Мысль, безусловно, интересная для В. И. Даля. Но еще более близко ему было высказывание И. М. Снегирёва из второй главы, названной автором «Об отношении Русских пословиц и поговорок к Словесности»: «Слово, созвучное со славою у Словяно-Руссов, искони по предпочтению имело столь важное и многообъемлющее значение, что служило у них законом, заветом, клятвою, условием и союзом мысли с словом и действием, как души с телом. От слова и пословица и присловие, как бы основание слова и дела, подтверждение, довершение, последствие и сообразность с предметом речи: что изображает сложенный с словом предлог по. Русская пословица сама определяет себя площадною, торговою речью, принимая торг и площадь в древнем значении народного сбора, сходки, мира, вечи, на коих родилась большая часть судебных и нравственных пословиц».
Служебные успехи и литературные хлопоты
Служба нашего героя шла исправно. В 1833 году получил чин коллежского асессора. Затем в его формулярном списке появились записи:
«Произведен в надворные советники со старшинством. 1834 г. 29 марта» и «При засвидетельствовании начальства об отличной усердной службе Всемилостивейше пожалован кавалером ордена Святого Станислава 3 степени… 1834 г. 3 июня».
За отличное составление отчета за 1834 год по управлению Оренбургским военным округом В. А. Перовский из сумм, находящихся в его распоряжении, наградил В. И. Даля премией в размере 2000 рублей.
Первоначально Дали поселились в доме, принадлежавшем откупщику В. Звенигородскому. В 1835 году они перебрались в новое жилище. 20–25 августа Владимир Иванович писал своей сестре Паулине в Москву:
«Лето провел в степи, сделал верхом я 1500 верст, а воротившись, захлопотался тем да этим, а больше ничем – а время прошло. Мы переходим на днях на новую избу. Дом, в котором мы жили, продают. Новое жилье наше нисколько не хуже старого: немного меньше, но чисто, опрятно, весело, со всеми угодьями и ухожами, и стоит только 400 руб. серебром в год. Здесь это большая редкость, и судьба нас балует наперекор другим.
Будучи удален от Питера, не могу сладить с печатью и изданием своих рукописей: время понемногу уходит, а Смирдин завален работою <…>, ему подавай: Жуковского, Пушкина…, да Крылова: их он издает ныне во всех видах и размерах. <…>
Не знаю, где теперь бедная наша маменька. Если у вас, то скажи ей, что я получил от Кнорре счет и 230 руб., из коего числа 200 следует Александре за откупленных на волю родителей Анны и Василия, а остальное маменьке, за проданные вещицы, оставшиеся после <брата> Карла. Деньги эти были увезены Кнорре в Москву, не застали там маменьку и воротились в Николаев. Поэтому он их послал мне. Я пошлю их или передам, как только узнаю, где маменька. Дай Бог ей добраться, куда собралась – кажется, по последним известиям, в Астрахань. Сделай одолжение, упроси ее, чтобы она взяла у вас взаймы, на дорогу, рублей триста; я бы послал их, да не знаю, будет ли она, наверное, у вас или нет… Хоть бы она доехала уж к нам, так бы успокоились. <…>
В. И. Даль. Гравюра А. Ф. Преснова. Оренбургский губернаторский историко-краеведческий музей
Шерсть я… получил… Чай и воротник прибыли в добром здравии; я думал, что писал и благодарил. Воротник очень хорош. Алёшка (двоюродный брат В. И. Даля. – Е. Н.), как видно, занят крепко своими делами и службою; “Илья Муромец” и всё прочее пропадают без вести. Беда, коли нельзя быть самому! Я уже поручил теперь дело другому приятелю, у которого есть время и охота. Может быть, дела пойдут лучше. Увидим. <…>
У сына моего глаза голубые, волосы – не знаю, какие будут, теперь русые. Он бегает сам и ломает всё, что в руки попадется. Большой разбойник. Полон рот зубов.
У меня нет связи с иностранными издателями и писателями. Я не могу посылать туда свою работу. Кроме того, не намерен я более писать по-немецки; неловко как-то, и труды не вознаграждаются. Если бы словарь наш издавался толковее, то было бы довольно работы; но опять беда такая: у людей голова кругом ходит от миллиона, который выручили, и им некогда заниматься пустяками. Как-нибудь, авось и небось. Впрочем, первый том гораздо лучше, чем я надеялся. Я за него боялся. Рукопись для перевода на немецкий и для посылания куда угодно – пришлю тебе; дело будет не спешное и работа исподволь.
Прощай, время печатать письмо, а жене некогда: перебирается и хлопочет с банками, склянками, горшками и другим скарбом.
Упомянутая в письме сказка «Илья Муромец» (вместе со сказками «Емеля дурачок», «Вор и бурая корова», «Иван Лапотник») вошла в третью книжку «Былей и небылиц Казака Владимира Луганского». Она будет напечатана в 1836 году, но не у Н. И. Греча, как первые две, а в типографии Х. Гинца. «Словарь наш», о котором говорит В. И. Даль, – это издаваемый А. А. Плюшаром «Энциклопедический лексикон» (редакторы Н. И. Греч и О. И. Сенковский). Его 1-й том увидел свет в 1834 году. Всего предполагалось выпустить 40 томов, но вышло, к 1841 году, всего лишь 17. В. И. Даль написал для этого лексикона значительное количество статей.
В. Г. Белинский
В 1835 году увидела свет вторая книжка «Былей и небылиц». В нее вошли три сказки: «Царевна Милонега», «Коровушка-буренушка» и «Жид и цыган». На выход книжки откликнулся В. Г. Белинский. В своей рецензии он написал:
«…Сколько шуму произвело появление Казака Луганского! Думали… что это необыкновенный художник, которому суждено создать народную литературу, между тем как это просто балагур, иногда довольно забавный, иногда слишком скучный, нередко уморительно веселый и часто приторно натянутый. Вся его гениальность состоит в том, что он умеет кстати употреблять выражения, взятые из русских сказок <…> Во второй части его “Былей и небылиц” содержатся три сказки, одна другой хуже. Первая всех сурьезнее: в ней между прочими вещами говорится о Сатурне, о боге любви, о счастливом острове, наполненном нимфами (что-то похоже на остров Калипсы); всё это пересыпано сказочными руссицизмами – не правда ли, что очень забавно? Вторая сказка – переделка, стало, о ней нечего и говорить. Третья “О жиде вороватом и цыгане бородатом” состоит из ходячих армейских анекдотов о жидах; грязно, сально, старо, пошло, но, несмотря на то, так забавно, что невозможно читать без смеха… Казак Луганский забавный балагур!..»
Через полтора десятилетия В. Г. Белинский несколько изменил свое мнение, как он сам выразился, «смягчил строгость» суждений о сказках В. И. Даля: «он так глубоко проник в склад ума русского человека, до того овладел его языком…» И всё же не смог не сказать:
«Мы, признаемся, не совсем понимаем этот род сочинений. Другое дело – верно записанные под диктовку народа сказки: их собирайте и печатайте и за это вам спасибо. Но сочинять русские народные сказки или переделывать их – зачем это, а главное – для кого?»
Мы здесь видим не оценку хоть сколько-нибудь объективного критика, а мнение убежденного западника. Даль же видел свою задачу в открытии для русских людей их русскости, а писателям русским он хотел дать в руки их оружие – настоящий русский язык. Всё это было чуждо западникам в широком смысле слова. К ним относился и В. А. Жуковский, с которым В. И. Даль был в хороших личных отношениях, но расходился во взгляде на то, какой должна быть русская литература.
Дела семейные
Следующее письмо к Паулине наш герой написал 7 октября 1835 года. Сначала он рассказал о сделанном другой сестре, Александре, предложении переехать из Астрахани в Оренбург. Для переезда необходимо было ее мужу, Петру Осиповичу Кистеру, добиться соответствующего перевода. Но начальство П. О. Кистера требовало человека взамен ему. В. И. Даль писал:
«Оказались затруднения со стороны начальства его: требовали, чтобы Перовский командировал на его место другого; а здесь некого, да и никому не будет охоты ехать туда. Здесь при нынешнем начальстве всякому лучше. Мы теперь на новой квартире: немного потеснее, но хорошо и уютно. Здесь так трудно найти жилье, особенно семейное, что такой дом, как у нас теперь, клад. Мы не должны с ним расстаться, покуда пробудем здесь, разве хозяин сам выгонит….
На весну мы уедем, думаю, опять в степь, месяца на два, а к этому времени жена будет нуждаться в помощи и присмотре. Я спокоен в надежде, что маменька будет к тому времени здесь. Если она пропустит зиму – то в распутицу уже не попадет к нам, и жена осиротеет. Зимняя дорога – если осенью не удастся ехать – стоит недорого. Нельзя ли маменьке ехать с каким-нибудь артельщиком или иным хорошим человеком? Издержки я принимаю на себя, а человек найдет здесь службу, если захочет, у Перовского, который людям своим дает хорошее жалованье и в порядочных людях нуждается.
Самому мне никак нельзя ехать теперь за маменькой, потому что приходит пора работы моей – зимою – которую здесь поручить некому… Да и дорого обойдется ехать нарочно. Скажи всё это, пожалуйста, маменьке и др. Сестре Александре пишу я также сегодня и посылаю 200 р. из Николаева. Недавно у нас была скачка, которой описание найдешь в “Пчеле”. На этой неделе поеду с Перовским на 5 дней в горы, на охоту, которая здесь так богата – расскажи это П. П. <Шлейдену>(муж Паулины. – Е. Н.) – знаю, не поверят люди, если об этом рассказывать: сотня зайцев на десять ружьев в одно поле, дело обыкновенное; привозили мы и по 150.
Ты упоминаешь о наградах моих, по службе – об этом я, кажется, не писал тебе ничего – скажу теперь вот что: два чина, которые здесь получил, следовали мне за выслужением срока. Это не награда; а получил я Станислава 3-й степени да теперь еще 2000 руб. денег. Но замечу, что я, при нынешнем положении моем, упираюсь руками и ногами противу наград. Еще прошлою зимою, когда Перовский был в Петербурге, написал к нему особое письмо, которое заключил таким образом, что принудил его сделать, чего мне хотелось, т. е. не представлять меня к наградам.