти, на чем эта власть пока что держится. И ссориться с Россией ему ну никак теперь нельзя. А тут посол Августа, Линар, такое вытворяет… И с этаким тузом в рукаве можно было выжать у саксонского курфюрста и будущего короля Августа не популярные в Польше решения по Курляндии.
Норов, Норов… Помнил Остерман глаза этого гвардейца, его манеру держаться. Был бы Александр Лукич Норов не капитаном, а подполковником гвардии, следовало бы уже учитывать во всех раскладах и его. А, по мнению Андрея Ивановича, игроков у трона и без того хватает. Восходит звезда Волынского, и это явно удар по связке Остерман-Лёвенвольде.
Теперь же Андрей Иванович шел по улицам Данцига как победитель, осматривающий свои трофеи. Боуэр, бургомистр, сопровождающий русского вельможу, так и норовил заглянуть в глаза Остерману, дабы пораньше понять, какое у того настроение. Слухи про то, как отмечали в Петербурге победу в войне «За польское наследство», называемой пока что просто «польской», дошли до жителей Данцига. Многие посчитали, что русские захотят еще пограбить и Данциг, и Речь Посполитую. Варвары все-таки, им всё будет мало.
Через полчаса Остерман уже был в тронном зале резиденции польских королей в Данциге — но и только он. Август III заставлял себя ждать. Андрей Иванович этому лишь улыбался. Пробует новый король Речи Посполитой проявлять независимость? Нужно ему напомнить о том, что русские войска все еще находятся на территории его государства.
— Божьей милостью король польский… князь киевский, смоленский, черниговский… — объявлял горластый глашатай появление Августа III или, как его еще звали в Саксонии, Фридриха Августа II.
Появился большой человек, гордо несущий все свои подбородки. Август был тучным человеком с большой головой и выдающимися щеками. А сейчас казалось, что он эти щеки еще и раздувал, становясь и вовсе несуразно набухшим. Но Остерману была безразлична внешность польского короля.
А вот то, как он себя подает, еще только готовясь к коронации — вот это важно.
— Ваше величество, судя по тому, какой у вас титул, нужно было нам договариваться о мире на вечные времена в польских городах Смоленске или Киеве. Вы же там правите? — с улыбкой, плавно, будто бы комплимент, говорил Остерман.
Эти слова сразу же смутили Августа. Он растерялся и не знал, что отвечать.
— Наследие предшествующих мне польских королей, — нашелся-таки Август.
— Да? Может быть… Тогда и нам стоило бы возродить Тмутараканское княжество в Крыму, ну и Полоцкое… Луцкое… — все с той же улыбкой сказал Остерман.
— Вы за этим прибыли? Требовать земель? — вдруг закричал Август.
— Требовать? Нет-нет, как можно. Ждать подарка… Я вот против подарков, взяток не беру. Но государыня… — Остерман развел в сожалении руки. — Она подарки любит. И платит за них, вот в чем удивительное.
Августу приходилось напрягаться, чтобы понять все намеки Остермана. И это несмотря на то, что они оба были носителями немецкого языка и могли свободно друг с другом говорить.
— И что вы хотите? Чтобы я удалил из своего титула перечисление княжеств, которые сейчас составляют часть Российской империи?
— Да называйтесь вы хоть королем Франции — и Англии в придачу. Только оформим «подарок» для государыни русской, — с улыбкой отвечал Остерман и на этом вроде бы и закончил говорить, но после еще шире улыбнулся и произнёс: — Разве же мы начали переговоры? Нет, я хотел бы отдохнуть, осмотреться. А уже после, когда прибудут дипломаты от Габсбургов и пруссаков, мы и продолжим.
— А Франция? — удивился Август.
— Ну и она, конечно, — сказал Остерман, оставшись довольным от первой встречи.
А вот Август задумался. Никто еще не видел, чтобы Россия вот так вела дела. Судя по всему, Анна Иоанновна решила получить плату за размещение русских войск. А готова ли Европа принимать такие вот товарно-денежные деловые отношения?
Окресности Калуги
7 августа 1734 года
— А ты, сын, ожесточился. Отец-то твой всё переживал, как бы имя его не было тобою обесчещено. Слаб духом ты был, словно в тебе и гордой крови великих татар нет. Токмо не говори отцу, что это с твоей подачи погиб брат его меньшой! Туда-то оно ему и дорога! Но батьке не говори! — голос мамы был не просто требовательным, а безапелляционным.
— Матушка… Прости меня… Не поминай более про кровь мою крымскую. Скоро война будет, и я буду там…
Мать посмотрела на меня с тревогой, но тут же и добавила:
— Я напишу письмо… Прошу тебя, передай его… Я знаю, что отец мой жив — и он писал мне, узнал, что я веру сменила и мужа своего люблю, но не отказался. Там братья мои есть, сестры… Токмо не убивай их, не ожесточай свое сердце и таким грехом.
Я не знал, что ответить. Смотрел на эту красивую женщину, у которой взгляд словно бы сам по себе плакал при одном упоминании родственников — но не было слез, не дрогнул ни один мускул на прекрасном лице этой сильной женщины.
— Я сделаю это, коли будет на то воля Господа и доведется встретиться, — ответил я, не имея никакого желания перечить ей.
Вот кому б царицей быть! Тут и красота такая, что все короли да императоры в Петербург съехались бы, лишь только для того, чтобы посмотреть на первую красавицу в мире. Тут и властность такая, что и мне хочется подчиниться — и это ощущается честью, а не уроном оной. А сколько терпения и воли в том, чтобы не проявлять своих истинных чувств!
— Но вот жену мне искать не надо! Да подождите выдавать сестрицу! Нынче я уже капитан гвардии, в чинах ещё расти. Два года обождите. Буде у сестрицы знатный муж, — отвечал я матери, или же даже посмел наставлять её.
— Опосля того, как наладится все в поместье, от женихов отбоя не будет. Катька у нас выдалась красавицей и умницей, что еще поискать таких. Но добре, я буду отказывать… отец будет отказывать. Но токмо год, не более. А то ей уже и пятнадцать летов будет. Кто возьмет старую? — сказала мама.
Да! Пятнадцать лет — старородящая! О времена, о нравы! Впрочем, я же виделся с сестренкой, а она при встрече налетела на меня, как ураган — наверное, у них были хорошие отношения с тем Норовым, что когда-то жил в этом теле. Катерина пошла красотой в мать, но статями — в отца. Не сказать, что вымахала дылдой высокой, но явно чуть выше была, чем ее сверстницы. И такую девушку в жены не возьмет только больной человек.
Найдем здорового!
— Может, мне оставить людей своих здесь? Беспокоюсь я за вас, — сказал я, сомневаясь.
— Уже не нужно. Как не стало Стрельцова, так и друзья наши объявились, да и враги Матвея заверили в поддержке. Справимся. Да и Лука Иванович, отец твой, Божьей милостью выздоравливает. Ты езжай, сын… Пусть Господь тебя бережет! — сказала мама, резко развернулась и ушла.
Наверное, не хотела, чтобы даже я видел ее слабость, ее слезы.
Кондратию Лапе удалось сделать всё, о чём я его просил, и даже то, о чём не просил, но хотелось бы. По крайней мере, конкретно не оговаривалось, что мой дядька в одно время со Стрельцовым должен будет жизни лишиться. Сделано было идеально, и не прикопаться.
Доказательств того, что дом, в котором встречались дядька и коррупционер, подожгли — нет. Этим просто некому заниматься. И вообще, как представитель гвардии, я мог взять на себя расследование. А то, что многие догадываются, почему все случилось, так это и к лучшему. Норовы показали, что с ними нечего связываться и лучше не пробовать продавить.
Кондратий же ушел в отрыв, сбежал. Даже прихватил с собой десяток моих обозников. Ну, на то был уговор ранее. И уж лучше так, с беглыми обозниками, которым после Лапа расскажет весь наш план. В итоге в сторону Самары отправилось сразу четыре десятка то ли разбойников, то ли людей честных, это если по отношению ко мне.
Хотя, скорее всего, придётся мне иметь дело именно с разбойным элементом. У Лапы-то что ни раз, ещё тот контингент подбирается. Думаю, что Миасс уже скоро может превратиться в своего рода Дикий Запад.
А мои интересы будут эти вот сорок бандитов защищать. Вероятно, что и не только сорок.
Два года будет добыча золота. Двадцать процентов будет отходить искателям — чем не сладкий кусок пирога? Так что люди будут. И поводырь у них — талантливый и решительный. А потом… Придется докладывать о приисках. Но за два года очевидные жилы, самые богатые с них, начнут разрабатывать. Да и самородки. География мне в помощь, я нарисовал карту, где прежде всего нужно искать. И найдут. Ну а сможем добыть тонну золота… Так этого всем хватит.