Однако уверен, что если из Петра Ивановича фехтовальщик аховый, то как деловой человек он проявил себя и в иной реальности, и в этой сможет. Потому с меня — концепция, частично деньги, великолепная управляющая, которая уже сама по себе будет привлекать клиентов. Ну, а с Шуваловыми всё это воплотиться в жизнь должно и без моего непосредственного участия.
Они ещё не графья, не те знатные вельможи, которыми могли бы стать в иной реальности. Так что не думаю, что такое дело будет каким-то уроном чести для этих двух господ, явно пока не купающихся в роскоши.
Уже через час мы сидели в одном из трактиров, из тех, где подают то самое модное какао. В такую погоду, когда уже продрог и вымок, самое то — выпить горячего, густого какао. Правда Шуваловы, как и Саватеев, еще пили горячее вино. Но я не собирался употреблять алкоголь.
Завтра — также нелегкий день. Нужно провести ревизию всего закупленного. Проверить, как справился Смолин с моим каптенармусом. Отчитывались, что все по списку закупили. Даже я давал сто рублей свыше того, что полагалось на роту в связи с отбытием в Оренбургскую экспедицию.
А давали не так уж и мало. Так сказать, по двойному тарифу. Вот только в эти деньги уже была заложена взятка полковой службе интендантов. И можно много говорить про то, что нельзя давать взяток, чтобы не плодить взяточников. Да, так и есть. Но я перед отъездом в такие места не желал получить солонину с червями или разбавленную водой водку, дырявые одеяла и так далее, по списку.
Выдадут-то все, никто не станет давать меньше, чем положено. Это уже серьезное нарушение.
Вот только получу я продукты, которые выкину еще до приезда в Москву. И чем кормить солдат? Специально ли складируют интенданты плохие вещи и тухлую еду? Смолин божился, что ему показывали бочки с солониной, где и мяса почти нет, сплошные черви и ужасная вонь. И это стоит на балансе полка. На секундочку… Гвардейского Измайловского полка.
Очень надеюсь, что Миних хоть какой порядок наведёт. Это как же можно воевать, если такое снабжение! На бумагах пусть и малые порции, но они есть, и можно прожить. По факту…
Я возвращался домой в неизменном сопровождении пяти солдат. На дуэль я их оставил. Правила такие, что нельзя никому знать о поединке, кроме тех, кто в нём непосредственно участвует. Еще и медикус должен быть, вроде бы. Или пока это правило не действует? Но солдатам там не было места.
А вот в иных случаях… Я могу уже, как минимум, на пальцах одной руки назвать тех, кто был бы заинтересован в моей смерти. Начиная с того же Ушакова Андрея Ивановича, главы Тайной канцелярии розыскных дел. Он мог бы убрать меня уже потому, что я знаю о заговорщицкой деятельности его пасынка, Степана Федоровича Апраксина.
Знал я, что и капитана фрегата «Митава» Пьера Дефермери разжаловали до лейтенанта на год, чтобы проявил себя и через то вернул чин. Мог он точить на меня зуб? Да. Ну и далее, по списку.
Так что лучше я буду с охраной. Все равно редкие прохожие принимают меня и моих солдат, как вполне обыденный патруль правопорядка в Петербурге. Тем более, что не видно в темном плаще, какой у меня чин.
Вот мы уже прошли Зимний дворец. Не тот шикарный Эрмитаж. Иной, но, кстати, заслуживающий выжить в будущих строительных планах города. Было бы неплохо мне встретиться с Петром Михайловичем Еропкиным. Говорят, что он — человек просто необычайно обширных знаний. Но главное, он архитектор Петербурга, по сути — главный в деле строительства города. Есть мне что ему сказать.
Да многим есть что сказать, на самом деле…
Посидели в трактире даже душевно. Есть такое у мужиков, когда настоящая дружба начинается с драки. Но это всё преходяще, а нормальным людям нужно держаться вместе.
Петр Иванович, конечно, не кажется мне идеальным. Но он, хотя бы деятельный. Пышет энтузиазмом открыть ресторан. Загорелся проектом, когда я, на примере того трактира, где мы и сидели, показывал, как вижу такое заведение, где было бы не стыдно останавливаться и самой государыне.
И за дело я теперь спокоен. Петр Иванович уже прикидывал, какое помещение можно выкупить, к кому обратиться за помощью в снабжении, где закупить тарелки, в том числе и пару наборов фарфоровых, пусть и не самых лучших. Если гнаться за самым тонким и роскошным, только на фарфор может пойти две трети выделяемой на проект тысячи рублей.
Договорились, что завтра, с самого утра, Петр Иванович, если только не будет так болеть челюсть и рука, которую он при падении подвернул, придет ко мне и познакомится и с проектом на бумаге, и с Мартой, нашей управляющей.
Я то и дело оглядывался. Хоть и не ночь, а было темно из-за пасмурной погоды. Питерский дождь не переставал лить на голову воду.
Чуйка завопила во мне, когда мы уже были в полукилометре от дома. Не знаю даже, почему. Кусты вырублены, дождь идет, в такую погоду и злой хозяин собаку на двор не выпустит. Но… Последние строения перед достаточно большой поляной у арендуемого мной дома казались подозрительными. Когда я уезжал, тут не было этих двух телег, поставленных на поленья и без колес.
Вот что. Сено… какой это хозяин в такой дождь не выгрузит сено хотя бы под навес?
— Приготовьтесь! — приказал я, и мы начали проверять заряды в пистолетах и ружьях.
Сперва я услышал щелчки взводимых курков, не наших. И не только я услышал, но и мои охранники. А потом из сена показались и дула фузей.
— Бах! Бах! Бах! — прозвучали выстрелы, а меня прикрыли собой два солдата.
Сколько в них попало свинца, не понять. Но… наповал оба.
— Командир! — закричал чуть отставший сзади Бичуг, бывший старший моих сегодняшних охранников.
Стреляли из-за тех телег и сена. Там стали появляться пороховые облака. Судя по всему было три, может, и четыре стрелка.
— Бах! Бах! Бах! — три выстрела прозвучало, а потом еще три, со вторых пистолетов.
Это моя охрана отвечала. Стреляли споро, даже метко. Три фигуры нападавших разбойников вывалились из-за повозок. Двое из бандитов упали замертво, один же упал, стал орать и корчиться на выложенной булыжником мостовой.
У него было ранение в живот, кровь быстро вытекала, окрашивая воду в лужице в алый цвет. С таким ранением не выживают, но сейчас он ещё может достать свой пистолет, который я видел за поясом бандита, и выстрелить.
— Хех! — Бичуг, подоспевший к нему, прекратил страдания неудачливого нападающего.
— Бах! — прозвучал еще один выстрел из-за телег.
Мимо. Туда сразу же рванули два солдата и быстро приголубили оставшегося нападающего.
— Слева! — закричал я, увидев стволы ружей, направленные в мою сторону.
Ах вот как всё задумано… Те, что только что стреляли в нас — они только отвлекали. Заставляли разрядить наше огнестрельное оружие.
А теперь нас будут убивать.
— Бах! Бах! Бах! — прозвучали выстрелы слева.
Я был готов принимать свинец, даже стал боком, словно на дуэли на пистолетах. Но впереди меня резко появился Бичуг. Он и принял удар, линь коротко вскрикнув при этом. Как же так! За меня умирают люди, закрывают собой… А пришли убивать меня. И, похоже, что в этот раз у меня умный противник. Все рассчитал.
И уже следующий выстрел — мой… в меня.
Глава 2
«Всякий, кто хоть раз заглянул в стекленеющие глаза солдата, умирающего на поле боя, хорошо подумает, прежде чем начать войну». Отто фон Бисмарк
Петербург
4 июля 1734 года
— Бах! Бах! — звучали выстрелы.
Я всё ещё держал перед собой Бичуга, нашпигованного свинцом. Он не проявлял признаков жизни. Выходит, я действовал бесчестно, не пытаясь его спрятать, прикрываясь уже мёртвым человеком, отдавшим за меня свою жизнь. Но чтобы отомстить и похоронить и тех, кто на меня напал, и тех, кто заказал меня, я должен выжить!
Чтобы отблагодарить всех, кто пошел за мной, поверил мне, отдал жизнь за меня. А пока оставался на ногах я и еще один солдат. А, нет, упавший, получивший ранение в глаз и навылет, выживший чудом, солдат возвращался в бой.
— Бах! — он же и выстрелил в ту сторону, где уже всё пространство заволокло пороховыми дымами и ничего было не разглядеть.
Туда стрелял, влево, где была основная группа нападавших. Кто же это так грамотно работает против меня? Я хочу посмотреть этому выродку в глаза…
Даже если голова при этом будет отделена от тела.
— А-а! — заорал ещё кто-то, когда выстрел раненого солдата нашел свою цель.
Минус один. Мы всё же начали огрызаться. Я извлёк из ножен шпагу. Выстрелы прекратились. Но это отнюдь не значило то, что от нас отстали. Приходило время ближнего боя и холодного оружия.
— А-а-а! — с криком из-за угла вылетели пятеро.
Я сразу же левой рукой достал из-за пояса пистолет.
— Бах! — прозвучал мой выстрел, сметая первого нападавшего. Он падает под ноги второму, и тот заваливается, кубарем катится к моим ногам. Бандит не ждёт, пытается подняться, опираясь на руки, но я делаю шаг вперёд.
— Ха-а! — на выдохе прокалываю череп неловкому бандиту.
Меня загораживают сразу двое солдат. У одного выколот глаз, другой легко, но ранен в руку, в левую, в правой же он уже держал шпагу.
Звон стали сменяет грохот выстрелов. Нападающие явно работают саблями неумело. Двое из них и вовсе были с топорами. Но мой человек, что ранен в глаз, уже заваливался, получив обухом топора по голове. Но герой также взял свою жертву, в последний момент успев проколоть грудь одного из нападающих.
Его жертва давала возможность достать ещё один пистолет, и я не мог этим не воспользоваться.
— Бах! — прогремел выстрел. Ещё один противник сражён.
Промахнуться с трёх метров было бы преступлением.
Я уже слышал топот подбегающих людей. Дежурная смена бежала со стороны моего дома. Так что нужно было лишь продержаться. Тянуть время, отбиваться, не идти на прорыв.
Я занял глухую оборону: мы стояли спина к спине с последним из оставшихся в живых моих солдат. Трое бойцов и старший смены, Бичуг, лежали теперь замертво и не подавали признаков жизни. Самих татей оставалось пятеро, из коих один был изрядно подранен, но проявлял стойкость.