— Я сделал всё, на что и был уговор! — поспешил ответить Александр Матвеевич.
Конечно же, Норов, который геолог, или всё-таки в последний момент струсил, или же поддался на стоны своей умирающей совести, но дом двоюродного брата не поджёг. Хотя юшку в трубе закрыл и сырых двор подкинул в печи.
Потапов прекрасно знал о финансовых затруднениях Александра Матвеевича Норова. Более того, он посчитал лучшим вариантом, если убийцей станет сам двоюродный брат гвардейского капитана. По крайней мере, так можно было бы подобраться к Александру Лукичу Норову ближе.
Уже очень крепко получилось гвардейцу выстроить систему собственной безопасности. Даже приблизиться на пятьдесят метров к командиру гвардейской роты уже представлялось проблематичным. Ну, а если и приблизишься на такое расстояние, то тут сработать наверняка мог бы только штуцер. А такое большое ружьё никак не спрятать.
Хозяин дома, в котором проживал Александр Лукич, был подкуплен воистину большими деньгами. Триста рублей Потапов заплатил этому человеку. И за что? Чтобы лишь он просто постоял в сторонке. Александр Матвеевич Норов вырядился в хозяина дома, благо, что ветер дул такой силы, что было вполне уместным носить плащ с глубоким капюшоном, скрывающим лицо.
Ну а о том, что авантюризма и решительности Норову-геологу не занимать, можно было догадаться. Александр Матвеевич более получаса находился в доме и даже не привлёк никакого внимания гвардейцев, которые искренне считали, что в комнатах находится и топит печку сам хозяин этого дома. Раньше же никаких проблем не было.
А потом, когда дело было почти что сделано, последовал побег Александра Матвеевича. Недалеко пришлось бежать. Буквально в двадцати верстах, скрытая от глаз пролеском и ручьями, у Потапова уже была приготовлена землянка.
И вот они здесь, в полуземлянке, пусть и в достаточно широкой, но явно некомфортной, жили второй день. Потапов резонно посчитал, что вслед за Александром Матвеевичем Норовым будет отправлена погоня. Скрыться в степи от гвардейских всадников было бы проблематично, если не сказать — самоубийственно. Да и нужно ли это делать?
Ведь можно иначе. Вот так дня три пересидеть, а потом спокойно пойти туда, куда нужно. Но, что ещё важнее — выйти из заимки тем количеством людей, которое ранее предполагалось Потаповым. А именно… Только ему одному.
— Хе! — в тусклом свете щадящей лучины сверкнуло лезвие ножа.
Норов уже чего-то подобного ожидал, однако всё равно среагировал поздно, и лезвие массивного ножа, способного пробить и медвежью шкуру, полоснуло авантюриста и геолога по груди.
Александр Матвеевич завалился на спину, но не от того, что был смертельно ранен — таким образом он смог увернуться от следующего взмаха ножа Потапова. А потом Норов сгреб в кулак землю и швырнул её в глаза Прохора Потапова.
Тот не ожидал подобного хода от авантюриста. Потапов и вовсе не думал, что Норов будет оказывать хотя бы какое-то сопротивление. Агент Татищева явно недооценил живучесть и решительность Александра Матвеевича. А Норов, не теряя момента, максимально использовал замешательство своего противника.
Он навалился на Потапова и душил его. Норов рычал, как тот зверь, не обратил внимания и на то, что нож человека Татищева полоснул и по бедру Александра. Душил… Лишал жизни человека…
Глава 19
У всех трудящихся два выходных в неделю. Мы, цари, работаем без выходных. Ненормированная у нас работа.
Из кинофильма «Иван Васильевич меняеет профессию»
Франция. Версаль
25 октября 1734 года
С Версалем не мог сравниться ни один из европейских дворцово-парковых комплексов в Европе. Это огромные пространства, люди, снующие туда-сюда, порой только в надежде увидеть короля или кого-то из его свиты. Это томные вздохи дам, которых осыпают поцелуями в многочисленных укромных местечках сада.
И даже сейчас, когда почти ничего зеленого в парке не осталось, когда становится все холоднее и холоднее, охи и вздохи то и дело доносились из разных кустарников. Не отморозили бы чего француженки-дворянки, как и любвеобильные французы!
Впрочем, об этом заботились в последнюю очередь. Ведь Версаль — это территория любви. А любовь — она, как это считается здесь и сейчас, не может быть под запретом. Это то место, где пустил свои корни галантный век. И откуда произрастает это зловонное древо безнравственности, прикрытое высокопарными словами и лозунгами.
Здесь еще нет Оленего парка, в том смысле, как он станет нарицательным. Нет молодых девочек, целью которых будет хотя бы разок возлечь с королем, для чего их и будут воспитывать. Но дух Оленьего парка уже витает в воздухе.
Версаль — это сплошные развлечения. И разве же можно тут решать государственные вопросы? А как без этого? Ведь Людовик XV именно эту резиденцию выдрал для своего проживания. И другого места принятия решений быть не может.
Тут уже рядом образовался городок, численностью в средневековый Париж, и как бы не больше. Все рядом, все люди, принимающие решения, или исполняющие волю государя поблизости. Но волю ли Людовика выполняют чиновники? Это так же не праздный вопрос.
Кардинал Андре Эркюль де Флери — этот волк в овечьей шкуре, этот зверь с лицом милого старика — смотрел на короля Франции с осуждением. Людовик XV не являл собой образец мудрого и рачительного монарха, который всемерно печётся о славе своего государства.
Хотя, как считал Флери, этот король ничем не хуже предыдущего. Наверняка не будет лучше-хуже следующего. Они все одинаково негосударственные правители, а лишь символы Франции. И это не проблема. Ведь, по мнению кардинала, короля делает свита.
И Флери в этой свите — первый. Кардинал был уверен, что он — такая фигура, которая должна по своему значению сравниваться только лишь с кардиналом Ришелье. Жило в душе у Андре Эркюля некоторое соперничество с образом Ришелье, который самим своим фактом возвышения мотивировал Флери к действиям. Вельможа считал, что у каждого французского правителя теперь должен быть свой «Решелье-Флери». Чтобы его величество не сильно утруждался мыслями о государственных делах.
Но бывают такие моменты, когда даже опасно самостоятельно принимать решения, иначе окажешься в виноватых и очень быстро слетишь с политического Олимпа. Сейчас происходили столь судьбоносные события, когда важно заручиться хотя бы вынужденным согласием короля. Нужно немного негатива за возможные неудачи скинуть на монарха. Что может навредить королю? Он незыблем? Он от Бога! Его образ выдержит и не такое!
— Что вы меня так пристально изучаете? Будто бы я какой-то провинившийся нерадивый ученик? — с явным нетерпением, показно демонстрируя нежелание говорить с кардиналом, спрашивал король Франции.
Людовик поерзал на кресле, проявляя мальчишеское нетерпение. У него же там дамы, игры в карты. Но… Дела государственные, их нужно решать, и король решил стойко принять это бремя. Но не больше получаса, иначе бремя станет невыносимым, не подъемным. Полчаса!
— Нет-нет, Ваше Величество, лучшего ученика сложно придумать. И вы уже давно вышли из этого образа. Я лишь ожидаю от вас всемудрейшего решения, — казалось, что добродушно улыбнулся Флери.
У Людовика XV, как сказали бы психологи будущего, были определённые психические проблемы. Например, несмотря на то, что он уже был взрослым мужчиной, у короля оставался «синдром ученика». Для него каждая встреча с кардиналом, по сути, управляющим Францией, — это своего рода зачёт или экзамен. Да, назвать это явление приятным для короля сложно.
И он всегда, еще до начала встречи, уже хотел сбежать, закрыться неотложными делами, или недомоганием. И поступал так часто. Но сегодня Флери был особенно настойчивым.
Да и сам кардинал Флери, наслаждаясь иллюзорным превосходством над королём, никак не мог выйти из образа учителя, который не преминет саркастически позабавиться над своим учеником. Вышел король из возраста ученика? Но никогда Флери не скажет, что Людовик перестал быть учеником. Игра слов — прием, который кардиналом был освоен идеально. Может потому он долгое время и оставался теневым правителем Франции.
— И какое решение вы от меня хотите? Война не достигла своего пика. Ни одна армия не проиграла настолько, чтобы не воевать, а разговаривать. Ну если только польская армия разгромлена московитами. Я и вовсе не вижу возможности для переговоров. Как вы вообще допустили то, что русские перехватили инициативу и сейчас уже заканчивают конференцию в Данциге? — говорил Людовик, то и дело посматривая на выход.
Там, за пределами этого, скорее, некого учебного класса, бурлила жизнь, полная развлечений и любви. Там пространство, где все любят Людовика, все угождают ему. А тут — этот кардинал Флери… Надменный учитель, который никак французского монарха не хочет оставить в покое.
Не сказать что французский король был особенно ветреным. Нет, и у него появлялись стремления управлять государством, и даже зачатки великого правителя. Вот чего не получилось привить наставникам французскому монарху, так это системного мышления и самоорганизации. Полчаса! Именно столько времени Людовик умел рационально думать, принимать взвешенные решения. Прошло пятнадцать минут с начала встречи. Половина монаршего потенциала расходовалась на пустые разговоры.
Слишком рано Людовик XV стал королём. Слишком рано перед ним начали лебезить, заискивать, льстить. Так что какими бы великими ни были наставники французского короля, они могли бы ещё дать ему знания, но не систему самоорганизации и работоспособность.
А сейчас это, по сути, и не нужно. Ведь если король захочет деятельно участвовать в государственных делах, то тогда зачем вообще нужен кардинал Флери? И кардинал намеренно выжидал время, понимая, что еще немного, и король согласится на любые решения Флери.
— Ваше Величество, продолжаем ли мы войну? — максимально упростил постановку вопроса для «своего ученика» кардинал.
— И с Россией тоже воевать? Но вы же сами мне говорили о том, что Франция просто не может самостоятельно вести войну с московитами. Расстояние там большое… снабжение… — он поводил тонкой рукой в воздухе, безуспешно пытаясь сосредоточиться, ведь оставалось всего-то минут семь работы, король уже устал. — Что-то ещё нам мешает воевать? А Швеция до сих пор не готова к реваншу за поражение в Северной войне.