Понятно, что уже начался процесс бурления среди башкирских племен. Ведь слухи о том, что Оренбургская экспедиция готовится, распространялись уже даже не один год. Но они тоже делали проблему России, все никак не желая находить компромиссы. Или им никто не предлагал решений?
— Этих троих увести, этих двоих оставить! — приказал я, указывая на тех степняков, в ком читался страх.
Информация была занимательной…
*. *. *
Уфа
25 августа 1734 год
Василий Никитич Татищев с неприязнью смотрел на своего собеседника. Татищеву, этому самовлюблённому гордецу, до скрежета зубов были противны такие моменты, когда приходится подстраиваться, когда нет безусловного подчинения.
Татищеву не нравилось то, что во главе Оренбургской экспедиции был поставлен человек, который так и норовит проявить своеволие и выйти из-под контроля Василия Никитича. Вот и сейчас появляются на пустом месте какие-то проблемы.
Даже под напором уничижительных взглядов Татищева, привыкшего повелевать, большую часть своей жизни проживающего вдали от Петербурга и выстроившего практически собственное государство на юге Урала, Иван Кириллович Кириллов, начальник Оренбургской экспедиции, держал спину ровно и взгляд не отворачивал.
— Господин Кириллов, полностью ли вы понимаете, что без меня у вас не получится никакая экспедиция? В достаточной ли мере вы умеете быть благодарным за то, что я сделал для экспедиции и для вас лично? — с раздражением в голосе говорил Татищев.
— За то я вам благодарен, считая, что единое дело делаем. Вы же сами говорили, болеете за дела петровские, что иные уже и забыли о том, что хотел построить Пётр Великий. Так дайте же мне делать то, что я повинен! — раздражение Кириллова мало уступало такой же эмоции Татищева.
Не сказать, что Кириллов был самовлюблённым человеком или что преследовал какие-то дурные цели, связавшись с Татищевым, у которого далеко не лучшие намерения по отношению к башкирам. Просто Иван Кириллович был рабом науки.
И вот если кто-то или что-то мешало Кириллову заниматься его даже не любимым, а единственным делом, смыслом всего существования — то эту преграду он сметал всеми возможными способами. Если надо — руки утопить в крови, он это сделает, если не увидит иной возможности, как добиться научного результата и построить новый торговый путь. Если нужно будет уничтожить всех башкир — он это сделает, если они будут мешать ему заниматься наукой.
И в этом они были похожи с Татищевым, для которого примерно такое же значение имело производство. Василий Никитич соревновался с ненавистными им Демидовыми. И теперь только на юг нужно расширяться, чтобы построить ещё тридцать шесть заводов.
Так что споры между Кирилловым и Татищевым чаще были вызваны противостоянием сильных и непримиримых характеров. Вот только на бумаге у Ивана Кирилловича было много полномочий. А по факту Татищев имел больше власти. Даже армейское командование в Уфе кормилось с рук Татищева.
— Вы требуете с меня ненужной крови башкир. Для моего дела это будет преступлением. Как мне выйти к Аральскому морю, дабы там поставить порт, если вокруг будут воинственные башкиры? — отвечал Кириллов, прекрасно осознавая то, что он будет вынужден несколько всё-таки поступиться своим мнением.
Татищев взял и достал сорок тысяч рублей на организацию Оренбургской экспедиции. Сделал это так, будто для него такая сумма была сущей безделицей. Может так и было, конечно.
Однако, именно с помощью Василия Никитича Татищева были закуплены кони, телеги, огромное количество провианта, порох, свинец, дополнительный инструмент для строительства крепостиц.
Мало того, влияние Татищева в Уфе столь велико, что Кириллов даже поймал себя на мысли: если Василий Никитич Татищев решит отделиться от Российской империи, то его поддержит большинство дворян и вольных людей, которые живут в Уфе и его округе.
Вот и выходило, что когда месяц назад Иван Кириллович Кириллов прибыл в Уфу, стало ясно: у Кириллова нет никаких шансов не задружиться, а скорее — подчиниться Татищеву.
И всё равно Кириллов считал, что-то, чего хочет Татищев, не совсем подходит для решения задач, которые стоят перед Кирилловым. И сопротивлялся уже в угоду своему характеру.
— Ещё раз повторю… — сейчас уже издевательским тоном, внешне вежливым, говорил Татищев. — Мне нужна война с башкирами. И она уже начинается. С вами это произойдёт или же вы не будете в том участвовать — не столь важно. Но вы можете помочь мне ускорить сии дела. Вы же должны понимать, что если сейчас башкиры что-либо разрешат вам делать, строить, то уже завтра-послезавтра они начнут это разрушать, грабить на торговых путях… Неужели вы не видите, что решение проблемы с башкирами — только в том, чтобы полностью их покорить, гвоздём прибить к какому-то месту, чтобы они не кочевали, чтобы у них не было оружия, чтобы женщины не рождали сильных мужчин.
— Но я не смогу работать в условиях войны! — не хотел соглашаться Кириллов.
— Вот возьмите! — Татищев подошёл к буфету, взял лист бумаги и швырнул его на стол, прямо в руки к Кириллову.
— Позвольте! Я дворянин, и… — Кириллов было взбеленился от такого неуважительного поступка Татищева.
— Да бросьте вы! Ещё дуэль хотите устроить? Вот это лучше почитайте! — Татищев отмахнулся от Кириллова и пальцем указал на бумагу.
Иван Кириллович хотел вызвать на дуэль Татищева, но тут он вспомнил, что экспедиция Татищеву задолжала уже семь тысяч рублей. Мало того, всех охочих людей, казаков, которых можно собрать в Уфе и организовать из них отряды, способных хоть как-то противостоять башкирам, контролирует Татищев.
Это туда, севернее, начинается уже заводческая вотчина Демидовых. Хотя Татищев некоторое время умудрялся и их притеснять, прежде всего закабаляя крестьян на государственные заводы. А тут, на юге… Тут каждый сам себе хозяин, а жизнь порой ничего не стоит. Причём не только жизнь башкир, но и тех русских, что поперёк Татищева идут.
И можно подумать, что Василий Никитич был каким-то зверем в человеческом обличии. Но он именно так видел свою службу — и служил верно, самоотверженно. Пусть при этом не забывал брать взятки и не скрывать часть доходов от заводов. Но нужны же деньги, чтобы покупать всех вокруг людей.
— Да поймите же вы! Пока здесь так много башкир, пока они вооружены, у них сильные мужчины — нельзя ставить заводов, нельзя создавать губернию. А ваш проект торгового пути в Индию никогда не осуществится.
Кириллов понимал, что частично, но Татищев прав. А вот сейчас, когда Иван Кириллович внимательным образом стал читать ту бумагу, что швырнул Татищев на стол…
— Это список нападений на мирных людей за сколько лет? — спросил Кириллов.
— За последние месяца, как только немного потеплело и сошёл снег, — солгал Татищев.
На самом деле Василий Никитич показал статистику за последние два года. Но не это самая главная ложь, что сегодня прозвучала.
У Татищева есть сразу три отряда, собранных в основном из башкир православного вероисповедания. Даже в тайных делах, когда нужно делать грязную работу, Василий Никитич и близко к себе не подпускал башкир-мусульман.
Так вот, эти отряды нападают на те русские поселения, тех русских помещиков, на которых Татищев укажет своим наёмникам.
Василию Никитичу очень понравился подобный инструмент решения многих проблем. С одной стороны можно разжигать пожар войны, воспитывать и в башкирах ненависть к русским, и у русских — лютую ненависть к степнякам…
— Нужно ещё решить проблему… Бирон послал какого-то своего цепного пса сюда. Это капитан-измайловец Норов. Возможно, мы узнаем о том, что на этот отряд напали, но если он уйдет от погони… нужно эту сложность упразднить, — сказал Татищев.
И Кириллов впервые однозначно согласился со своим меценатом.
От автора:
Очнулся в смутное время. Вокруг татары, поляки и прочие немцы. Все говорят — царь не настоящий. А какой настоящий — знаю только я. Мне и разбираться!
https://author.today/reader/464355/4328843
Глава 8
Жениться надо всегда так же, как мы умираем, то есть только тогда, когда невозможно иначе.
Л. Толстой
Петербург
25 августа 1734 года
Август в Петербурге выдался еще более дождливым, чем даже обычно. Хотя, казалось бы, что такое невозможно. Улицы были устланы бревнами, на которые стелили настилы. Только так можно было ходить, не боясь утопнуть в воде по колено, а бывали лужи и более глубокие. Ходили слухи, что может случиться наводнение.
Хотя особого уныния в городе не было. Казалось, что правление Анны Иоанновны славное, Россия побеждает. Вон и в Данциге именно Российская империя играет главную роль в урегулировании польской проблемы. Правда Франция представлена лишь каким-то там Шетарди. Но в остальном, Австрия, Пруссия прислали своих министров.
Год, опять же, случился вполне урожайный. Великого голода не случится. Впрочем, об этом в столице Российской империи не так, чтобы и думали. Скоро новая война и нужно сделать то, что не удалось самому Петру Великому. Нужно побеждать Османскую империю!
Но была одна юная особа в столице Российской империи, которая запуталась в своих эмоциях. И, как и многие девушки ее возраста, Анна Леопольдовна не переставала рыдать в подушку. Не разобравшись в эмоциях, чувствах, предавая им исключительную важность для своей жизни, девушка пробовала найти ответы, но были лишь слезы.
В её голове, в её сердце было столько боли, что девушка перестала есть, улыбаться, постоянно казалась усталой и не выспавшейся. А ещё оттого было больнее, что Анна Леопольдовна так и не поняла, за кого больше она беспокоится, о ком болит её душа. Девушка ненавидела себя за то, что не так давно раскрылась Морицу Линару, позволила ему сделать… и нынче уже не девица.
А дальше как? Будущий муж… Так о нем Анна Леопольдовна и вовсе не печалится. Пусть знает, что у нее были мужчины. Из-за политики молчать станет. А на мнение Антона Брауншвейгского великой к