а позорище всей столицы, но ни тогда, ни после, не восставала во мне мысль к обвинению моего государя. Напротив того, я находил еще в таковом поступке его что-то рыцарское, откровенное и даже некоторое внимание к гражданам. Без сомнения, он хотел показать, что не хочет ни в каком случае действовать подобно азиатскому деспоту, скрытно и самовластно. Он хотел, чтобы все знали причину, за что взяты под стражу сограждане, и ровно причину освобождения. По крайней мере, так я о том заключил и от того-то, быть может, я и сохранил всю твердость духа в минуту испытания».
А. Клавин
Преступная мысль
Бывший прокурор Псковской Верхней расправы отставной капитан Петр Степанович Сумароцкий в городе Пскове 28 декабря 1798 года праздновал свои именины. Выпить он всегда любил, в этот же день выпивал по несколько чарок с каждым знакомым, приходившим к нему с поздравлением. Поэтому, когда пришло время садиться за стол с приглашенными к обеду гостями, он уже сильно пошатывался.
Во время обеда нельзя было не пить. Пили за его здоровье, за здоровье его молодой жены Елизаветы Ивановны и за здоровье каждого из гостей. К концу обеда хозяин был совершенно пьян. Встав из-за стола, он добрался до кресла, грузно шлепнулся в него и, подперев голову рукой, задумался. Вообще, несмотря на шумное веселье, он был все время мрачен. Заметно было, что его угнетает какая-то неотвязчивая мысль.
Гости тоже немало выпили. Один из них, землемер Глотов, еле обрался до ближайшей комнаты, опустился на диван и сейчас же уснул. Другие ушли домой. Остался лишь один майор Жуканов, который «занимался играть на скрипке, а жена Сумароцкого веселостью — пляскою».
Жуканов играл, хозяйка плясала, а хозяин все продолжал сидеть молча, погруженный в свои мысли. Устав плясать, Сумароцкая присела отдохнуть. Жуканов положил скрипку на стол и взглянул на хозяина. Увидев, что он не спит, подошел к нему.
— О чем это ты так задумался, Петр Степанович? — спросил он.
— Я хочу что-то сделать, — едва ворочая языком, ответил хозяин. — Ты не знаешь, Герасим Ефимович, что случилось. Вчера я получил из Петербурга наддраное письмо. Так вот, это письмо я хочу прибить к шлагбауму.[22]
— Да ведь там стоит часовой, который проходящих людей опрашивает. Он не позволит.
На это замечание Сумароцкий ничего не ответил.
— Где же это письмо?
— У жены.
После этих слов хозяин откинулся вглубь кресла и стал дремать.
— О каком письме говорит Петр Степанович? — спросил Жуканов у хозяйки.
— Разве не видите, что он пьян, — ответила она. — Никакого письма нет, и он болтает вздор… Сыграйте-ка лучше плясовую.
Майор заиграл, и хозяйка заплясала. Хозяин, подремав в кресле, приподнялся, добрел кое-как до спальни и бросился, не раздеваясь, в постель.
— Вот возьму, да и прибью к шлагбауму, — бормотал он. — Вот так!..
Проговорив это, он ударил кулаком по стене. Замахнулся было и еще, но рука бессильно опустилась. Сумароцкий погрузился в глубокий сон.
Для того, чтобы объяснить, почему на Сумароцкого произвело такое сильное впечатление наддраное письмо, необходимо познакомиться с его личностью.
Как дворянин он служил в военной службе и был уволен капитаном к статским делам. В 1789 году он был назначен прокурором Псковской Верхней расправы. Недолго, однако, он пробыл в этой должности — всего три года.
Никакой собственности Сумароцкий не имел, покутить же любил. Жизни без карт и бильярда он не понимал. Как искусный игрок, он обыкновенно обыгрывал своих партнеров, преимущественно из купцов. Но иногда бывали случаи, что и он сильно проигрывался, в особенности, когда напивался. Жена, у отца которой было имение, и которая имела несколько человек собственных крепостных, на кутежи денег ему не давала. Конечно, получаемого жалования ему никогда не хватало. Поэтому он, как человек не особенно высокой нравственности, не только полюбил дары доброхотных дателей, но и стал вымогать деньги от разных, прикосновенных к делам лиц. Обыватели сначала молча переносили эти накладные расходы, но потом, когда убедились, что, несмотря на дары, дела решались не в их пользу, стали подавать на него жалобы.
Сумароцкий между тем продолжал брать взятки открыто, не стесняясь. Зашел он как-то в лавку мещанина Голованова, который в это время продавал соль крестьянам. Заметив обвес на четверть фунта, Сумароцкий пригрозил Голованову судом. Тот сейчас же дал ему 20 рублей. Получив деньги, Сумароцкий возбудил все-таки против Голованова уголовное преследование. Тогда Голованов заявил о взятке. Начальство отнеслось к Сумароцкому снисходительно и на этот раз. Ввиду того, что дело было возбуждено лично Сумароцким, жалобу Голованова оставили без последствий.
Вскоре на него поступила еще одна жалоба, от обвиняемой в убийстве колодницы крестьянки Дарьи Сергеевой, по прозвищу Минихи. Произведенным расследованием Сумароцкий был изобличен в том, что он выпустил из острога Миниху «не для прошения на улицах милостыни», а для того, чтобы она добыла ему 500 рублей. На этот раз его поступок начальство не оставило безнаказанным и наложило на него штраф в 100 рублей.
Вспыльчивый и невоздержанный Сумароцкий разозлился. Зная грехи своих сослуживцев и некоторых из начальствующих лиц, он написал на них донос. Последствия этого доноса для Сумароцкого были самые неожиданные. Он получил бумагу, в которой, между прочим, говорилось, что он, «как виновный во многих недельных изветах и яко помешается добрых порядков общего покоя, отрешается от должности». Указ оканчивался словами: «…и впредь не принимать, и 100 рублей штрафу».
Потеряв службу, Сумароцкий окончательно опустился. Весь день с утра он проводил в трактирах и возвращался домой всегда пьяным. Иногда, при удачной игре, у него бывали большие деньги. В случае же неудачи он потихоньку от жены закладывал вещи. Ежедневные упреки жены в бездельничанье ему очень надоели, и он стал подавать просьбы об определении его вновь на службу. На службу, однако, его больше брать не хотели. Тогда он послал прошение на высочайшее имя в Петербург. Накануне своих именин Сумароцкий получил из Петербурга ответ. Прошение было возвращено ему «с наддранием».
Проспавшийся и опохмелившийся на другой день после своих именин, Сумароцкий отправился в трактир. По-видимому, он примирился со своим положением. Жизнь его потекла обычным порядком.
Прошло полтора месяца. 12 февраля 1799 года Сумароцкий был пьян с утра. Возвратившись домой к обеду, он стал ссориться с женой. Подойдя к столу, он схватил тарелку и бросил ее на пол. Крик жены и треск разбившейся тарелки привели его в ярость, и он с остервенением стал бить всю стоявшую на столе посуду. Крепостная девка Акулька бросилась бросать остатки. Сумароцкий подскочил к ней, схватил ее за косу, повалил на пол и стал бить ногами.
Чаша терпения его жены переполнилась. Она быстро оделась и побежала с жалобой на мужа к коменданту.
— Муж непрестанно обретается в пьянстве, — жаловалась она коменданту.
— А вы не давайте ему денег.
— И не даю. Он же все из дома потихоньку тащит. Образ благословенный, золотой с алмазами, заложил.
— Вот это непохвально.
— Буйствует и чинит несносные побои моим крепостным людям. Сегодня разбил сервиз и побил мою девку.
— Проспится, успокоится и попросит у вас прощение, — успокаивал ее командант.
— А пока может учинить смертоубийство.
— Ну, какое там смертоубийство…
— Я боюсь. Он отчаянный.
— Уж, будто и отчаянный? — шутил комендант, крутя усы и поглядывая на красивую Сумароцкую.
— Конечно, отчаянный. Вы его не знаете. Я вам сейчас докажу. Прошение, поданное им на высочайшее имя и возвращенное ему с наддранием, он грозит прибить к шлагбауму для позорища. Пусть, говорит, каждый знает о несправедливости начальства.
Комендант мгновенно выпрямился. Лицо его приняло строгое выражение. Кликнув из соседней комнаты аудитора, он приказал ему написать прошение от имени Сумароцкой.
Как только прошение было подписано Сумароцкой, комендант послал за ее мужем.
Прежде всего у доставленного к коменданту Сумароцкого была отобрана шпага, а затем он был обыскан и посажен на гауптвахту под арест «в предупреждение дерзких поступков».
Комендант, донося о преступлении Сумароцкого начальству, между прочим, упоминал, что «Сумароцкий занимается здесь в городе единою забавою — обыгрывать в бильярдную и картежную игру на немалые суммы». Поэтому, руководствуясь указанием устава о том, чтобы «стараться комендантам истреблять всякого рода на большие суммы игры», он отобрал у Сумароцкого и уничтожил векселя на 800 рублей, выданные купцом Черновым, который был обыгран им на две тысячи рублей.
Против Сумароцкого было возбуждено уголовное преследование в Первом департаменте Псковской палаты суда и расправы. Сумароцкий, не признавая себя виновным, показал, что он никогда не думал прибить наддраное письмо к шлагбауму и никому об этом не говорил, что это была лишь выдумка его жены, которая «решилась злосердие свое обнаружить, ибо едва ли могло где-либо во всей вселенной подобный жены противу мужу случиться поступок. Он же не мог иметь малейшее вероподобие дерзнуть на таковое, рассудку его и совести несвойственное и, тем более, долгу и присяги верноподданного несоответствующее предприятие». Во всяком случае, добавил Сумароцкий, жена должна была донести своевременно.
После этого заявления арестована была и Сумароцкая. Оправдываясь, она показала, что своевременно донести о помыслах мужа она не могла потому, что он ее из дома никуда не отпускал.
В опровержение этого объяснения судом было выведено на справку, что она, во-первых, ходила без разрешения мужа с жалобой к коменданту, и, во-вторых, ездила после ареста мужа к своему отцу в имение.
Донос на мужа Сумароцкой никто из бывших у них в гостях не подтвердил. Один только майор Жуканов показал, что пьяный Сумароцкий сказал, что хочет прибить письмо к шлагбауму, но какое именно письмо не говорил.