та количества пленных, ведь, как и всегда в таких случаях, между соединениями шло упорное соревнование за объем трофеев. Не пожелало германское командование «заметить» и то, что даже в этот, первый раз большого «котла», когда прорыв из него проходил куда хаотичнее и менее ожесточенно, чем впоследствии, все же из окружения вышли весьма многие офицеры и солдаты, общее количество которых оценивается порой в 20 тысяч человек. Германская сторона заявляла о захвате в плен под Танненбергом 93 тысяч человек, впадая (и даже намеренно) в грех двойного учета и приблизительности. Разумеется, с российской стороны делались попытки любой ценой уменьшить масштабы катастрофы, а потому, хотя уничтожено было фактически три армейских корпуса — 13-й, 15-й и 23-й, — расформировали из них официально только один — 13-й, а вот остальные два (не говоря уже о разгромленном 6-м и понесшем тяжелые потери 1-м корпусах) считались неуничтоженными. Таким образом, в очередной раз и даже несмотря на 100-летний период изучения, приходится нащупывать истинные детали где-то посередине. Самоотверженная работа, восстановление порой мозаичных картин соотношения сил, потерь и пополнений продолжаются и по сей день.12
Относительно результата Танненберга, оценить который оказалось чрезвычайно сложно из-за последующих наслоений политических мифов, можно отметить следующее. Громкий успех — «таких поражений русская армия не терпела со времен ее создания Петром Великим» (хотя во времена Петра Великого численность всех вооруженных сил России едва превосходила таковую у 2-й армии Самсонова) — был использован германской пропагандой по максимуму, в том числе потому, что вскоре он очень понадобился, чтобы затушевать законное недоумение насчет так и не взятого Парижа. Оперативный результат был налицо: 2-я армия была разбита и на некоторое время оказалась не способной к возобновлению наступления, с юга Восточной и Западной Пруссии опасаться еще минимум месяц было нечего. Было очевидно, что, как бы ни сложились бои против армии Ренненкампфа, беспокоиться о судьбе Кёнигсберга пока не придется, а русских, скорее всего, вскоре заставят отступить. Куда важнее было то, что немалое количество русских резервов было направлено не в Галицию, где в те же дни стало очевидным крупное поражение австро-венгерских армий, а на формирование под Гродно новой, 10-й армии, призванной обеспечить на будущее связь между 1-й армией и 2-й.
Стратегический же результат победы для Германии был нулевым, а строго говоря, и отрицательным. Разгром 2-й армии не решал задачу обороны Восточной Пруссии на будущее, а лишь откладывал следующий натиск. Защитить восток Германской империи теми силами, что были выделены изначально, и даже наскоро собранными резервными и крепостными войсками не удалось, ведь еще по ходу сражения при Танненберге в 8-ю армию была отправлена одна дивизия ландвера из несостоявшейся Северной армии для отражения ожидавшегося (и совершенно напрасно) английского десанта в Шлезвиг-Гольштейне, а затем стали снимать войска и с приоритетного Западного фронта. Причем делалось это не в критические дни 21–24 августа, а уже через 4–6 дней, то есть 27–28 августа, когда было ясно по меньшей мере, что отхода за Вислу не то, что поспешного, а вовсе не будет, то есть острой необходимости в этом и не было. Хотя в итоге в 8-ю армию было отправлено лишь 2, а не 3 корпуса и одна кавалерийская дивизия, которые не имели шансов успеть к генеральному сражению с армией Самсонова и, естественно, не успели, приняв участие лишь во втором акте схватки — битве на Мазурских озерах, можно констатировать, что свою задачу в рамках плана Шлиффена германские войска не выполнили не только на Западе, но и на Востоке. Проходившее в роковые дни отступления на Марне (8—12 сентября) освобождение Восточной Пруссии никак не окупало допущенных ошибок. Еще одного Танненберга не состоялось, хотя глубокий охват с юга удался, армия Ренненкампфа, пусть и в беспорядке, и поспешно, бросая огромные запасы военного имущества, но смогла отступить далеко на восток, за что встревоженный Верховный Главнокомандующий даже поблагодарил командующего 1-й армией. На фоне громадных потерь и явных признаков потери управления войсками это было более чем показательно и рельефно отражало всю степень неуверенности, испытываемую в русских штабах после недавнего оглушительного краха 2-й армии Самсонова.
На обстановку на Русском фронте в целом ни Танненберг, ни даже последовавшее за ним в первой половине сентября оттеснение армии Ренненкампфа за Неман не повлияли: австровенгерские армии продолжали нести тяжелые поражения в Галиции, а фронт на востоке по-прежнему не отправлял подкрепления на запад, а требовал все новых. Сохранение Восточной Пруссии, конечно, оказывало существенное влияние на перераспределение резервов русской армии, однако никаких реальных перспектив взаимодействия с австро-венгерскими войсками не осталось: об ударе германских войск на Седлец нечего было и думать, да и встречать там было бы некого, ведь исходные позиции для встречного вторжения в Польшу из Галиции армии двуединой монархии потеряли. Тем самым оставалось только смириться с тем, что «польский выступ» останется под контролем России, по меньшей мере до прибытия крупных германских подкреплений с Запада (а когда это случится, к середине сентября 1914 г. было совершенно неясно) и уж точно до тех пор, пока не оправится от разгрома австровенгерская армия (а в середине сентября строить прогнозы на этот счет также было делом неблагодарным). Это было тем более важным результатом, что до Великой войны многие военные специалисты в России предлагали отказаться от удержания не только завислинских губерний Польши, но и всего бывшего Царства Польского, предлагая отвести войска за Западный Буг, что привело к частичному упразднению крепостей, теперь спешно восстанавливаемых. Сохранение Восточной Пруссии за Германией, а центральной Польши, а теперь еще и Галиции — за Россией, отступление австро-венгерских войск за Карпаты означало как минимум боевую ничью, а в действительности тяжелую неудачу для Центральных держав, ведь время работало против них.
Несомненен был лишь психологический эффект: произошел определенный моральный надлом в русском командовании, появилась неуверенность, а на смену легкомысленности пришла меланхолия. Германский же генералитет демонстрировал обратные, хотя столь же неуместные явления — крайнюю самоуверенность, авантюрные расчеты, патологическую недооценку противника. Вероятно, на действиях русской армии этот психологический шлейф в течение 3 лет сказался куда болезненнее, постоянно усиливаясь вызванными в том числе им же последующими поражениями, но и германскому командованию пришлось пережить немало горьких минут и разочарований из-за явно некорректно поставленных задач и сроков. Порой это едва не приводило к тяжелым поражениям, вызванным неоправданным авантюризмом — как под Лодзью в ноябре 1914 г. или под Свенцянами в сентябре 1915 г. Нет сомнений в том, что особую горечь испытывало и австро-венгерское командование, не устававшее винить союзника в том, что, бросив двуединую монархию чуть ли не в одиночку останавливать «паровой каток» под лозунгом быстрой победы на Западе, он и там своего не добился и спас только свои границы, а вот австро-венгерской армии пришлось расплатиться за неравенство сил сполна.
Для военных историков особый интерес, граничащий с просмотром захватывающей авантюрной драмы, представляют собой действия и решения австро-венгерской Ставки во главе с Конрадом фон Гётцендорфом. Этот пламенный патриот двуединой монархии, «ястреб из ястребов»,13 наконец получил возможность реализовать плоды усилий всей своей жизни, но не против Италии, как он того хотел, и даже не столько против Сербии, как он настаивал, а против России, что было вызовом, на который не всякий осмелился бы ответить. Главным поводом к ожесточенной критике Конрада был выстроенный им «маятник» переброски войск 2-й австро-венгерской армии, которая словно заметалась между Русским и Сербским фронтам, в итоге не обеспечив победу на последнем и не спася от поражения на первом из них. Австро-венгерский начальник штаба попытался сыграть на опережение, отважно сделав ставку на вторжение в южную Польшу, пока русские войска будут вступать в Восточную Галицию. Его расчеты были бы вполне оправданы, если бы развертывание русских армий осталось в рамках планов конца 1900-х гг., когда никакой 8-й армии еще не предполагали, имея в виду лишь Проскуровскую группу, но в августе 1914 г. соотношение сил оказалось иным. Это было следствием и симметричной ошибки русских стратегов, переоценивших силы австрийцев в Восточной Галиции на основе полученных разведкой от Редля данных, а потому выделивших слишком много сил на этот участок, хотя масса австро-венгерских войск развертывалась за рубежом Сана.
Хотя австро-венгерским войскам удалось нанести ряд чувствительных поражений русским 4-й и 5-й армиям, так что Конрад даже вознамерился рассечь Юго-Западный фронт, отправив группу Иосифа-Фердинанда на северо-восток, быстрое наступление 3-й и 8-й армий положило всем его авантюрам конец. Решение не тратить силы на упорную оборону далеко на восточной границе дало шанс сконцентрироваться на Сане, но лишало выигрыша во времени. Благодаря геройским действиям 19-го русского корпуса генерала Горбатовского, быстрый разгром не удался, а вскоре выяснилось, что силы южной группы, то есть 8-й русской армии, таковы, что остановить их даже на весьма подходивших для обороны речных рубежах в Восточной Галиции (многие реки там текут почти ровно с севера на юг) не удастся. После битв на р. Гнилая и Золотая Липа армии Брусилова и Рузского двинулись к Львову, сдавать который Конрад был не намерен. Он рискнул еще раз, почти на виду у противника развернув центр тяжести своего фронта с северного направления на восточное и даже имея в виду встречное наступление за счет прибывшей наконец 2-й армии. Но метаться меж двух огней получалось далеко не всегда. Встревоженная первыми поражениями русская Ставка отправила важнейшие резервы в Варшаву, где была быстро сформирована 9-я армия, придавшая мощный импульс контрнаступлению пришедших в себя после тяжелых дней под Красником и Красноставом 4-й и 5-й армий. Конрад мог с полным правом записать себе в заслугу то, что он отвлек на себя те резервы, которые должны были бы отправиться если не к Самсонову, то уж точно к Ренненкампфу, в том числе и Гвардейский корпус. Но ответная «любезность» германской Ставки запоздала или не состоялась. Пока германская 8-я армия громила 1-ю русскую на Мазурских озерах, отогнав ее за Неман, но не имея возможности закрепиться, а уж тем более осаждать крепость Ковно, превосходящие силы пяти русских армий разгромили основную часть вооруженных сил Дунайской монархии, которую не спасли ни многочисленные естественные преграды, ни укрепленные Городокские позиции. К 21 сентября Галицийская битва была окончательно проиграна, австро-венгерские войска поспешно отходили на запад и юго-запад, теряя десятки тысяч человек пленными и отставшими от своих частей. Львов был с триумфом взят русскими еще 3 сентября, теперь же в осаде оказалась крупнейшая крепость в Галиции, достаточно современный