В глубине души я всегда был уверен в том, что между Херсонесом и Севастополем не могло быть никакого исторического промежутка, что оба этих города составляли и составляют единое целое, что где-то, может быть, глубоко спрятанная от глаз непосвященных, но непременно существует все же какая-то сокровенная живая связь, я не мог найти никаких конкретных фактов, подтверждающих мои предположения. Но все равно я настойчиво искал и просто не мог не найти ту священную нить Ариадны, соединяющую два города в единое, неразрывное целое. Да, она на самом деле оказалась столь тонкой и почти призрачной, эта тончайшая, но самая живая связь Херсонеса и Севастополя, что разглядеть ее можно было только при самом пристальном, почти микроскопическом рассмотрении. И все же она была!
Всего лишь через одну-единственную судьбу, всего лишь через одну-единственную жизнь, но старый Херсонес все же сумел в последнем порыве дотянуться и протянуть свою морщинистую длань рождавшемуся на своих руинах Севастополю. Господи, как бы я был счастлив, что нашел искомое, что открыл неведомое и сокровенное! Как это важно было для меня, как это было важно для всех нас, ведь теперь с уверенностью можно сказать, что Гераклея сумела сберечь пусть малую, но чрезвычайно важную частичку старого священного города и посредством ее вдохнуть душу в жизнь новостроящегося града, тоже ставшего вскоре священным для каждого россиянина! И это не миф, не натяжка предвзятого историка-литератора, эта та реалия, от которой невозможно отвернуться и которую не сможет отвергнуть никто!
Вспомним, что Херсонес имел подле себя знаменитый Георгиевский монастырь, тот, что возник более десяти веков назад на кручах мыса Фиолент, там, где явился рыбакам Георгий Победоносец. Именно там, в древних скалах, из поколения в поколение жили православные монахи, храня духовную память о православном Херсонесе. Сюда бежали и здесь доживали свой век, спасаясь от беспощадных орд, и последние херсонеситы. Здесь изустно передавались предания о великом прошлом великого города. Здесь хранилась и ревниво оберегалась душа православного Херсонеса. Георгиевский монастырь устоял, невзирая на все нашествия и невзгоды. Таково было его предназначение, и он его исполнил.
Один из современников писал, что монахи жили «в каморах, выдолбленных в скалах высоко и низко, подобно стрижам», но ведь они не просто жили, они сберегали ДУХ ХЕРСОНЕСА! И когда в 1773 году русские моряки, высадившись на шлюпке в Ахтиарской бухте, сделали первую карту окрестных мест, то в устье бухты они начертали крест и надписали: собор Святого Георгия Победоносца. Единственными же людьми, кто встретил на севастопольской земле первых русских моряков, были православные монахи-греки. Седые старцы с горящим взором, они первыми поведали о великом городе, некогда бывшем здесь.
Со слов готско-кефайского митрополита достоверно известно, что к 1778 году в Георгиевском монастыре находилось всего лишь три монаха, а затем, после указа Екатерины II о выселении христиан из Крыма, там остался всего лишь один. Имя его, к счастью, известно – старец Калиник. Именно ему, посланцу былых эпох, дано было передать эстафету Херсонеса с его великой триадой: мудростью, верой и героическим самопожертвованием. Может быть, именно поэтому поклониться последнему херсонеситу и вдохновиться его словом приезжали первые жители нового Севастополя. Вот описание встречи с монахом, оставленное в 1792 году севастопольцем, коллежским асессором Леонтием Чернявским: «…Я нашел одного русского столетнего старца Калиника, жившего отшельником в келии ниже монастыря, самим им сложенной.
Глубокая старость с бодрым духом, благочестие и особенно ласковый прием внушили во мне к нему душевное уважение. Он позволил мне провести ночь в его келии, в продолжение которой я пользовался его беседою… Много интересного передал мне сей старец… Он тогда считал время своего пребывания в Георгиевской обители 80 лет… На другой день поутру я предложил почтенному старцу напиться со мной чаю, но он отвечал: “Боже сохрани! Пейте и вы монастырскую воду, и будете здоровы и долговечны, как я”. Я простился с ним, как сын с отцом. И эта ночь осталась запечатлена в душе моей на всю жизнь».
История православия знает еще одного старца по имени Калиник. То был византийский монах, некогда создавший знаменитый «греческий огонь», сжигавший врагов православной империи и обеспечивший Византии успешность войн на долгие века. Единство имен и единство деяний… Монах Калиник, даровавший непобедимость Второму Риму, и монах Калиник, связавший последний осколок былого Второго Рима с Римом Третьим… Что это: предначертание или случай?
Старец Калиник умер в 1794 году. Вечная память и поклон его светлой душе! Ведь именно он, последний херсонесит, стал первым севастопольцем. Именно он, монах-отшельник, исполнив свой главный долг, связал самой своей жизнью воедино в неразрывное целое две части разнесенного во времени, но одного и того же священного города Херсонеса – Севастополя. А значит, не было и нет двух городов на гераклейских скалах, а был, есть и вечно будет великий и неповторимый Севастополь – Священный город на священной земле.
Так создавался Севастополь…
Осенью 1782 года в Большой залив вошли фрегаты «Осторожный» и «Храбрый». Ими командовали герои Чесмы капитан-лейтенанты Иван Берсенев и Степан Юрасов. Так определилась судьба Ахтиара. Сколь символичны были названия первых российских судов, пришедших в будущий Севастополь. Над древними херсонесскими бухтами затрепетал на ветру Андреевский флаг…
Рейд был признан лучшим на всем Черном море. Потемкин просил президента Адмиралтейской коллегии графа Ивана Чернышева поторопиться с подробным изучением места для постройки нового города и гавани. Капитан 1-го ранга Иван Максимович Одинцов, фрегаты которого стали на якорь в Ахтиаре, получил распоряжение сделать подробнейшие съемки и промеры на предмет устройства портовых сооружений. Это была первая зимовка, подробных сведений о ней ждали в Адмиралтействе.
Команды фрегатов Одинцова разместились на зиму в опустевшем селении Ахтиар. Кругом не было ни души, и моряки оказались в положении своеобразных «робинзонов» на тихих херсонесских берегах. Ныне почти забытый поэт Семен Бобров первым воспел возрождение Херсонеса:
Я в Херсониде многохолмной
Под благодатным небосклоном…
…Найду Гельвецию с хребтами,
Найду Сатурнову страну…
Сатурнова страна… Каждый ищет ее для себя, и каждый находит что-то свое. Россия нашла ее в пределах древнего Херсонеса. Священный город возвращался к своей прародине, как высший дар, как чудо, дарованное Господом, как награда за подвиги русских воителей.
По желанию Потемкина начальником всего Южного флота был послан герой Чесмы вице-адмирал Федот Алексеевич Клокачев, дотоле командовавший Азовской флотилией.
Солнечным утром 2 (13) мая 1783 года колонна судов эскадры торжественно миновала устье бухты под грохот артиллерийских орудий и повернула в Южную гавань, где бросила якоря у будущей Корабельной стороны. На салют фрегатов отвечали полевые батареи.
Долго пустовавшая, грустившая в ожидании прибытия рачительных хозяев Ахтиарская бухта наполнилась и повеселела. Эскадра военных судов, на которых периодически раздавались звон склянок и трели дудок, приводивших в движение людей, деловито сновавшие между судами и берегом шлюпки убедительно говорили о том, что российские морские служители пришли сюда надолго, точнее сказать, навсегда. А Клокачев уже требовал составленные планы и осмотрел берега до самого Херсонеса. Он нашел маленькую Ахтиарскую бухту неудобной для своих одиннадцати кораблей. Становиться на якорь в Большом заливе, открытом западным ветрам, было небезопасно. Кроме того, следовало подумать об укреплениях, начало которым положил Суворов. Клокачев избрал самую обширную из бухт, впадающих в залив с юга. Отныне она называлась Южной, или Гаванью, и была облюбована для стоянки эскадры. Строения, к устройству которых предполагал приступить немедленно Клокачев, должны были расположиться не к востоку, а к западу – на пространстве между двумя бухтами. Здесь и быть порту.
«Без собственного обозрения нельзя поверить, чтоб так сия гавань была хороша!» – восклицал Клокачев, утверждая, что в Европе ничего подобного этому не видывал. Он писал в Адмиралтейство, исчисляя все выгоды и достоинства учреждаемого порта: «Здесь сама природа такие устроила лиманы, что сами по себе отделены на разные гавани, то есть военную и купеческую».
Адмирал Клокачев умрет от холеры буквально через пару лет. Но он исполнил свою историческую миссию – привел в Ахтиар – Херсонес русский флот.
Решение о постройке города и порта на берегу лучшей из черноморских бухт было принято, как известно, Екатериной Второй в Санкт-Петербурге. Было ли это случайностью? На первый взгляд, вопрос весьма неуместный, где, как не в российской столице, мог родиться столь великий замысел?
Но не будем торопиться, ведь город святого Петра прежде всего восстановил историческую справедливость по отношению к земле, стоявшей у истоков его собственного рождения…
Вспомним знаменитый посох Андрея Первозванного, водруженный апостолом на берегах Невы. Вспомним, что и само название города – Санкт-Петербург – дано в честь младшего брата Андрея – святого Петра, апостола, также в свое время пребывавшего в Херсонесе. Отметим и провидческий шаг царя Петра (чьим хранителем был святой Петр), ознаменовавшего основание своей будущей северной столицы тем, что вместе с закладной доской опустил на месте будущей Александро-Невской лавры в болотистую приневскую землю шкатулку с мощами Андрея Первозванного.
Может, именно поэтому провидению было угодно, чтобы самодержец, основавший город, благословленный посланцем херсонесской земли, обрел у потомков титул «Великий». Ибо, как сказано в Писании: «да воздастся каждому по заслугам его».
Рождение Севастополя неотделимо от рождения российского Крыма. 2 февраля 1784 года было окончательно ратифицировано присоединение Крыма к России и учреждение Таврической губернии. А уже 10 февраля был издан высочайший указ об устройстве «крепости большой Севастополь, где ныне Ахтияр и где должны быть Адмиралтейство, верфь для первого ранга кораблей, порт и военное селение».