Промозглая погода стояла уже неделю. А я, как оказалось, не обладаю сверхспособностями. И, как и всякий смертный, подвержен заболеваниям. Жаль… Хотелось бы никогда не болеть. Но насморк — это так, неурядица. Главное, что несмотря на полноценную работу, патрулирование местности, тренировки, я не потерял ни одного человека, пусть в лазарете, на который мне с большим трудом удалось выбить отдельную избу, всего-то шесть человек. И то, рассчитываю, что там не воспаление легких и мы вытянем бойцов.
Кстати, очень, на мой взгляд, и относительно других, толковый лекарь был у Уфе. Молодой, не отнять, и это скорее для меня не признак отсутствия опыта, а возможность человека продолжать учиться. Русский, оттого, по его словам, не мог найти достойную работу. А тут, на окраинах империи, ему, как единственному дипломированному в каком-то там университете, специалисту, почет и уважение. Ну и решение финансового вопроса.
Он и помогает лечиться. Ну и я немного подсказывал.
— Я определённо не могу понять, Александр Лукич, зачем вам эти пустынные земли? Смею предположить, что в реке Миасс достаточно рыбы, дабы прокормиться. Но разве рыбный промысел кого-то делал богатым? — Иван Кириллович Кириллов уже в который раз пытался добиться от меня чёткого, логичного ответа, зачем я покупаю земли у башкир в районе реки Миасс.
Я промолчал по поводу того, что рыбой нельзя прокормиться. Пусть расскажет это тем, кто владеет рыбными промыслами в Астрахани.
Начальнику Оренбургской экспедиции было многое непонятно в моём стремлении стать помещиком столь глухой местности. Он даже не понимал, зачем вовсе покупать землю у башкир, если можно её занять. То есть сделать то, чем до сих пор занимаются некоторые русские помещики.
Для некоторых категорий русского дворянства представлялось крайне сложным приобрести земли на исконно русской территории. Там всё поделено — и если и покупать какое-то поместье, то оно будет стоить баснословно дорого. Явно намного дороже, чем нанять горстку охочих людей для охраны отобранных у башкир территорий.
В какой-то момент я даже чуть было не сдался и не предложил Кириллову долю в участии в своём предприятии по золотодобыче. Что он, конечно, с удовольствием бы принял, даже несмотря на то, что мероприятие это могло закончиться, мягко говоря, посещением рабочего места палача.
Иван Кириллович Кириллов, как и похожие характером на него люди, — это нынешние русские пассионарии. Те люди, которые готовы отправиться хоть на край земли, хоть в поиск того, что находится за этим краем.
При этом каждый из таких пассионариев имеет собственную цель и мотивацию. Для кого-то важнее всего слава, для иных — повышение в чинах и занятие более высокого социального статуса. Но для всех таких людей неизменным дополнительным стимулом будет жажда наживы.
— Поймите меня правильно, Александр Лукич, и я не буду скрывать от вас, что некоторые средства в моём распоряжении имеются. Не всё успел украсть ваш братец, — Кириллов сделал вид, что сожалеет. — Но серебро сие принадлежит Оренбургской экспедиции. И я буду вынужден в своих отчётных бумагах написать о растрате. Что же я тогда укажу в этой бумаге?
Разговор длился уже около часа. Рядом с Уфой, в определённом месте, моего ответа уже ожидала небольшая делегация от башкир, включавшая в себя и старшину Алкалина. Торговец Мустафа, пусть и обиженный на меня, но выступил посредником. И его брал Али ждал, когда же я решу финансовый вопрос и отправлюсь в место, которое укажет бухарский купец.
Я бы ни за что не обращался к Кириллову с такой просьбой, если бы в том числе на кону не стояла и моя репутация. Ведь я просил башкирского старшину… я ставил одним из условий моей лояльности к этому народу, что мне должны продать земли под Миассом. Более того, это же было и требованием Её Величества. И не выполнить предписанное государыне я не мог.
И были же деньги у меня, серебро, дарованное самой государыней. Вот интересно, а как отреагирует общество, если вдруг узнает, что у меня будет ремень из человеческой кожи? Это я, конечно, несерьёзно, но кто его знает, может быть, когда встречу своего двоюродного братца, мне и захочется с него снять кожу и сделать какое-нибудь нужное изделие.
А в целом, если уже быть откровенным с самим собой, то к своему двоюродному братцу я испытываю ту злость, которую может разве что испытывать мать к своему нерадивому ребёнку, что своим баловством способствовал разгрому в квартире. Ну или разбил любимую вазу.
Чувства эти сложно объяснимые, ведь я своим сознанием не являюсь родственником Александру Матвеевичу. Но эмоции эти столь приятны, что окончательно заглушать их мне не хочется.
Я, человек, имевший в прошлой жизни огромную семью, научившийся любить своих родственников. Сейчас ежечасно ощущал явную потерю. Причём я не горевал о том, что оставил свою семью в прошлом будущем. Вот ещё! Всё же и дети, и даже внуки с правнуками — это состоявшиеся в жизни люди. Мне хватало тех эмоций, которые дарило даже просто осознание наличия семьи.
При этом нисколько не сожалею о том, что мой дядюшка скоропостижно скончался, а вот двух двоюродных братьев отчего-то мне жалко. Однако, появляется иррациональное желание перевоспитать Сашку.
Вот даже Кириллов говорил о том, что Александр Матвеевич Норов — талантливый геолог. Более того, Иван Кириллович принёс мне записки братца, в которых тот очень достоверно описывал не только камни или природу тех мест, в которых бывал, но и растения, животных, их поведение, быт и нравы людей.
Возможно, на моё отношение к брату повлиял и этот факт. Да, он авантюрист! Да, он, по сути, преступник! Но, скотина такая, талантливый!
Если даже мерить категориями полезности для государства, то Александр Матвеевич Норов, конечно, при условии трудолюбия, да ещё с некоторой моей поддержкой и участием, мог бы стать русским Карлом Линнеем. А возможно, даже и затмить этого шведского натуралиста.
Так что хочется мне там сделать ремень из кожи Александра Матвеевича, или я только так думаю, но взрастить своего великого учёного, о котором будут рассказывать во всех университетах будущего, есть желание куда как большее. А ну как он будет прославлять русскую науку, как это в иной реальности сделал Михаил Васильевич Ломоносов?.. Разве подобное не стоит того, чтобы частично простить этого румяного идиота?
— Тогда давайте так, Иван Кириллович… — скрепя сердце, уже прекрасно понимая, к чему именно клонит начальник Оренбургской экспедиции, начал говорить я. — Я составлю расходную смету на две с половиной тысячи рублей, заложу туда и мои переговоры с башкирами, на кои нужно потратиться, и даже подарки башкирским старейшинам за их любовь к России. А кроме прочего, в той смете будет учтён расход на те боевые действия, что производились моей ротой.
Я увидел, как загорелись глаза у Кириллова. Он ходил всё вокруг да около, всё пытался намекнуть мне, что получить деньги я могу, и что эти средства в наличии у Оренбургской экспедиции имеются. Вот только выгода должна быть и Кириллову. Ну или не для него лично… Не буду так уж в явно негативном свете оценивать человека. Может быть, он даже в некоторой степени пытается перебороть бюрократические механизмы финансирования подобных мероприятий, как Оренбургская экспедиция.
— При этом вы мне отдаёте две тысячи рублей через год? — уточнял Иван Кириллович.
Вот же всё-таки жук! Решил и рыбку съесть… и при этом красиво выглядеть!
— Иван Кириллович, а не считаете ли вы, что моё слово в присутствии Её Величества Анны Иоанновны, при всей нашей договорённости по подложной смете, также стоит немалого? — усмехнулся я.
Кириллов задумался, а потом рассмеялся:
— Вы правы, Александр Лукич, пусть будет так! Уж больно вы лихо в чинах поднимаетесь. А тут ещё и война скоро. Того и гляди, с вашей-то лихостью и объятиями Фортуны, можете и до генерала выслужиться. Так что верю вашему слову, что не забудете меня, если выйдет таким образом, что станете вперёд меня шагать по Табели о рангах.
— Служить бы рад, прислуживаться тошно! — вырвалась у меня фраза из бессмертного произведения «Горе от ума».
Больно мне не понравилось выражение «выслужиться до генерала». Не дослужиться, а выслужиться… Я служу России! Я не выслуживаюсь перед чиновниками и вельможами! Хотя должен признаться, что порой приходится хитрить и хотя не быть, но казаться услужливым.
Так уж на Руси повелось, да и не только в России, но и практически повсеместно, что принципиальность в верхах не любят. Принципиального офицера, того, кто предпочитает всегда говорить правду и не терпит льстивости, угодливости — задвигают. И встретить такого можно только лишь среди чиновников или офицеров среднего звена. Пусть и бывают яркие исключения.
Мне же кровь из носу нужно прорваться в элиты. Иначе все те записи, чертежи, проекты, которые ещё несколько дней назад я самоотверженно, рискуя своей жизнью, спасал, — все они так и останутся записями на бумаге, никогда не реализованными проектами.
В чём же тогда смысл?
Когда над степью сгустились сумерки, поднялся ветер, и холодный дождь вперемешку с замёрзшими льдинками бил в лицо, превозмогая непогоду, я спешно направлялся к тому месту, где ждал меня старшина Алкалин.
Иван Кириллович Кириллов всё же дал денег. Но какой-либо особой радости от этого факта я не ощутил. Крайне неприятно заниматься подлогом документов, ощущать себя казнокрадом. Но и нового решения, кроме как одолжить под залог услуги денег у Кириллова, после кражи моих средств, я не видел.
Дюжина всадников во главе со мной на рысях преодолевала более двадцати вёрст, и делала это, сгорбившись и пряча головы. Не от стыда, не от неуверенности в себе, а в попытках сгладить удары стихии.
Сержант Иван Кашин ехал от меня по правую руку, а по левую был Кондратий Лапа. Я был уверен, что, если бы не преграда между этими двумя людьми, если бы не я, то они непременно вцепились бы в глотки друг другу. А так, я ехал и почти на физическом уровне чувствовал искры ненависти, которые дарили они один другому.