Возмездья озноб у победной черты,
не полдень реванша, а день правоты.
И песня, что я ли, не я ль допою, —
то песня солдат, уцелевших в бою.
От имени тех, кто в болотах, во ржи
остались. А нам повелели: скажи!
Поженян сказал, что мог, что должен был сказать. И шесть десятилетий спустя ушёл под сень той памятной одесской доски, на которой увековечено его имя рядом с погибшими однополчанами.
«И теперь я по праву люблю Россию…»
На 100-летие поэта Михаила Кульчицкого
Гадалка предсказала его матери, что у неё родится сын, который прославится и «будет у воды». Так и случилось: он погиб почти у Волги, а имя его написано золотыми буквами на 10-м знамени в Мемориале Славы Мамаева кургана. Неизымаемо оно и из истории русской советской литературы 1930–1940-x, из того самого ряда «талантов, красавцев, поэтов», что ушли в вечность молодыми: киевлянин Павел Коган (1918–1942), симбирский крестьянин, а затем житель города Иванова Николай Майоров (1919–1942), уроженец Хингана Иосиф Уткин (1903–1944), херсонец-беспризорник-харьковец Арон Копштейн, погибший в 1940-м на финской войне, как и воронежец Николай Отрада (Турочкин).
Михаил Кульчицкий родился 22 августа 1919 г. в Харькове, который тогда занимала Добровольческая армия. Поэты и просто любители русской словесности в Чичибабин-центре обычно вспоминали поэта-земляка в этот день, в канун 23 августа, дня освобождения Харькова от немецко-фашистских захватчиков и окончания Курской битвы, когда отмечается и День города, коему в 2024 г. исполняется 370 лет.
В феврале 1939 г. Кульчицкий написал в стихотворении «Мой город»:
Я люблю родной мой город Харьков —
Сильный, как пожатие руки.
….
И когда повеет в даль ночную
От границы орудийный дым —
За него, и за страну родную,
Жизнь, коль надо будет, отдадим.
23-летний Михаил Кульчицкий погиб 19 января 1943 г. под селом Трембачево Луганской области, в ходе развития Сталинградской битвы.
У Кульчицкого наиболее часто вспоминают знаменитое, написанное за три недели до гибели и помеченное автором «26 декабря 1942 г., Хлебниково – Москва»:
Мечтатель, фантазёр, лентяй-завистник!
Что? Пули в каску безопасней капель?
И всадники проносятся со свистом
вертящихся пропеллерами сабель.
Я раньше думал: «лейтенант»
звучит вот так: «Налейте нам!»
И, зная топографию,
он топает по гравию.
Война – совсем не фейерверк,
а просто – трудная работа,
когда,
черна от пота,
вверх
скользит по пахоте пехота.
Марш!
И глина в чавкающем топоте
до мозга костей промёрзших ног
наворачивается на чёботы
весом хлеба в месячный паёк.
На бойцах и пуговицы вроде
чешуи тяжелых орденов.
Не до ордена.
Была бы Родина
с ежедневными Бородино.
Однокурсник Кульчицкого по Литинституту Сергей Наровчатов заметил в 1960-х гг.: «Наше поколение не выдвинуло великого поэта, оно само по себе – все вместе – выдающийся поэт с поразительной биографией. И у нас есть свои герои, свои мученики, свои святые».
Кульчицкий, несомненно, – один из героев и мучеников своего поколения. Исследователи напоминают, что И. Сельвинский, Н. Асеев, С. Кирсанов, П. Антокольский пророчили ему будущее эпического поэта масштаба Маяковского, да и сам Кульчицкий верил в своё предназначение и про то писал родителям в Харьков 1 декабря 1940 г.: «Пахнет тем, что нам удастся пройти в печать и переделать в поэзии всё по-своему. Сторонников у нас всё больше, как и врагов. Может быть, я стану очень большим из поэтов, потому что поэзия теперь в болоте, а я стараюсь писать как могу лучше».
Кульчицкий обладал живым языковым чутьём, любил малороссийские реченья: «О как я русских девушек прохаю говорить любимым губы в губы задыхающееся «кохаю» и понятнейшее слово – «любый».
Харьковский филолог М. Красиков рассказывает, что ещё школьником Кульчицкий составил картотеку 85 основных стихотворных размеров, беря примеры из любимого Лермонтова или же сочиняя их; упражнения ради «переводил» Жуковского на язык Маяковского и наоборот. С детства одним из его любимейших поэтов был Велимир Хлебников; мальчишку волновало, что Председатель Земного Шара бродил по харьковским улицам! В стихотворении о Хлебникове Кульчицкий воспроизвёл известную легенду о том, как поэт сжёг свои стихи, чтоб ребёнок мог согреться этим теплом.
Огромный гроссбух, в котором были десятки тысяч строк, написанных Кульчицким в 1940–1942 гг., канул в огне войны. «Мы не знаем, каких высот достиг бы Кульчицкий в поэзии. Но он был «творянином» (любимое хлебниковское словцо), успевшим сотворить самое главное – себя. Сотворить столь талантливо, что нельзя не ощутить реального тепла, прикасаясь к его поэзии, его судьбе» (М. Красиков).
Бабушка поэта по отцу Евгения Фёдоровна Цвейгер была певицей и актрисой. Играла в харьковском театре Сарматова, а после революции – в Народном театре (Театр Дома рабочих металлистов). Состояла в родстве с поэтом Фетом. «Бабушка посещала его в Орловской губернии, – поделилась в своих воспоминаниях сестра М. Кульчицкого Ольга Валентиновна, – но дружбы у них как-то не получилось… Окончила Одесскую консерваторию по классу вокала, полюбила Михаила Васильевича, деда моего, за которого и вышла замуж. Дед был казацкого рода, хотя корни тянутся из Польши. А прадед наш – храбрый казак Василий воевал с турками и принимал участие в освоении Кавказа. Из военных походов он привёз себе жену – грузинскую княжну. Жили они с тремя сыновьями в Киеве. Один из них, Михаил, и был нашим дедом».
Сам же поэт в стихотворении «Дословная родословная» писал:
Моё родословное древо другое —
Я темнейший грузинский
Князь
…..
Я немного скрывал это
Все года,
Что я актрисою-бабушкой немец.
Но я не тогда,
А теперь и всегда
Считаю себя лишь по внуку:
Шарземец.
К словам Ольги и Михаила Кульчицких можно добавить лишь то, – рассказывает харьковский публицист Д. Губин, – что они происходили из дворян Херсонской губернии. А также главное – рассказ о судьбе их любимого отца Валентина Михайловича (1880–1942), героя Русско-японской войны и Первой мировой. 3 июня 1900 г. Валентин Кульчицкий вступил в армию «рядовым на правах вольноопределяющегося 2-го разряда». За одну из разведок во время Русско-японской войны в ноябре 1905 г. он получил первую боевую награду – Георгиевский крест 4-й степени. К концу службы был кавалером полных четырёх Георгиев – орденов, которыми награждали за исключительную личную храбрость. Затем был произведен в офицеры и дослужился до ротмистра. В Первую мировую войну Кульчицкому довелось служить под командованием генерала Брусилова. На фронте Валентин Михайлович начал вести дневник, страницы которого вошли в изданные им позже рассказы о войне. В. Кульчицкий – также автор двух поэтических сборников. «Отклики души в минуты вдохновения» изданы в 1906-м в Твери, а «Росинки поэзии» – в 1912-м в Харькове. В 1917 г. Валентин Михайлович женился на Дарье Яструбинской, сироте, переехавшей из Славянска.
Б. Слуцкий вспоминал: «Давным-давно в Харькове на Грековской улице в темноватой, уставленной старинной мебелью квартире Кульчицких Миша показывал мне несколько тоненьких книжиц отца. Среди них были стихи – они, кстати говоря, описаны в известном библиографическом томе Тарасенкова (Русские поэты XX века: 1900–1955). Было и несколько брошюр об армии, о морали военного человека, офицера, гвардейца. Мы с удивлением вычитали из брошюр полемику с Короленко: В.М. Кульчицкий отстаивал необходимость в офицерской среде дуэлей. В.Г. Короленко зло и убедительно его оспаривал».
Но главной книгой В.М. Кульчицкого, как считала Ольга Валентиновна, стали «Советы молодому офицеру», в которой в виде афоризмов были изложены «даже сейчас, а может быть, именно сейчас неустаревшие истины и правила поведения на службе и в быту». Выдержав несколько переизданий, книга стала основой принятого в армии кодекса чести офицера. Её цитировала газета «Красная звезда» в конце 1943 г.
После революции отец будущего поэта Кульчицкого получил юридическое образование и работал юрисконсультом.
Сегодня о поэте в Харькове напоминают мемориальная доска на доме, где он жил (улица Грековская, 9/ переулок Ващенковский, 2), а также имя на мемориальных досках, посвященных погибшим в войну в местном отделении Союза писателей и в 30-й школе, где Кульчицкий заканчивал старшие классы десятилетки.
Мемориальная доска на доме, где вырос поэт, была установлена в 1989 г. В церемонии открытия доски принял участие поэт Е. Евтушенко. Памятную доску на Грековской охотники за цветными металлами похищали трижды (как и в канун столетия поэта), однако всякий раз она восстанавливается.
Литературовед Лев Аннинский отмечал, что в 1933 г. отец М. Кульчицкого был арестован «за сокрытие дворянского происхождения, каковое (сокрытие) объяснил следователям так: революция отменила сословия, и он просто не придал значения странным пунктам анкеты. При всей внешней верноподданности такой довод отдавал тонкой издёвкой, и арестанта отправили на Беломорканал, а затем в ссылку, куда к нему на свидание допустили со временем и сына. Сын вывез из поездки поэтически изваянный карельский пейзаж, стихотворение появилось в журнале «Пионер», и это стало первой публикацией Михаила Кульчицкого».