чередь путь спасения посредством отрицания воли к жизни. Последователи философа даже создали в Берлине в 1880 году секту, которая проповедовала полный отказ от половой жизни ради прекращения человеческого рода. Шопенгауэр считал, что человеческий гений должен быть защищен от враждебного ему «гения рода», который влечет к продолжению «дурной бесконечности» поколений. Шопенгауэр, почитавший за благо непоявление на свет, провозгласил ненависть к женщинам, ибо они не хотят пресечь страдания человечества, не хотят «перестать родить». Рождающая женщина представлялась воплощением самой воли, виновницей всех страданий мира; красота и молодость способных к деторождению женщин казались приманкой, с помощью которой природа «обманывала» и «унижала» человека. Под понятием человек Шопенгауэр подразумевал по преимуществу мужчину, в то время как женщине отводил место животного существа, даже само строение тела которого требует перемещения на четырех конечностях». (Вожди умов и моды. С.-Пб., 2003).
К сказанному стоит добавить, что, по мнению литературоведов, философия Шопенгауэра в значительной мере повлияла на создание знаменитого тургеневского образа Базарова. Он ведь тоже любил противопоставлять себя, «гиганта», — обычным «олухам».
-
И надо же, какова была ослепленность Ницше, этого безумного сифилитика! Он ведь ратовал за уничтожение всех «неполноценных», можно сказать, был теоретиком эвтаназии. «Больной — паразит общества. В известном состоянии неприлично продолжать жить… Создать новую ответственность, ответственность врача, для всех случаев, где высший интерес к жизни, восходящей жизни, требует беспощадного подавления и устранения вырождающейся жизни…» Естественно, себя, лихорадочно записывая эти «озарения», Ницше вырожденцем не считал.
В диавольском мире перевертышей убожество осознает себя уже не только нормой, но и чем-то еще большим, особенным. Озвученная Ницше идея «сверхчеловека» вдохновляла бесноватого Гитлера. Теперь она спроецирована на политику американской сверхдержавы. США, абсолютно безумное государство, считает себя вправе наказывать «страны-изгои». Рано или поздно этот буйный больной устроит в мировом сумасшедшем доме апокалиптическую бойню.
Кстати, о том, что Третья мировая война будет направлена против мусульманского мира, еще в XIX веке писал «черный папа» франкмасонства Альберт Пайк. В итоге ее ужасов, предрекал он, человечество отшатнется от безверия, революционных идей и получит от нас (масонов высших градусов забесовления) истинный свет Люцифера. Что за «прозорливость»? Да, Пайк также был визионером, но демонам ведь закрыто будущее. Однако пытаться программировать его, паразитируя на человеческом грехе, они могут. Поскольку жизнь у этого адского рогатого скота долгая — до Второго Пришествия, — то и реализовывать столь долгосрочные планы им удается…
Наверно, когда-нибудь осуществится то, чего требовало диавольское сумасшествие Ницше, — вести летоисчисление от рождения Антихриста… Но недолго будет длиться эта эра.
Всякое бесовское прозрение слепо. Характерны последние слова очерка Цвейга об умирающем Ницше: «И потом где-то в комнате, в незнакомом месте, где вечный мрак, вечный мрак. Нет больше солнца, нет больше света, ни здесь, нигде. Где-то внизу голоса людей. Вот женщина — может быть, сестра? Но ведь она далеко… навсегда. Она читает ему книгу… Книгу? Разве сам он не писал книг? Кто-то ласково отвечает ему. Но он уже не понимает слов. Тот, в чьей душе отшумел такой ураган, навеки глух для человеческой речи. Тот, кто так глубоко заглянул в глаза демону, ослеплен навеки».
Бог умер только в сердце Ницше и ему подобных. А без Христа, как писал Иустин Попович, мир — это «большой дом». Злыми санитарами в нем служат демоны. В том числе — воспетый Ницше Дионис, который «считался у эллинов богом, наблюдающим за пьянством и сам упивающийся и сумасшедший». [63].
…Когда человек вглядывается в бездну, бездна начинает вглядываться в него. Это уже — что касается Цвейга. Напрасно он так близко и с таким сочувствием подошел к черте безумия. В 1942 году писатель повторил судьбу Ницше. Покончил самоубийством вместе со своей женой.
Блок приписывал литературе едва ли не божественную роль, сравнимую с возможностями предводителя муз Аполлона, бюст которого стоял в его кабинете. Не знаю, были ли там иконы, а идол стоял. Как символ вдохновения, наверно[73]. Древние греки верили ведь, что статуя Аполлона в священной пещере в Гиле способна наделять сверхчеловеческой силой. Будучи вдохновлены этой статуей, жрецы прыгали в пропасти, вырывали с корнями большие деревья и проносили их на спине через самые узкие ущелья. [84].
Русский жрец Аполлона тоже взял на себя миссию колоссальную. «…Блок уже давно считал своей областью не метафору-слово, а метаморфозу-дело»…
«Нигде слово не претворяется в жизнь… так, как у нас»; русский писатель потому обречен рано умереть, что он — больше чем писатель, скорее пророк и мученик. Контекст революции сам по себе заставляет образы и тропы осуществляться, стирая их отличия от вещественной реальности; когда текст реализуется в жизни, то метафора превращается в метаморфозу…» [96].
«Пальнем-ка пулей в Святую Русь…»
Что это грохнуло? Громкая метафора? Или прогремело заклинание «метаморфозы»: озверения русских людей, превращения православной империи в Совдепию?
«Метаморфозы»… Помните, как у Апулея человек превращается в осла? Тогда не удивляйтесь написанному дальше.
По воспоминаниям современников, Блок спрашивал о большевиках: «Они какие? Любят ли снега, любят ли корабли? А влюбляются, как мы?»
«Какие они»? Странный вопрос! Как будто — о невиданных пришельцах. Насчет того, влюбляются ли, — тоже спрошено не случайно. «Серебряный век» ведь считал основой и условием «преображения мира» — изменение, «метаморфозу» сексуального порядка. Д. Мережковский в работе «Революция и религия» писал: «Гораздо больше оснований думать, […] что полового акта не будет, нежели, что он сохранится…»
А вот 3.Гиппиус: «Помнишь наши разговоры втроем, каким образом будет проявляться в будущем любовь двух в смысле пола, и может ли оставаться акт при (конечно) упразднении деторождения?» Так пишет жена импотента Дмитрия Мережковского своему любимому, Дмитрию Философову. Но ведь и тот никак не мог разделить ее чувств, ибо был педерастом… Страстная Гиппиус хочет что-то придумать: «Если акта не будет, то он должен замениться […] другим, общим, единым, (вот это заметь) актом»[74].
«В этом письме Философову она вспоминает, как Розанов задавал им, всем трем, «вечнонасмёшливый» вопрос […]: «Нет, да вы скажите, что же этим двум делать вместе? Как они будут?» […] ответа не было, и, признавалась Гиппиус, от этого вопроса «мы смущались вечно и немели». Может быть, как у скопцов? Занимавшийся проблемами сект Владимир Даль сообщал об их представлениях: «умножение рода человеческого будет впоследствии от одного бесстрастного целования и любви чистой». Меж тем знавший толк в «людях лунного света» Розанов сформулировал все без экивоков: «Это содом порождает идею, что соитие есть грех». Верно и в принципе, и в частности — с учетом немалого лесбийского опыта 3.Гиппиус, которую называли «петербургской Сафо»,[75] отнюдь не только за ее поэзию.
Прямо климовщина какая-то![*]
-
[*]Отступление. «Березовая каша» и Федор Сологуб
Таким был и автор «Мелкого беса» Федор Сологуб. Современный исследователь пишет в сборнике «Вожди умов и моды»: «В своих текстах Сологуб настойчиво обыгрывает одну и ту же ситуацию: женщина снимает с себя одежды, демонстрируя свое тело, но последний шаг как раз и не делается: нога заносится в пустоту и застывает. «В «Тяжких снах» Анна, призывая Логина подняться на «вершину счастья» — «любовь без желаний», обнажается перед ним для того, чтобы своею наготой «победить зверя». С отказом от деторождения у этого поклонника Шопенгауэра (тот ведь писал, что рождение уже несет в себе смерть) связаны, конечно, отнюдь не идеи христианского аскетизма. В судьбе самого Сологуба ясно прослеживаются садо-мазохистские мотивы. Всю свою жизнь он любил, чтобы его секли розгами. Сначала это делала мать. В двадцативосьмилетнем (!) возрасте он пишет сестре:
«Из-за погоды у меня в понедельник вышла беда: в пятницу я ходил на ученическую квартиру недалеко босиком и слегка расцарапал ногу. В понедельник собрался идти к Сабурову, но так как далеко и я опять боялся расцарапаться, да и было грязно, то я хотел обуться. Мама не позволила, я сказал, что коли так, то я и не пойду, потому что в темноте по грязи неудобно босиком. Маменька рассердилась и пребольно высекла меня розгами, после чего я уже не стал упрямиться и пошел босой». Странно? Потом секла младшая сестра:
«Начальник утром я над школой,
А к вечеру того же дня
Мне задают урок тяжелый:
На неметеный пол я голый
Разложен и дерут меня».
Потом — секли знакомые женщины:
«Сказала мне сегодня Даша,
Большую волю дав рукам:
— Небось березовая каша:
Накрасила и щеки вам!»
Когда наконец Сологуб женился, у них с женой не было супружеских отношений. Его плоть хотела совсем другого, такого, что связывало его с родной сестрой:
Где дом любви, где дом разврата,
Кто это может различить?
Сестра невинная на брата
Ужели станет доносить?
И он ликует, облекаясь
В ее девический наряд,
Вином распутства упиваясь,
И люди не его корят.
Они в распутстве видят пламень
Святой и пламенной любви,
И говорят: «Кто бросит камень?»