Образ Харькова-ученого утвердился вполне, однако что до Харьковского университета, ставшего отправной точкой роста и сияния Харькова, то для Пушкина он «не стоил курской ресторации», о чем «наше всё» шутливо, но и едко черкнуло в «Путешествии в Арзрум».
Харьков категорически русско-литературен: и рифма в нём, как ни странно, жива, да и, пожалуй, «рыфмочка». И до 2014 г. он являлся одной из признанных столиц русской поэзии, кое-кто полагает, что третьей, наряду с Питером и Москвой.
И отправной точкой разговора о Харькове вообще чаще всего становится русская литература.
Тем не менее Пушкин отправился на Кавказ через Курск, а в Харькове на памятнике основателю университета Василию Каразину из литых букв собрана кумулятивная фраза: «Блажен уже стократно, ежели случай поставил меня в возможность сделать малейшее добро любезной моей Украине, которой пользы столь тесно сопряжены с пользами исполинской России». В нынешней Украине, увы, достанет сил, желающих срезать окончание фразы. Мы же можем только восхититься этими скрижальными формулировками, ставшими девизом для многих поколений горожан.
Несколько раз ездил в столицу к императору с ходатайством об учреждении университета харьковский городской голова Егор Урюпин, который из-за конфликта с губернатором даже в сумасшедший дом (Сабурову дачу) был упечён (но победил-таки!). А идея университета в Харькове принадлежала В. Каразину, первому его ректору, резонно впоследствии заметившему: «Я смею думать, что губерния наша предназначена разлить вокруг себя чувство изящности и просвещения. Она может быть для России то, что Древние Афины для Греции».
Этот посыл подхватил в наши дни Юрий Милославский, введший в обиход термин «Харьковская цивилизация», что и зафиксировано в ряде наших с ним апологетических публикаций, некоторые из которых, так случилось, построены диалогическим образом, подобно древнегреческим литературно-философическим беседам.
«Харьковчане. – все же правильнее будет харьковцы – слишком привыкли к уникальности своего города, – говорит писатель. – Между тем я, грешный, считаю, что существует не просто харьковский культурно-поведенческий стандарт (как парижский, одесский, нью-йоркский, старомосковский) и даже не только харьковский этнокультурный тип (т. е., почитай, есть такая «национальность»: харьковец-харьковчанин). Полагаю, что о Харькове можно говорить как о своеобразной, самодостаточной цивилизационной системе. В этом смысле наш город можно уподобить древней Антиохии, античным и средневековым городам-государствам».
Припомним: Антиохия была третьим по величине городом Римской империи после Рима и Александрии. Новый Завет гласит, что последователи Христа впервые начали называться христианами именно в Антиохии. Тут родились евангелист Лука и Иоанн Златоуст.
Стояние в вере столь же несомненно присуще харьковцам, как и «чувство изящности и просвещения». Сюда, к своей родной сестрице Прасковье Андреевне Горленко, в замужестве Квитке, приезжал в Основянское имение святитель Иоасаф Белгородский, чудотворец, 100-летие прославления коего мы отмечали в сентябре 2011 г.
В сущности, дом в Харькове, в котором я прожил четверть века, находится на территории бывшей усадьбы писателя, помещика Квитки-Основьяненко, сохранившей до наших дней лишь одно строение и небольшой парк на берегу речки Уды.
Духовная преемственность не пресеклась в городе служения святителей Мелетия, архиепископа Харьковского и Ахтырского, и Афанасия, Лубенского чудотворца, в городе, где издавался на рубеже XIX–XX вв. уникальный религиозно-философский журнал «Вера и разум» (в котором публиковались лучшие умы русского богословия, философии), где служили митрополит Антоний Храповицкий и протоиерей Николай Стеллецкий (взят как заложник и зверски разрублен на куски в июле 1919 г. в Сумах изувером харьковского ЧК Саенко – не путать с «подростком Савенко»), где окормляли народ харьковские отцы-священномученики второй половины 1930-х, прославленные теперь в Соборе новомучеников Слободского края.
Митрополит Антоний оказался в шаге от избрания его на возрождавшийся Патриарший престол, а в годы послереволюционной смуты возглавил Русскую Православную Церковь Зарубежья. Духовным учеником владыки был уроженец Харьковщины, молодой выпускник юридического факультета Харьковского университета Михаил Максимович, прославленный в 1994 г. как Иоанн Шанхайский и Сан-Францисский, новых времен чудотворец, осенивший своим подвижничеством несколько континентов.
Воистину небезоснователен Умберто Эко, описывающий в знаменитом романе «Маятник Фуко» некоего героя, который в 1902 г. «пускает гулять по Парижу загадочное обращение к французам с призывом поддержать Патриотическую Русскую Лигу, основанную в Харькове».
Так бывает в современной жизни: диалог начинается как виртуальный, электронно-почтовый, а потом, слово за слово, собеседники обнаруживают, что, пасуясь через океан, приходят к формулированию фундаментальных основ собственного бытия. Перебрасывая шарик словесно-умственного пинг-понга из Нью-Йорка в Харьков и обратно, мы с Юрием Милославским задумались о ментально-исторической общности, характерной для Харькова. О том, что Харьков издавна является носителем уникальной совокупности культурных особенностей, порожденных особыми историческими и отчасти геополитическими обстоятельствами.
При внимательном рассмотрении выяснилось, что Харьков вообще является сильным центром стягивания больших пространств и энергий, что в «харьковскую парадигму» вовлечены многие города и страны, с которыми связали судьбу уроженцы Харьковщины. Большое число известных деятелей Русского мира (мыслителей, писателей, священства, воинства), приложившихся к поприщу «Харьковской цивилизации», оставило в жизни города внятный след, и настала пора осмыслить место Харькова в «мировом раскладе».
Назовем – для услады – ещё несколько имен. Мыслителя Григория Сковороду, коего, как помним, «мир ловил, но не поймал». Из здешних мест – лингвист Потебня и биолог-нобелиант Мечников. Отсюда «мирискусники» – ученик А. Архипова и К. Коровина Александр Шевченко, а также Зинаида Серебрякова, ветка от семьи Лансере – Бенуа; здесь на Сабуровой даче Всеволод Гаршин породил свой «Красный цветок», тут же скрывали от мобилизации то в белую, то в Красную армию Велимира Хлебникова. В Харькове жил и сочинял обэриут Александр Введенский. Тут Чайковскому сделали лучший его фотопортрет. Не забудем и о графе Ф.А. Келлере – единственном из российского высшего генералитета сохранившем верность царю в смуте 1917 г.
Завершая введение в краткую апологию Харькова, скажем: место Харькова на карте русской культуры вплоть до новейших помраченных времён носило характер системообразующий. Харьков всегда был не статистом, а делателем в общем пространстве Русской, а значит, и мировой цивилизации.
Лопахин в «Вишнёвом саде» восклицает: «А я в Харьков уезжаю сейчас… вот с этим поездом». Отправимся и мы.
Дом Романовых и Харьков
Отметив 400-летие правления Дома Романовых – императорской фамилии, в период царствования которой Российская империя достигла наивысшего расцвета, мы всматриваемся в наше прошлое словно через магический многовековой кристалл, испытывая сонм чувств – восхищения, сострадания, вины, доходящей до отчаяния, и не находим ответа на вопрос: почему столь трагично и жутко все завершилось? Почему он все-таки настал, тот самый «России страшный год, когда царей корона упадет; Забудет чернь к ним прежнюю любовь, И пища многих будет смерть и кровь», как было указано в «Предсказании» (1830) Лермонтова, почему наше Отечество взял за горло «Некто 1917», как прорицал поэт-футурист Хлебников?
Четыре века Романовых на российском престоле – это четыреста лет удержания Отечества от смуты и все равно в конце концов падение в вековой полубеспамятный провал, в русский бунт, по слову Пушкина, «бессмысленный и беспощадный». Мы просто обязаны оглядеть себя, свое многострадальное Отечество изнутри, понять, почему это наваждение стряслось с нами, можем ли мы вернуться хотя бы к подобию к гармонии русской жизни, находясь на ином цивилизационном витке. Я бы сказал, что последствия Смуты 1612 г., усиленные адом 1917-го, до сих пор не преодолены. Не исключено потому еще, что до сих пор нет ясности с останками царственных страстотерпцев, что не зарыта в землю плоть главного демона России, а продолжает источать свои инфернальные миазмы в сердце Красной площади, что нет в массе исторического покаяния, ощущения общей вины царе- и братоубийства – как личной, слезной.
И все же память на удивление существует порой вопреки, и сколько ее ни ничтожь, она все равно пробьется слабыми незабудками сквозь лопающийся бетон забвения. Память хранят не только люди и книги, но и дома, ландшафты. И сказано: «Бог сохраняет всё». Это значит, что Свет сочится к нам из незримого града, Небесного Иерусалима, который всегда здесь, только у нас зачастую нет дара этот свет восприять.
Самое внятное свидетельство участия Дома Романовых в судьбе слободского города Харькова явлено, безусловно, университетом. Харьковский университет был учрежден указом государя Александра I от 1804 г. фактически по хронологии вторым (одновременно с Казанским) в империи после Московского университета и начал работу в 1805 г. Весь последующий расцвет Харькова – в течение имперского XIX в. и затем советского XX – связан с наличием в нем университета, который стал остовом, на который наросло все воспоследовавшее: наука, промышленность, культура, отчасти православная духовность и мысль.
Под первое здание университета был передан губернаторский дом. Он стал губернаторским сразу после отбытия императрицы Екатерины Великой, для остановки которой был построен.
Императрица останавливалась в нем в 20-х (по нов. ст.) числах июня 1787 г., возвращаясь из Крыма. «Историческая хронология Харьковской губернии» сообщает: «В Харьков въехала государыня 10 июня около 8 часов вечера и была встречена на Холодной горе преосвященным Феоктистом, губернатором Норовым, представителями города и народом. При духовой музыке, помещенной на триумфальных воротах, сто одном выстреле из пушек государыня проследовала во дворец…» Дом уцелел в лихолетья. Когда было построено новое здание университета, в этом открыли Украинский заочный политехнический институт, а в новейшие времена – УИПА (Украинскую инженерно-педагогическую академию).