Satan sum et nihil humani a me alienum puto, — перефразирует в «Братьях Карамазовых» диавол. «Я Сатана, и ничто человеческое мне не чуждо». Удивительно тонок Достоевский! Показывает, как и тут лукавый передергивает смыслы. Это не он имеет человеческие недостатки. Это люди получают от человекоубийцы присущие ему страсти. Получают — и не замечают. Потому и юриспруденция — уже в «просвещенном» XIX веке — так деградировала по сравнению с прошлыми временами[23].
Дело было в 1742 году. Произошло оно с полковым писарем Никифором Курицыным. Материалы судебного разбирательства донесли до нас удивительный сюжет. Писарю не везло на службе, и однажды в тяжелую минуту к нему явился некто. Это был «неведомый ему человек в голубом немецком кафтане застегнут, пуговицы черные гарусные, подобие росту средняго, лицом щедровит, смугл изчерна, волосы черные. Глаза карие, взору свирепаго…». Без сомнения для Никифора и следствия, это был дьявол: как только Курицын перекрестился, мрачный незнакомец, требовавший богоотметную записку, исчез».
Надо же, прикидывался иноземцем! Прямо как Воланд. Известно и судебное дело, которое «было поднято из-за того, что иноземка же, вдова Ульяна, приворачивала Петра Великого к свояченице полковника Балка, «…чтоб сестре жены его, Анне, быть за государем»». [70]. А вот еще. «В 1733 г. в Синоде рассматривалось дело монаха Саровской пустыни Георгия Зворыкина. На допросе он показал, что в 1724 г., еще до своего пострижения, он был в Москве у некоего слепого старца «для лечения болезни» и просил его сделать так, «чтобы до него все люди были добры». Тот дал ему корешков в мешочке и велел носить на шее вместе с крестом. Однако пользы никакой от этих корешков не было. И тогда этот слепец «показал ему на воде, налитой в стеклянную кружку, Санкт-Петербург и дом немчина Вейца», куда и посоветовал сходить — «он, де, учинит лучший способ». Зворыкину удалось разыскать Вейца, тот согласился помочь, но потребовал отречения от Христа и в том «своеручное» письмо, подписанное кровью. При отвержении Вейц сорвал со Зворыкина крест и дал ему в услужение якобы двух бесов, которые после того исполняли все приказания Зворыкина»[24].
Опять «немчин» — тут как тут! Этот Брюс. Этот подозрительный Шлепфусс — волочи-ногу. О Запад, Запад! В тетрадке, «глаголемой чернокнижной», из дела 1730 г., содержится текст, построенный отчасти при помощи перефразированных и «перевернутых» формул из православного Чина крещения. Как и крещаемого в православном обряде, богоотступника полагалось обратить лицом к западу, но, разумеется, не затем, чтобы он отрекался от Сатаны, а с целью привлечь его внимание: «…и стани на запад солнца, и вызывай их диаволов, Христа отрекайся»».
И все же на православном Востоке[25], несмотря на отдельные случаи, никогда разгула дьяволопоклонничества не было. Иначе — на Западе. Инквизиция, какой бы порочной идеей она ни питалась, на самом деле зафиксировала колоссальный всплеск сатанизма.
Человек всегда хочет счастья. Так было, и так будет — и на Западе, и на Востоке.
Каково происхождение русского слова «счастье»? Первоначально это — «хорошая часть, доля». В православном сознании — близко к понятию «причастие». Счастье — быть с Богом.
Фортуна — это «счастье» человека западного мира. Знаете, как изображается этот языческий кумир? Фортуна стоит на шаре (что означает зыбкость удачи), с повязкой на глазах и рогом изобилия. В Древнем Риме ее культ особенно возрос со времени Сервия Туллия, который построил несколько храмов Фортуны. Он был уверен: богиня возлюбила его настолько, что сделала из сына рабыни — царем. В русском фольклоре такой сюжет редок, но известен. Он называется недвусмысленно: «Повесть об убогом человеке, како ево диявол произведе царем»… Фортуна, как видим, может подарить земную власть, славу. «Радости» безмерного винопития и блуда сыпятся из ее же рога… Сдается мне, что рог этот позаимствован у диавола.
Итак, вошел изящный кавалер… Но почему так пахнет псиной? Ах, только что здесь был черный пудель. Куда же он делся?
Гете странным образом «путал» божественное и демоническое: «Всякое творчество высшего порядка, всякий значительный замысел, всякая великая мысль, приносящая плоды и не пропадающая бесследно, не подчинены ничьей власти и стоят выше всякой земной силы; человек должен считать все это нежданными дарами, проявлениями Божества, которые он должен принимать и почитать с радостной благодарностью. Все это родственно той демонической силе, которая по своему произволу распоряжается человеком… В подобных случаях на человека часто надо смотреть как на орудие высшего промысла». [Цит. по 82]. Такой промысел Гете видит в Рафаэле, Моцарте, Наполеоне…
Гете: кто там, за левым пленом?
Вы знаете, главный герой Гете — доктор Фауст — не выдуман. Мы имеем дело с псевдонимом реального ученого, характерным для гуманистов «возрождения». По сути, взамен христианских имен они принимали новые, инициатические. Эти великие умы называли себя «посвященными». Но никогда не уточняли: посвященными — кому. Теперь-то, из биографий, уже ясно: демонам гордости, славы, сластолюбия… Самонадеянный Филипп Аурелий Теофраст фон Гогенгейм величал себя Парацельсом, то есть лучшим, чем знаменитый Цельс. Другой врач, ученик Агриппы, Иоганн из Дюссельдорфа, устрашающе назвался Вирусом, то есть ядом. Охотник до барышень и вина Георг Хельмштеттер взял имя Фауста. По латыни Фаустус — «счастливый». Почему же от этого несчастного Георга, «доктора Джекила», отделился «мистер Хайд»?[26] Какого же счастья захотел Хельмштеттер?
Прижизненных, достоверных свидетельств о жизни и смерти этого современника Агриппы и Парацельса предостаточно. Вот некоторые из них, датированные XVI веком. (6).
Филипп Меланхтон: «Однажды в Нюрнберге ему в самом начале трапезы стало жарко. (Видимо, он уже почувствовал под собой костер.) Он тотчас же встал и заплатил хозяину, что был должен. Только он вышел за дверь, как тут же явились сыщики и спросили, где Фауст».
Богослов Иоганн Гаст, лично встречавшийся с Фаустом: «Злосчастный погиб ужасной смертию, ибо диавол удушил его. Тело его все время лежало в гробу ничком, хотя его пять раз поворачивали на спину».
Богослов Иоганн Вир: «Его нашли мертвым в одной деревне Вюртембергского княжества, лежащим около постели со свернутой головой. Говорят, что накануне в полночь дом тот вдруг зашатался».
Профессор Гейдельбергского университета (в нем учился Хельмштеттер) Августин Лерхеймер: «Тот же дух вскоре безжалостно умертвил его, прослужив ему перед этим двадцать четыре года».
Фауст, гравюра XVII века.
Магическое кольцо и круг Фауста. Даны по его описаниям.
Сам Фауст описал, как впервые вызвал духа. Не начертив охранительного круга, начинающий маг оказался полностью во власти пришельца… Он и взаправду был в магическом круге предрассудков, характерных для ученого немца. Порядок, «методология», думал он, важнее всего и в оккультизме. «Великий маг» так и не понял, в чем ошибка. Проявив волю к общению со злом, спастись от него нельзя никакими кругами. Впрочем, что-то Фауст подозревал еще задолго до своей страшной смерти. «Хотя черный маг во время подписания акта со стихийным демоном может быть полностью убежден в своей силе и способности контролировать бесконечные силы, которые ему даются в распоряжение, часто мага очень быстро обманывают. Пройдет немного лет, а он уже будет устремлять все свои усилия на самосохранение. Мир ужаса, в который он себя вверг из-за своей жадности, приближается каждый день, и, наконец, он обнаруживает себя на краю водоворота, ожидая всякий раз, что его поглотит пучина. Боясь умереть… маг совершает преступление за преступлением из стремления продлить свое несчастное земное существование».(7).
Незадачливый заклинатель. Старинная гравюра.
Нет, неспроста «счастливчик» заговорил о «несчастном земном существовании» мага. Со знанием дела написано. Со всей психологической убедительностью. (8).
Вот более откровенный эпизод из жизни Фауста, «…францисканскому монаху из Эрфурта доктору Клинге, который «хотел вырвать его из лап дьявола и обратить в истинную веру», он гордо ответил: «У меня есть свое письмо и печать, которые я скрепил собственной кровью. Мне во многом помог черт, он был честен со мной, и я буду честен относительно всего, что я сказал и пообещал черту». [4]. Браво! Честный немец!
Фауст в магическом круге вызывает Мефистофеля. Из «Трагической истории доктора Фауста» К. Марлоу. 1631 г.
В руководстве по магии (написано в 1524 году) Фауст рисует портрет своего «помощника». «Асиель: самый могучий из всех духов, которые поступают на службу людям. Он появляется в приятном человеческом образе примерно трех футов росту. Его нужно заклинать три раза перед тем, как он появится в заранее очерченном для него круге. Он достает богатства и любую вещь из любого края, согласно пожеланиям волшебника. Он быстр, как человеческая мысль». (Вот этот «симпатичный» коротышка и свернул своему подопечному шею.) В легендах о Фаусте, (например, изданной в 1587 году народной книге Mephostofiles.) Асиелю было присвоено «говорящее» имя. Его произвели, скорее всего, от еврейского mephiz — «разрушитель» и topfel — «лжец».
Заклинания демона Асиеля. В конце XVI — начале XVII столетий переписанные от руки оккультные сочинения Фауста стоили гигантских денег — до двухсот таллеров.
Мефистофель в профессорской шапочке.
Итак, Мефистофель — реальный личный демон реального доктора Фауста. Скептический остроумец и не такой уж страшный ночной посетитель. Вот внешность, нарисованная Гете. Она намного отличается от известных описаний магических инкунабул. Ведь из них можно узнать, что наиболее «приятное» воплощение Асиеля — это маленький лысый человеке черной шапке. А тут — какой щеголь! С пером! Да, не очень привычный для времен Гете образ демона