Так уж вышло, что от Марты не смогли скрыть ту информацию, что к нападению на Александра Норова, в том числе, причастен и её отец. И теперь она то плакала, пряча лицо в платок, то вдруг выпрямляла спину и надолго застывала в такой позе.
В городе Норова нет, но это как раз-таки говорит только в пользу того, что это он. Александр Лукич осторожный, подставляться не станет. Все же можно подумать, что трактир сгорел преднамеренно, а не по случайности.
Нет, нельзя думать, нельзя полагать, что её любимый человек может быть причастен. И все же… Отец… Правильный ли она сделала выбор?
Москва
16 июля 1734 года
Москва встречала нас жарой. Казалось, что вот-вот от какого-нибудь стёклышка, отражаясь, направится лучик, и вся Москва вспыхнет, как сухостой.
Если бы речь не шла о жизни людей или их благосостоянии, то и пусть себе горела. Если Петербург был каким-то городом, скорее, геометричным, пропорциональным, то Москва — это хаос. Причём хаос, в основном, исполненный из дерева. Это словно иная Россия. Хотя и в Москве шли стройки и возводились здания нового типа, в подражании западной архитектурной моде.
Но это вкусовщина. Иные могут, напротив видеть в Петербурге что-то чуждое, не русское. И Москва — яркий пример того, как выглядела бы Россия, сложись все иначе и не приди к власти Петр Великий. Не так уж, на самом деле, и дико.
Разместились мы достаточно удачно. У Московского батальона Измайловского полка оставались в распоряжении дома казарменного типа и вполне даже приличные особняки для офицерского состава. За время, когда Москва стала вновь столицей Российской империи, успели построить квартиры для Преображенского и Семёновского полков.
Ну, а когда эти полки почти полным составом были введены в Петербург после того, как туда переехала императрица, то жилья осталось предостаточно. Живи — не хочу. А я и не хочу…
Жить в Москве мне, пушкинцу, да почти петербуржцу, было некомфортно. Нет, если говорить о Москве будущего, того времени, которое я покинул… Но там же совсем другая Москва была. Построено по-богатому.
По прибытию в Первопрестольную я сразу же стал разыскивать
Андрея Константиновича Нартова. Как минимум, мне с ним нужно было задружиться. Гениальный ведь человек. Это он придумал винторезный станок — и за вогсемьдесят лет до того, как его якобы изобрели англичане! У него же были и новаторские взгляды на артиллерию. Да много чего сделал этот человек, бывший гениальным токарем, но в итоге погрязший в административной рутине, в чём был откровенно слаб.
— И с чего бы это капитану гвардии меня искать? — спросил Нартов, когда я прибыл в назначенное им время в мастерскую. — Али предписание какое? Снова посылают подальше?
Я огляделся и даже не сразу ответил Андрею Константиновичу.
Засмотрелся на винторезный станок. Тот самый, что был изобретен за сорок лет до того, как считалось, что его изобрели англичане. Огромные возможности открывает это изобретение, да ещё и с механическим суппортом. Это можно всерьёз замахиваться на то, чтобы…
— Вы понимаете, что видите теперь с собой? — с иронией, но и с немалым удивлением спрашивал Нартов. — Чаше такие махины токмо пугают любопытствующих.
— Да, я понимаю. Но вопрос в том, насколько вы понимаете, что изобрели, — отвечал я.
Тон Андрея Константиновича показался мне несколько, высокомерным, наполненным иронией, поэтому и я ответил ему соответственно.
— Любопытно! И что же я изобрёл? — спросил Нартов, скрестил руки и с вызовом посмотрел на меня, застыв в такой вызывающей позе.
Я был более чем уверен, что каждый мужчина, проживший большую часть жизни в Советском Союзе, может считать себя немножко токарем, немного слесарем и уж точно плотником. А учитывая то, что я успел поработать на заводе с такими, похожими, станками, по крайней мере, с таким же принципом…
Вот и думаю, что и сам Нартов до конца так и не понял, что именно изобрёл. И что на похожих станках будет коваться львиная доля всей колониальной мощи Британской империи. Тут можно и столярничать и с металлом работать.
— Андрей Константинович, вот здесь я бы расширил и укрепил столешницу, а вот это…
Уже через полчаса мы, как говорится, нашли с Нартовым друг друга. Ну, вернее, я сделал всё, чтобы именно так и случилось. Он — человек увлечённый, или даже увлекающийся, поэтому, как только я выдал небольшое, но дельное предложение по устойчивости увиденного мной станка…
Руки Андрея Константиновича уже оживлённо, неостановимо жестикулировали, а не располагались в пренебрежительной фигуре крест-накрест. Он объяснял мне, что и без того, станок является лучшим, из того, что он видел в Англии, или Голландии, когда ездил по этим странам по поручениям Петра Великого и перенимал опыт.
— Но почему? — примерно через час нашего обсуждения спросил Нартов.
Я улыбнулся и развёл руками, показывая тем самым, что не совсем понял вопрос.
— Пошто сие тебе? Капитан гвардии, молодой, так, гляди, до полковника выслужишься али до генерала. Зачем же тебе в макинах разбираться? — недоумевал Нартов.
— Что, Андрей Константинович, блажью считаете сие мое увлечение? — усмехнулся я.
— Считаю! — все также с брутальной уверенностью отвечал недооцененный пока что изобретатель.
Вернее не так, Петр Нартова ценил очень даже. Но эпоха великих свершений прошла, страна живет в инерции былых свершений. Ну и те, кто творил ранее, нынче не творцы, а напоминание о былом, пока еще живущем в людях. Уверен, если бы появился еще один такой вот «Петр», то можно было бы удивляться, откуда только стали бы появляться «Нартовы» да «Кулибины».
— Вот мое изобретение. Хотел заказать у вас сладить станок, что великую пользу может принесть России, — сказал я и протянул Нартову свою папку с чертежами прядильного станка.
Он взял бумаги, присел за стол, что располагался в самом углу мастерской. Стал читать и рассматривать. Нартов то смотрел на меня, то опять втыкался в чертёж, потом вновь на меня — бросал короткие взгляды, полные удивления или сомнения.
— Я без оплаты слажу сию макину. Но сделаю и вам, Александр Лукич, а такоже и себе, — озвучил условия сотрудничества мастер.
— Да, я согласен. Но попрошу вас в ближайший год никому не показывать этого изобретения, — сказал я, а Нартов и на это не сразу согласился.
Он в упор не понимал, почему нельзя кому-то рассказывать. Неужели ещё кто-то может заинтересоваться подобным изобретением, чтобы использовать его для своих нужд и тем самым создавать конкуренцию, допустим, мне? Это Андрей Константинович на своем опыте. Он изобретает, еще действует на крупицах энтузиазма. Но никому эти изобретения не нужны.
Вот Нартов и думает, что и этот станок никому не нужен будет. Ну кроме только тех, кто может понять пользу прядильного станка Норова-Нартова. Так было решено назвать изобретение.
Уже через два дня мы с Нартовым, как заправские прядильщики, будто в этом хоть как-то разбираемся, наблюдали за процессом — как быстро появляется из мешка шерсти вполне добротная и прочная нить. Все оказывалось так просто… Это же решение кадрового вопроса. Нужно только хоть кому-то на предприятии знать, как починить механизм. И пряди себе пряди…
— Скольких же прядильщиц сия макина заменяет? — задумчиво спрашивал Андрей Константинович.
Вопрос явно не был адресован конкретно мне. Сам изобретатель и лучший токарь России теперь об этом спрашивал себя. Наконец, он осознал, что может сделать этот станок, в своей конструкции не представлявший ничего сложного. Простая математика…
— А что, Андрей Константинович, может, займётесь производством нитей? — пошутил я.
А вот Нартову почему-то было не до шуток. Он действительно заинтересовался моим предложением и в коммерческих целях. Видимо, считать и прикидывать пользу Андрей Константинович умел, хоть хитёр и не был. Мешок шерсти был куплен за полалтына, а за полчаса работы было изготовлено материала на полтора алтына — и, если не торговаться, продавать полученные нити можно даже по немного заниженной цене. Так что плюсы огромные, можно иметь серьёзные деньги.
— Мануфактуру определённо нужно ставить, но несомненно на паях со мной, — заметил я.
Нартов улыбнулся и все, что ответил, так то, что подумает. Появились у него даже мысли об улучшении конструкции. Гений, что тут скажешь! И я сам, почти что уверен, что даже не самую сложную конструкцию, воплощал бы в жизнь долго и мучительно. Потому правильно обращаться к опытным людям.
Москву покидали мы через пять дней после того, как в неё приехали. Направлялись не в сторону Нижнего Новгорода, как предписывалось. Я, воспользовавшись своим служебным положением, всё-таки решил ехать в своё поместье, навестить отца и мать своего реципиента.
Но на подъездах к отчим землям меня не покидало ощущение, что я перемещаюсь по вражеской территории. Во-первых, за нами следили. Два небольших конных отряда, когда я поскакал вперёд и был уже в верстах десяти от земель моего отца, пробовали ко мне приблизиться. Даже прозвучали выстрелы.
Стреляли мы в воздух, но свою решимость продемонстрировали. Ибо нечего приближаться к русским гвардейцам — вот так, исподтишка, как разбойники какие. А потом я увидел две сожжённые хаты. Решил, что не мешало бы устроить учение и передвигаться, якобы по территории врага. Что-то тут не так…
— Сын! Будто чуяла, что приедешь! — на крыльце большого деревянного дома встречала меня женщина.
Понять, что это мать реципиента, а, следовательно, и моя теперь, было несложно. Ведь я помнил, что отец когда-то прихватил с собой из похода крымскую татарку. И теперь понимаю, почему он выкрал маму, почему из-за неё поссорился даже со своим братом. Почему и вовсе взял татарку себе в жёны, а не оставил просто в наложницах.
Я говорил о красоте женщин, которых повстречал в этом времени? О том, что огненно-рыжая Марта — ещё та симпатяга, Елизавета Петровна — женщина породис