79 Полная неготовность русского командования к растягиванию фронта привела к тому, что был почти без сопротивления потерян такой важный порт, как Либава, а за ней последовала и Виндава, на которую до войны возлагали большие надежды. Вскоре эти важнейшие гавани со станциями железной дороги стали основой германского снабжения, так что о грубой ошибке — активизации действий там, где на это не было сил, то есть под Мемелем и в прибрежной полосе в целом, пришлось еще серьезно пожалеть.80 Либава еще и стала ценной стоянкой сил германского флота, что позволило ему претендовать на постепенное продвижение в Рижский залив, где вскоре разыгралась настоящая позиционная война на море.
На противоположном конце фронта — в Буковине — к началу мая последовало очередное вторжение русских войск за Днестр, остановленное в середине месяца лишь резкой и неблагоприятной переменой общей обстановки в Галиции и Польше. Буковина, обладавшая немалой спецификой, как этнической, так и административной, в ходе Великой войны смену режимов испытывала едва ли не чаще всех, пока в конце концов к сентябрю 1917 г. все-таки не вернулась под контроль австро-венгерских чиновников.
2 мая 1915 г. начался знаменитый Горлицкий прорыв, определивший исход всей кампании 1915 г. Место для прорыва было избрано на стыке германского и австрийского фронта, в Западной Галиции, причем перспективы его поначалу оценивались, по меньшей мере австрийцами, скептически, а германская Ставка не ставила крупных задач, рассчитывая лишь прочно обеспечить фронт союзника и снять угрозу Кракову. Для операции в не самой простой местности скрытно сосредотачивалась новая 11-я армия, до этого предназначавшаяся для действий во Франции. Во главе этой армии был поставлен будущий фельдмаршал А. фон Макензен, но реально планировал и руководил операциями Г. фон Сект. Хотя оборона русских войск была достаточно подготовленной, выдержать удар грамотно сконцентрированных превосходящих сил австро-германцев, поддержанных невиданной на Русском фронте группировкой тяжелой артиллерии и находившихся под грамотным руководством,81 они не смогли. Несмотря на яростные контратаки, на отчаянные попытки заткнуть наскоро переброшенными резервами образовавшийся прорыв во фронте, наступление Центральных держав удалось. К 7 мая победа оперативного уровня стала фактом, возникла угроза обрушения всего фронта в Карпатах и пленения крупных сил, вторгшихся было на перевалы русских войск. Это привело к поспешному отступлению, которое пытался то ли прикрыть, то ли за счет личной храбрости предотвратить знаменитый впоследствии генерал Л. Г. Корнилов, попавший вследствие этого в плен, откуда он бежал после нескольких попыток лишь через 1.5 года и был встречен в России как герой.
Русский фронт в кампанию 1915 г.
Поначалу ни германская, ни австро-венгерская Ставка не были готовы к дальнейшему развитию операции, однако очень быстро начали ставить все более амбициозные цели. Уже 3 июня был отбит Перемышль, падение которого с такой помпой отмечала официальная Россия всего 2.5 месяца назад. Под ударами австро-германских войск 22 июня был оставлен Львов, с начала июля началось вытеснение русских армий из Польши. Хотя устроить глобальное окружение не удалось, да и «клещи» оказались не столь эффективными, как надеялись, отступление русских превратилось в беспрецедентный по масштабам оборонительный маневр. Параллельно возобновились бои в Курляндии и Литве, ведь помимо слабости и плохого оснащения русских армий германские войска подгоняло и неудовлетворенное честолюбие их полководцев.
Пока Фалькенгайн находился во главе ОХЛ, германское главнокомандование даже не выдвигало серьезных территориальных претензий к России и, напротив, полагало сепаратный мир на Востоке крайне необходимым, ибо без него победа в Великой войне в целом невозможна. Окончательная победа над Россией представлялась Фалькенгайну утопией, на которую не следует рассчитывать. Возможно, это было следствием его симпатий к России, за которые его часто упрекали, хотя это была семейная традиция. Его племянник, будущий генерал-фельдмаршал вермахта фон Бок неслучайно носил русское имя Федор, так же, как и отец Эриха фон Фалькенгайна.82 В германском Генштабе мощное наступление против России в кампанию 1915 г. рассматривалось как «превентивное»,83 то есть ставилась задача не завоевания или разгрома, а в первую очередь снятия угрозы русского вторжения.84 Флот на Балтике и того больше склонялся к достаточно скромным целям: с началом войны констатировали наличие чрезвычайно мощных русских позиций у входа в Финский залив, а минная война оставалась по-прежнему обоюдоострым оружием,85 кроме того, время работало против Германии, так как достраивались русские дредноуты. Тем не менее, возможны были и худшие варианты: Великобритания могла и не ограничиться посылкой нескольких подлодок на помощь русской эскадре, а, выяснив свое подавляющее превосходство на море на практике, попытаться замкнуть кольцо блокады с моря окончательно, перерезав коммуникации на Балтике и прекратив столь необходимые поставки из Швеции, громя конвои с железной рудой. Британцы, однако, предоставили эту задачу русскому флоту, а он был тяжел на подъем и к попыткам наступательных активных действий перешел только в 1916 г., да и то не особенно удачно.86 Дискуссии о возможности резкой активизации действий флота продолжались затем долгие годы. Указывали на вполне удачное участие судов в обороне Рижского плацдарма, на опыты десантирования в Курляндии. И все же перейти к глобальному наступлению российский флот не мог как минимум до тех пор, пока английский Гранд Флит не гарантирует, что основные силы германского Флота Открытого Моря будут скованы в Северном море. Это, в свою очередь, потребовало бы изменения британской стратегии дальней блокады, на что в Адмиралтействе, да еще и ради ситуации на Русском фронте никогда бы не пошли.
Фалькенгайн с недоверием относился к амбициозным замыслам охвата и окружения русских армий, которые настойчиво проповедовали Людендорф и Гинденбург,87 так как к середине 1915 г. «русские многому научились с 1914 г., <…> противник умел очень хорошо принимать контрмеры против фланговых обходов»,88 на встрече с начальниками штабов армий на Западе в конце июля 1915 г. он заявил, что «русские держатся жестче, чем раньше, каждая высота занята, а артиллерию они заблаговременно уводят до того, как отступает пехота».89 С ним соглашался и специалист по железным дорогам В. Грёнер: «Осенью 1914 г., во время операций в Южной Польше, русские показали, что оперативное использование железных дорог им не чуждо. А в 1915 г. они сумели своевременно выбраться из мешка, который для них задумал генерал фон Фалькенгайн между Вислой и Бугом».90 Непосредственно командовавший на северном фасе предполагаемого «мешка» ген. фон Галльвиц оценивал неудачу «Седана» летом 1915 г. так: «…я должен был согласиться, что лежавшая в основе всей операции идея „клещей“ с севера и юга фактически не оправдалась, как из-за того, что русские рано оставили линию Вислы, в их всегда сильной оборонительной манере — они испокон века были мастерами отступления, — так и из-за того, что южная часть „клещей“, армия Макензена, в последние дни не наступала нам навстречу».91 Однако значительное большинство и населения, и даже солдат Центральных держав никакого разочарования тогда, летом 1915 г., пока не ощущали. Количество взятых в плен русских солдат еще весной перевалило за миллион и продолжало уверенно расти. Триумфально брали один крупный город за другим: 5 августа пала Варшава, за нею еще до конца августа последовали крепости Новогеоргиевск, Ковно, Брест-Литовск, взяли немцы и столицу Курляндии Митаву.
Многие из этих побед сопровождались очередной порцией трофеев, способных убедить в неодолимой мощи германского оружия кого угодно. 5 сентября 1915 г. Верховное Главнокомандование принял на себя Николай II, и эта антикризисная мера в действительности воспринималась как согласие признать невиданное поражение. Николай Николаевич был фактически сослан на Кавказ, чему немало содействовала нарастающая придворная истерия. «Николая Третьего», действительно с началом войны бравшего на себя все больше и больше, исступленно ненавидела императрица, для которой исчерпывающим доказательством злых намерений амбициозного дядюшки мужа было то, что тот не переносил Распутина и открыто пригрозил его повесить.
Явные признаки деморализации русской армии, ее огромные кровавые потери, бессилие перед обстрелом из германских тяжелых орудий, скандально быстрая и далеко не геройская на фоне прославленного Осовца сдача Новогеоргиевска и Ковно — все это было причиной высокомерного ликования по одну сторону фронта и панических слухов о сдаче Пскова и Киева — по другую. По мере стабилизации фронта в российском обществе возобладало озлобленное, а потом и отчаявшееся недоумение, переходящее в поиск виновных. В сентябре, несмотря на тяжелую неудачу австрийцев на Волыни, к списку военных успехов добавились Вильна и Барановичи. По мнению большей части германского общества, лишь недостаток (не выделенных Фаль-кенгайном) резервов не позволил успешно провести и еще одну операцию, окончившуюся отступлением после очередного, на этот раз Свенцянского прорыва. Вскоре последовали и первые версии причин случившегося — снарядный голод (на деле присутствовавший у обеих сторон, правда, в разной степени), предательство союзников (то есть нежелание признавать никакие их усилия вообще), ну а затем огульное презрение к командному составу, метафизическая «измена!» по любому поводу. Газеты наперебой усиливали у обывателей ощущение бестолковости и бессилия всего государственного аппарата, подогреваемое оживившейся думской оппозицией. Прогрессивный блок, охотно участвовавший в скандальных и сложных интригах вокруг кандидатов в министры и протеже Распутина (а на самом деле императрицы), сделал все, чтобы к списку антигероев добавились фамилии Хвостова, Протопопова, Трепова и Штюрмера, а к перечню «жертв камарильи» — Сазонов и Поливанов. И все же, к защите Родины и преодолению кризиса это прямого отношения не имело, а парламентарии, по меткому выражению Шульгина, чувствовали себя уютно, лишь пока их «охранял императорский конвой».