Честертон выпрямился и сложил руки на груди, разочарованно поджав губы.
– Капитан Бунвел. Если вы струсили, то так прямо и скажите, и тогда мы закончим здесь и сейчас. Вы останетесь на своем уютном корыте в полной безопасности от жестокости космических законов о пиратстве, а я отправлюсь искать другую кандидатуру. Мне почему-то кажется, что шанс заполучить британский каперский патент за столь незначительную услугу, как подрыв одного корабля, заинтересует очень многих. Ну так что? Я обрываю связь?
Бунвел насупился, и на мгновение Честертон решил, что перегнул палку.
– Ладно, к черту все! – наконец махнул рукой капитан пиратов. – Три сотни каждому, и мы в деле! Сотни тысяч, естественно.
Честертон ухмыльнулся, его аугментический глаз с жужжанием сменил фокусировку. Прицельные матрицы спали с корабля пиратов, ракетные установки задвинулись обратно в корпус британского разведчика.
– Вот это совсем другой разговор, – удовлетворенно сообщил английский офицер.
– Не, а здорово наш старик уел британского щеголя с первым правилом, а? – Иван возбужденно ткнул меня в плечо. – Только этот гад рот открыл, как наш ему навтыкал в ответ по самое не могу!
Я рассеянно кивнул, погруженный в собственные мысли. Громадный лифт, подрагивая, полз вниз на ангарную палубу. Итак, первый раунд за нами, но теперь все зависело от наземной команды. То есть от нас с Ванькой.
Это и был второй этап условного соревнования за право обладания миром. На него отводилось всего шесть часов, и сводился он к следующему: «забронировавший» планету корабль должен высадить команду на поверхность и установить маяк на самой высокой точке планеты. Если это условие успешно выполнено, то мир ваш. При этом на покорение вершины всегда давалось только шесть часов. И не важно, какой высоты гора. Считалось, что если ваши технологии недостаточно развиты, чтобы вы могли уложиться в срок, поднимаясь на гору размером с три Эвереста, то и не надо мельтешить под ногами у более серьезных игроков. Сжульничать тоже не получалось: просто сбросивших капсулу с маячком на вершину быстро выводили на чистую воду соперники, пристально наблюдающие через спутники и дроны за тем, как ваша команда карабкается наверх, и искренне желающие вам переломать себе руки-ноги. Ну а если ваши разведчики не укладывались в срок, то вы теряли право пытаться «застолбить» мир и должны были отступить. Теперь попытка переходила к вашим конкурентам, стоящим в очередности по времени окончания их сканирований планеты.
Лифт вздрогнул, остановившись, и его двери с шипением разъехались в стороны. Мы вышли наружу, оказавшись под гулкими сводами ангарной палубы. Дрон уже убрали, откатив его в стационарный бокс в дальнем углу. Вместо него на стартовой позиции стояла «Антигона». Стандартный транспортный челнок типа «космос-поверхность», переоборудованный под научные нужды. Внутри он был напичкан оборудованием, но снаружи так и оставался громоздкой коробкой со скошенным носом и четырьмя двигателями по бортам. Отдаленно «Антигона» чем-то напоминала древний VTOL V-22 начала XXI века.
Люк был распахнут настежь, рядом стоял ящик с инструментами. Когда наши шаги застучали по металлическому полу, из-под днища челнока на поддоне с колесиками выкатился человек в промасленном комбинезоне.
– Что вы топаете, как стадо слонов? – осведомился Олег, вставая и обтирая руки ветошью. – А если бы я спал?
Ванька улыбнулся, а я обменялся с пилотом рукопожатием.
– Старик приказал стартовать сейчас, – вместо приветствия объявил я. – У нас на хвосте висит один очень надоедливый британский сэр, которому не терпится прибрать эту планету к его аугментированным клешням.
Олег хмыкнул, покачав головой.
– Значит хорошо, что я закончил диагностику пять минут назад, – сообщил он, бросая тряпку к инструментам. – Заходите, рассаживайтесь. Я сейчас переоденусь и приду.
Он указал большим пальцем себе за спину на зев открытого бортового люка. Кивнув, мы с Иваном поднялись по трапу и, пройдя в кабину, опустились в широкие противоперегрузочные кресла.
– Как наша ласточка? – крикнул я, застегивая ремень безопасности и чувствуя, что сиденье твердо облегает мое тело, подстраиваясь под его форму.
– Нормально! – откликнулся Олег из дальнего конца десантного отсека.
Пилот достал из шкафчика скафандр.
– Движок наглотался пепла на Полисаре, так что пришлось полностью менять фильтры, – продолжил он, застегивая молнию и несколько раз взмахивая руками, проверяя, чтобы ткань подкладки не сковывала движений. – Задний маневровый все еще кашляет и барахлит, поэтому никакого парения и зависания в этот раз. Иначе грохнемся как пить дать.
Олег прошел мимо нас с Иваном и сел в кресло пилота. Щелкнул какими-то переключателями, запуская двигатели. Мелкая дрожь пробежала по челноку, когда реактор ожил. Взмахом руки я открыл трехмерную проекцию карты планеты. Зеленый шар закружился между нами, отбрасывая на лица моих друзей мертвенный свет.
– Значит, так. В этот раз нам повезло, гор на планете немного и все они мелкие. Самая высокая точка – вот этот вулкан, – я подсветил коническое возвышение на северном континенте красным. – У него пологие склоны, так что подъем займет не больше часа прогулочным шагом…
– Вулкан спящий? – перебил меня Ванька с тревогой в голосе. – Не хотелось бы вляпаться, как тогда на Умбре.
– Действующий, – вздохнув, ответил я, но, поймав взгляд друга, быстро добавил: – Планета сейсмически спокойна, таких сюрпризов, как на Умбре, у нас не будет!
– Очень на это надеюсь, шеф, – покачал головой Иван, откидываясь назад в кресле. – Очень надеюсь.
– Я тоже, – пробормотал я, глядя на голограмму перед собой.
Чертова Умбра. Именно так, наверное, и выглядит Ад. Черные скалы, вздымающиеся на десятки километров ввысь, реки лавы и огненные штормы. Когда началось извержение, мы были в нескольких метрах от челнока, но Ванька упал в разверзшуюся трещину с магмой. Буквально на две секунды: страховочный трос выдержал, и мы с Олегом моментально вытащили его. И все равно по возвращении нам пришлось клонировать в медотсеке новую кожу Ивану на руку – нестерпимый жар от поднимавшегося пара прожег скафандр насквозь.
Голос Олега вырвал меня из неприятных воспоминаний:
– То есть все как обычно? Прилетим, влезем на гору, пошлем сигнал морозильникам и обратно домой к ужину, да?
Пилот потянул штурвал, и челнок оторвался от пола на пламенных струях, вырвавшихся из сопел. Я кивнул, противоперегрузочные ремни впились в грудь.
Да, действительно все как обычно. Космопроходчество в итоге тоже стало работой. Сложной, ответственной, но все же именно отлаженной работой. Из него исчез тот отчаянный, иногда безумный романтизм первых лет, когда мечтавшие о славе вчерашние кадеты, взяв с собой только сигнальный маяк, отправлялись к звездам у края галактики в поисках лучшего дома для человечества. Никто из них так и не вернулся, но это лишь подливало масла в огонь легенд о прекрасных неразведанных мирах, столь чудесных, что искатели предпочли остаться там навсегда. Мои менее оптимистичные коллеги называли в качестве причин невозвращения различные страшные способы умереть в открытом космосе. От таких тривиальных, как механические поломки кораблей, падения в гравитационные колодцы или солнечная радиация, до фантастических вроде перемещения во времени, контакта с инопланетными патогенами или же вовсе захвата и порабощения жестокими пришельцами. Обычно в кают-компании такие саги подвергались смеху, за которым каждый скрывал собственные истории о загадочных огнях, мерцающих у границ систем, или странных сигналах, наполняющих эфир, когда ты один дежуришь на мостике. Были они и у меня.
Я закрыл глаза, стараясь не думать о плохом перед предстоящей высадкой, чтобы не накаркать. Боковые двигатели «Антигоны» сменили положение, и челнок выскользнул из ангара в открытый космос.
– Входим в плотные слои атмосферы! Сейчас немного потрясет! – крикнул Олег и, потянув штурвал на себя, задрал нос корабля.
Я кивнул и откинулся на спинку кресла, сжав подлокотники.
Челнок плашмя «падал» вниз, позволяя языкам пламени лизать экранированное днище. В отличие от десантных шаттлов армии, для которых приоритетом была скорость развертывания, исследовательские суда вроде нашего не умели «нырять» в атмосферу под углом девяносто градусов. Вместо этого мы относительно медленно планировали, словно космические корабли из конца далекого XX века, когда человечество лишь начало делать первые робкие шаги из своей колыбели. Вызвано это было тем, что находящееся на борту научное оборудование оказывалось заметно более хрупким, чем закованные в силовую броню и пристегнутые к противоперегрузочным каркасам солдаты.
– Еще пятнадцать секунд! – сообщил Олег, пытаясь перекрыть голосом рев двигателя и дребезжание фюзеляжа.
– Как там защита? Держится? – осведомился я, в который раз молясь, чтобы наша посудина не развалилась в воздухе.
Пилот фыркнул:
– Андрюха, за кого ты меня принимаешь?! Ну конечно держится! Я лично каждый сантиметр перед вылетом проверил! Что я тебе, самоубийца какой-нибудь?
Я хотел было что-то ответить, но в этот момент болтанка прекратилась, и мы вывалились из слоя густых облаков.
Олег, подняв руку, щелкнул переключателем над головой. Рев двигателя сменил тональность, когда ожили маневровые, и корабль ощутимо вздрогнул, выходя из контролируемого падения.
Внизу под нами замелькала мешанина ярких красок – пейзажи неизведанного мира. Во многом он походил на Землю: зеленые пятна лесов, голубые ленты рек и зеркала широких озер. Горные кряжи и одинокие скалистые пики. В сравнении с родным домом человечества, где стеклянные шпили городов вздымались над горизонтом, в небесах парили окутанные дымкой орбитальные станции, а равнины были изрезаны паутиной железных дорог и автотрасс, планета казалась девственно-чистой.
«Скоро все изменится… – подумал я, глядя в иллюминатор. – В глубине твоих ущелий зазвенит топор. И железная лопата в каменную грудь, добывая медь и злато, врежет страшный путь…»