Замаячило ещё одно очень важное дело — торговля эксклюзивными восточными товарами, которые мог бы обеспечить Мустафа. Да, это дело не государственного масштаба.
Как раз-таки Иван Кириллович Кириллов и занимается всем, чтобы иметь возможность торговать с Индией. Вот его дело — государственное.
Хотя Кириллов заблуждается. И в современном мире я не вижу возможности преодолеть горные перевалы и попасть в Индию через Афганистан. Это можно ещё сделать через Иран, хотя придётся идти через пустыни и опять же и горы, и долины преодолевать.
Но через Гималаи проходить? Или через разрозненные племена на территории Афганистана? Однако, Кириллова не переубедить. Он верит, что поступает правильно.
И, возможно, он в чем-то прав, потому как Мустафа всё же и торгует индийскими товарами. Значит, они сюда приходят, может быть, даже и через иранский путь. Но подумаю об этом завтра.
Я закрыл глаза и моментально очутился в царстве Морфея. Я так хотел видеть хотя бы во сне Анну… Я так хотел в том же сне сдернуть ночную рубаху с Елизаветы Петровны… Марта… Хотя к рыжей бестии я уже относился, скорее, как к своему бизнес-партнёру. А совершать куинтус с партнёром… Это как-то неправильно. Хотел сна красивого, яркого, чтобы разбавить серые будни.
— Горим! Горим! — закричали за дверью.
Я открыл глаза вдохнул… И моментально закружилась голова. Наверное, уже не оставалось воздуха, только угарный дым стелился в моем кабинете. Записи… Деньги… На первом месте мои записи… Их нужно спасти!
Я попробовал приподняться, но вновь закружилась голова и меня повело в сторону…
Глава 18
Если бы выживание после покушения было бы олимпийским видом спорта, то я бы был в нем чемпионом.
Фидель Кастро
Уфа
24 октября 1734 года
В таком состоянии, когда вокруг сплошной дым, а ещё окончательно не отошёл ото сна, сложно моментально принимать правильные решения. Так что секунд десять мне понадобилось для того, чтобы взять себя в руки и привести мысли в порядок. За это время я еще вдохнул некоторое количество угарного газа.
И уже после я резко стянул матрас, набитый соломой, разорвал на нём чехол на лоскуты, смочил такую тряпицу в кадке с водой, которая неизменно стояла недалеко от моего спального места. Остаток воды вылив в сторону стола с бумагами, я повязал мокрую тряпку себе на лицо и распластался на полу.
Таким образом я меньше угорал от едкого дыма и смог ползти к тому самому заветному столу с ящичками, выполненному по моему заказу местным плотником, где хранились многие мои бумаги. Уверен, то, что написано и начерчено в этих бумагах — ценность для всего человечества. Возможность для России и вероятность моего возвышения.
Так что у меня и в мыслях не было бежать, спасая свою жизнь — я стремился спасти свой труд. Сохранить то, что на протяжении уже трёх месяцев почти каждый день пишу, черчу. На бумаге я вспоминаю все свои знания. Выписываю новые идеи, ставлю первоочередность. То есть там труд, который терять я не собираюсь.
— Ваше высокоблагородие! — кричал Кашин за дверью.
Он каждый раз вклинивался со своим воззванием между ударами топором по двери. Кричал сержант постоянно, но грохот ударяющегося топора заглушал даже его истошный ор.
Дверь была закрыта на замок. Я мог бы подползти к ней, взять ключ, который висел на небольшом сучке, отпереть замок. Но был уверен, что за эту самую минуту сгорят все мои бумаги.
Вот только никакого открытого огня я не видел. Да и не сказать, что было сильно жарко. Дыма вокруг было много — не видно и пальцев вытянутой руки. Но я руководствовался народной мудростью: «дыма без огня не бывает!» — и таким образом пребывал в уверенности, что где-то рядом обязательно что-то горит.
Как быстро может сгореть деревянный дом, я знал. Жизнь большую прожил, повидал. Может потому и действовал в соответствии со своим видением проблемы. Спасать документы!
— Бам-бам-бам! — стучали топоры по массивной дубовой двери.
Сам выбирал такую — качественную! Потребовал недавно, чтобы заменили прежнюю хлипкую дверь. Так что порой и не поймешь, где найдешь, где потеряешь.
Намоченная тряпка на лице, безусловно, помогала, но абсолютного спасения не приносила. То, что я не шёл в полный рост — тоже помогало оттянуть время, когда доля угарного газа в моём организме станет критической. Угарный газ стремился выше, оставляя незначительную зону относительной безопасности у самого пола. Надо чуть реже дышать. Но тогда голова начинает кружиться ещё и из-за того, что не хватает воздуха.
Благо кабинет мой был небольшим. В Уфе из-за дефицита жилого пространства — словно на том корабле — всё сжато и максимально функционально. Так что мой кабинет ещё казался прямо-таки императорской бальной залой. Больше были только у полковников и у Ивана Кирилловича Кириллова.
Но добрался до бумаг я быстро. Сундук… Тут был рядом большой сундук, который я подтянул ближе и беспорядочно скидывал бумаги и деревянные папки.
— Бам! — дверь слетает с петель, замок рассыпается, будто бы слеплен из глины.
А в комнату, наперевес с огромным бревном, врываются сразу с десяток человек. Три пары сильных рук подхватывают меня и начинают волочь из помещения.
— Бумаги спасайте! — кричу я.
— Нынче ничто с ними не станет! Дом не горит… Уже потушили, что и горело у печи. У вас в покоях, ваше высокоблагородие, видать, юшку в печи закрыли. А тот, кто печь топил, делал это сырыми поленьями! — объяснял мне Кашин, вытаскивая из кабинета.
— Сундук с бумагами… Кхе! Кхе! Закрой и вытащи! Кхе! — из последних сил уже хриплю я, закашливаясь.
Теперь я понял, что действительно чувствовал себя плохо. Если открывал глаза, то начиналось то, что молодёжь, вкусившая запретный алкогольный плод, называет «вертолётами». Кружилась голова, болели глаза, всё тело будто бы обмякло, в один момент превращаясь в податливый пластилин.
Так что информацию я впитывал с большим трудом. А говорил с еще большими усилиями. Нахватался дыма наверняка ещё когда спал, так что отравление я получил. И теперь пару дней нужно будет как-то с этими последствиями бороться. Только бы двумя днями все и закончилось. Жаль только, что в этом времени нет хотя бы анальгина.
— Кто это сделал? — выкрикнул я, когда чуть набрался сил, уже укладываясь в постель в другой комнате.
Сон… Спасительный сон. Наш организм действует порой намного мудрее своего носителя. Если нужно отрубиться для спасения, это происходит. Вот и я спал. И снилось мне… Не помню даже что.
— Кто это сделал? — выкрикнул я, как только проснулся.
Просто в один момент я очнулся, и мысли были в полном порядке. И, как у каждого русского человека, по крайней мере, из будущего, у меня возникало два вопроса: кто виноват и что делать.
Второй вопрос, на самом деле, не был сложным. Если только знаешь, кто виноват, то сразу же придёт понимание, что делать. Сейчас, когда я пробудился, на эмоциях мне хотелось лишь только рвать и метать, зубами рвать того гада, который подстроил покушение на меня.
Да, скорее всего, так оно и будет. И ответка последует жёсткая. Вот только мстить надо с холодной головой, а не с помутнённым рассудком. Но ничего не забывать. Ничего не прощать, особенно вот такие действия. Иначе преступления только будут множиться.
— Ну слава тебе, Господи Иисусе Христе! Очнулися. Почитай уже второй день и спали — воскликнул сержант Будилин, которого, видимо, оставили дежурить возле моей постели.
Волна ярости схлынула, и я даже улыбнулся. Каламбур получался: я пробудился, а рядом — Будилин. Я, выходит, со своим штатным будильником? Мелькнула мысль, что стоило бы попробовать скооперироваться с каким-нибудь толковым часовщиком и создать такую важную приспособу?
А есть в России толковые часовщики? Пока я был в Петербурге искал себе часы купить, не нашел. Но слухи ходили, что кто-то под отдельный заказ делает часы, но настольные.
Эх, живу в Уфе, словно в ссылке какой-то. Так много идей, которые следовало бы воплотить в жизнь! А я — словно тот прожектёр, который сыплет стартапами, или даже ведёт какие-то курсы по продвижению новых продуктов на рынок, при этом одалживает у матери-пенсионерки деньги на оплату коммунальных услуг в съёмной однушке. Знаменитый сапожник, что ходит без сапог.
Идеи у меня есть, реализации пока очень мало. Знаю, «как», знаю «зачем», даже есть понимание «за какие средства». Но… Ничего будет еще оркестр играть на моей улице. Вон, Нартов, наверняка уже ждет не дождется встречи со мной, чтобы еще какие изделия сделать. Видел я его глаза, наверное таким взглядом этот человек смотрел на Петра Великого и те технические задания, что выдавал первый русский император своему лучшему токарю.
— Ваше высокоблагородие, злоумышленника, поганца, что ночью подбросил сырых дров в печку, да при том закрыл юшку, не изловили! — докладывал сержант.
Будилин стоял по стойке смирно и говорил мне с нескрываемой радостью — то ли являл радость от того, что я жив, то ли оттого что сам не виноват.
Хотелось бы верить во второй вариант объяснения поведения гвардейца. И сержант радуется, что он не причастен к перепитиям, что случились со мной. Но штатный психолог, если не психиатр, моему отряду пригодился бы. Где же его только взять?
А нигде не возьмёшь. Роль психологов в это время выполняют священники. И как-то сильно давно я не исповедовался у батюшки. Кстати, не мешало бы сходить в церковь. А то, того и гляди, начнут посматривать косо. В это время даже последний преступник, подлец и мразота — и тот будет православным, рьяно молящимся в храме. А я уже два воскресенья пропустил. Не порядок. Третьего раза не простят. Еще и батюшка спросит, где этот Норов, почему не явился.
Решено: в ближайшее воскресенье вся рота в полном составе строевым шагом идёт в церковь! Будем показывать и тут дисциплину.
Я привстал, сперва сел на краешек кровати, прислушался к своим ощущениям. В голове ещё присутствовал шум, который можно сравнить с последствиями лёгкой контузии. Но в остальном всё, вроде бы, в порядке.