контрудара.
Продолжалось развитие германской военной экономики, которая сумела избежать сырьевого коллапса из-за экономической блокады за счет новых технологий сбережения ресурсов и синтеза. Несмотря на громадные расходы материальных и людских резервов в наступлениях на Русском фронте (пока) удалось не допустить перебоев ни с поставками амуниции всех видов, ни с выделением пополнений. Формировались даже новые соединения, поступательно развивались все рода войск. К концу кампании германская Ставка могла полагать, что угроза вывода из войны главного союзника — Австро-Венгрии — ликвидирована полностью, отвоевание почти всей Галиции, стабилизация Итальянского фронта и разгром Сербии казались достаточными для того, чтобы предоставить двуединой монархии впредь решать все свои проблемы без выделения ей германских дивизий. Это было тем более желательно, что, по мере укрепления положения Австро-Венгрии, она (в лице фактического главнокомандующего Конрада фон Гётцендорфа) стала все упорнее стремиться к восстановлению полной самостоятельности в военно-политических вопросах, что сразу же привело к резкому конфликту между союзниками.
Лишь немного припозднились и «новогодние подарки» к кампании 1915 г. — эвакуация Антанты из Дарданелл 9 января 1916 г. и капитуляция Черногории (но не Сербии). Это было важнейшей психологической победой и для Османской империи, и для Австро-Венгрии, и для Германии. Опаснейшая перспектива вывода из войны Порты тем самым также была снята, остальные турецкие фронты представлялись германскому ОХЛ стабильными в том смысле, что события ни на одном из них не угрожали младотурецкому правительству так же, как бои у самого Константинополя.162 Капитуляция Черногории после катастрофической эвакуации сербской армии и сербского народа на о. Корфу означала долгожданный, хотя и несопоставимый с амбициями Австро-Венгрии ее триумф над южным славянством, которое и дало повод к игре ва-банк летом 1914 г.
Дунайская монархия к концу 1915 г. оказалась в положении, о котором вряд ли могла даже мечтать еще за полгода до этого. Почти вся ее территория была освобождена от противника. Русские удержали за собой лишь небольшую часть Восточной Галиции, зато у австрийцев теперь было Люблинское генерал-губернаторство на захваченных землях. Кровопролитные бои на реке Стрыпе в декабре доказывали, что прорвать фронт русская армия более не способна, поэтому даже при ожидаемом ослаблении германской поддержки крупных проблем на Северо-Восточном фронте можно было не ждать. Разгром Сербии, несмотря на отчаянные усилия России помочь ей поставками оружия и действия русской Дунайской флотилии,163 отрезвляюще подействовал на Румынию, захваченные трофеи позволяли наконец затушевать дважды проигранные в 1914 г. сражения за Белград. Хотя в Вене и Будапеште прекрасно знали, как сложен балканский узел взаимоотношений, как опасна взаимная месть народов, тем не менее, там планировали извлечь выгоду из балансирования между различными интересами. Салоникский фронт и тем более высадка итальянцев в Албании опасений не внушали. Перспективу перехода Греции на сторону Центральных держав в связи с бесцеремонным вторжением Антанты на ее территорию никто не отменял. Блокада у Отранто адриатической акватории в положении и до того почти отрезанной от мировой торговли двуединой монархии меняла не слишком много. Итальянский флот оказался неприятным, но не роковым фактором в расстановке сил на море. Страх перед масштабным итальянским вторжением и быстрым выходом старого врага чуть ли не к Зальцбургу и Загребу оказался преувеличенным. Фронт в Альпах был стабилизирован быстро и без особенных территориальных потерь. Он требовал многих сил, но не угрожал напрямую ни одному из жизненно важных центров Дунайской монархии.
Однако для Центральных держав были и не столь очевидные, но в перспективе грозные признаки отсроченной, но не отмененной катастрофы. Позитивных стратегических результатов, то есть вывода из войны хотя бы одного крупного противника, достигнуто не было. Соотношение сил между коалициями продолжало меняться не в их пользу. При всех неудачах Италии она, очевидно, была мощнее, нежели пополнившая ряды германских союзников Болгария. Отношение прочих нейтралов (за исключением, возможно, Румынии) к Центральным державам в течение 1915 г. скорее ухудшилось, а потому новых союзников ожидать не приходилось (что и подтвердилось впоследствии). За сохранение хотя бы напряженного нейтралитета, в первую очередь США, приходилось платить болезненными уступками, а именно прекращением неплохо начавшейся подводной войны в Атлантике. С учетом полного провала довоенных расчетов относительно войны на море против британского флота отказ от беспощадных действий субмарин означал тяжелое поражение, что прекрасно понимал создатель германского надводного флота гросс-адмирал Тирпиц, вскоре заплативший отставкой за свое нежелание с этим смириться.164 Тотального восстания против колонизаторов ни в британских, ни во французских колониях не состоялось, джихада, объявленного халифом суннитов, то есть турецким султаном, — тоже. Несмотря на все усилия по дестабилизации обстановки в Российской империи, реальной перспективы мощных сепаратистских восстаний и социальной революции к началу 1916 г. не было.
В кампании 1915 г. Центральные державы понесли (несмотря на громкие победы) немалые потери. Не было сомнений в том, что в начале 1916 г. перспективы формирования новых резервов и существенного наращивания вооруженных сил стали куда хуже, чем годом ранее.165 Об исчерпании мобилизационного потенциала пока речи не было, однако качество полков и дивизий неуклонно снижалось. Все острее давал себя чувствовать недостаток подготовленного офицерского состава. Стабильно тяжелой (в лучшем случае) оставалась обстановка со снабжением продовольствием. Впечатляющий рывок в развитии военной промышленности в Австро-Венгрии можно было считать оконченным, хотя потребности росли. В Османской империи и Болгарии для него не было оснований, а Германия все чаще должна была рассчитывать на непременное условие помощи всем своим союзникам, причем не только материальной, но и высокотехнологической — оборудованием и специалистами. Оптимистическая оценка итогов кампании привела к тому, что крутые меры в реорганизации экономики и тем более структуры управления на военный лад в Германии были сочтены излишними и рискованными. К лаврам военного диктатора Фалькенгайн не стремился, справедливо полагая, что попытка дальнейшей милитаризации приведет к быстрому краху прежней политической системы и установившегося было «гражданского мира». Австро-Венгрия продолжала существовать как единое государство только благодаря личности престарелого Франца-Иосифа. Совместные лишения, поражения и победы не сплотили разношерстную армию «лоскутной империи», а наоборот, дали повод к взаимным обвинениям, травле, возмущению и поискам других собратьев. Венгры тяготели к немцам, чехи и южные славяне, прекрасно воевавшие за Австро-Венгрию на Итальянском фронте, подвергались огульным обвинениям в предательстве, с пренебрежением относился генералитет к готовым воевать плечом к плечу с титульными нациями полякам и украинцам и т. д. и т. п. Даже после войны продолжались попытки оценить уровень патриотизма, считавшегося прямо пропорциональным доле убитых на войне на 1000 человек.166 Болгария к началу 1916 г. уже могла убедиться в том, что война в очередной раз оказалась куда сложнее, чем предполагалось, однако времени на то, чтобы излечиться от шовинистического угара, у нее не было. Истинный уровень боеспособности и перспективы османской армии после победной кампании 1915 г. был продемонстрирован всего через месяц после шумно отпразднованного триумфа в Дарданеллах — пал неприступный Эрзерум.
Но главное, что было упущено Германией и всеми ее сателлитами, — время. Англо-французские войска отнюдь не пребывали в бездействии 1915 год, как с негодованием полагали в русской армии, однако же накоплению ресурсов и перевооружению армии они придавали куда большее значение, чем порывам вперед. Несколько кровавых уроков, преподанных им германской обороной, привели к убеждению, что наступление должно опираться на безусловное превосходство в силах, чему и посвятили себя Великобритания и Франция. При этом определенную поддержку, пусть и не стремясь к этому намеренно, Русскому фронту союзники России оказали. Фалькенгайн, считавший, что очередной штурм всеми силами германских позиций в Шампани и Фландрии последует непременно, месяцами экономил резервы, не желая авантюрно бросать все новые подкрепления даже на самые перспективные участки фронта на востоке. Глава германской Ставки вполне логично ожидал яростного стремления французов отвоевать хотя бы часть потерянного годом ранее, очевидных попыток оттянуть на себя часть сил, раз уж Российская империя терпит такие поражения. Тем не менее, его расчеты в полной мере не оправдались, так как в них не учитывались следствия совершенно иного стратегического положения западных стран, особенно отделенной от канонады Ла-Маншем Великобритании. Постоянные опасения Фалькенгайна,167 его перестраховки и стремление накопить резервы, его неверие в необходимость глубокого вторжения на российские территории (вполне оправданное!), его постоянное стремление минимизировать риск одновременно на всех театрах военных действий по принципу «Не жертвуй необходимым ради излишнего» привели к резким конфликтам с представителями как германской, так и австро-венгерской военной элиты. Следствием этих конфликтов уже после проигранной (отнюдь не под командованием Фалькенгайна) войны стали многочисленные обвинения в упущенных возможностях,168 а также внешне благоприятном, но далеко не позитивном в конечном счете результате кампании 1915 г. Разумеется, Великобритании и Франции приходилось мириться с существенным уроном репутации, недовольством России и других «неспасенных» союзников (Сербии и Черногории), с негодованием общества, особенно французского, но оставалась еще надежда на будущий сокрушительный удар силами создаваемой массовой британской армии и контингентами из колоний и доминионов.