За что же лишили свободы цензора (вместе с его коллегой, профессором Петербургского университета С. С. Куторгой)? За пропуск вполне невинных мест в повести «Гувернантка» сегодня совершенно забытого беллетриста П. В. Ефебовского, напечатанной в № 8 «Сына отечества» за 1842 год. Это весьма неприятное для него и в то же время комическое происшествие А. В. Никитенко зафиксировал в дневнике 12 декабря 1842 года:
«Неожиданное и нелепое приключение, которое заслуживает подробного описания. Вчера утром, около двенадцати часов, я вернулся с лекции из Екатерининского института и, ничего не подозревая, преспокойно занимался у себя в кабинете. Вдруг является жандармский офицер и в отборных выражениях просит пожаловать к Леонтию Васильевичу Дубельту. <…>
Приехавший за мною офицер справлялся у меня о квартире Куторги, которого также требуют к Дубельту. <…>
Я приехал в канцелярию раньше Куторги; через полчаса явился и он. Нас ввели к Дубельту.
– Ах, мои милые, – сказал он, взяв нас за руки, – как мне грустно встретиться с вами по такому неприятному случаю. Но думайте сколько хотите, – продолжал он, – вы никак не догадаетесь, почему государь недоволен вами.
С этими словами он открыл восьмой номер “Сына отечества” и указал на два места, отмеченные карандашом. Вот эти места. Статья Ефебовского, под заглавием “Гувернантка”, повесть. Описывается бал у одного чиновника на Песках. “Я вас спрашиваю, чем дурна фигура вот хоть бы этого фельдъегеря, с блестящим, совсем новым аксельбантом? Считая себя военным и, что еще лучше, кавалеристом, господин фельдъегерь имеет полное право думать, что он интересен, когда побрякивает шпорами и крутит усы, намазанные фиксатуаром, которого розовый запах приятно обдает и его самого и танцующую с ним даму…” Затем: “прапорщик строительного отряда путей сообщения, с огромными эполетами, высоким воротником и еще высшим галстуком”.
– Так это-то? – спросил я у Дубельта.
– Да, – отвечал он: – граф Клейнмихель жаловался государю, что его офицеры оскорблены этим. <…>
Дубельт повел нас к Бенкендорфу.
Бенкендорф, почтенного вида старик, которого я видел в первый раз, встретил нас с лицом важным и печальным.
– Господа, – сказал он кротким и тихим голосом, – мне крайне прискорбно, что я должен вам объявить неприятную весть. Государь очень огорчен местами журнала, которые вам уже показали. Он считает неприличным нападать на лица, принадлежащие к его двору (фельдъегерь), и на офицеров. Я представил ему самое лучшее свидетельство о вас, говорил о вашей репутации в обществе – одним словом, сделал всё, что мог, в вашу пользу. Несмотря на это, он приказал арестовать вас на одну ночь».
Трудно было жить в царской России не только писателям, но и цензорам.
И. С. Тургенев
В 1840-е годы начало выступать в печати новое, более молодое, по сравнению с В. И. Далем, поколение талантливых русских литераторов.
И. С. Тургенев, начинавший путь в литературе с сочинения стихотворных произведений, напечатал рассказ в стихах «Параша» (СПб., 1843). В следующем году в № 11 «Отечественных записок» появилась его повесть «Андрей Колосов». В это время, с 8 июня 1843 года по 8 февраля 1845 года, писатель служил в Министерстве внутренних дел под началом В. И. Даля. П. В. Анненков, более всего известный тем, что подготовил к печати первое научное собрание произведений А. С. Пушкина – «Сочинения» (Т. 1–7. СПб., 1855–1857), в своих воспоминаниях объяснил, почему И. С. Тургенев прослужил в Министерстве внутренних дел всего лишь около полутора лет:
«Гонимый нуждою и исполняя настоятельные требования матери, он по прибытии в Россию определился на службу в канцелярию министра внутренних дел, где попал под начальство известного этнографа В. Даля. Он пробыл тут недолго, потому что начальник его принадлежал к числу прямолинейных особ, которые требуют строгой аккуратности в исполнении обязанностей и уважения не только к своим служебным требованиям, но и к своим капризам… Тургенев невзлюбил начальника – собрата по ремеслу писателя – и скоро вышел в отставку».
И. С. Тургенев
Есть и другие не менее резкие, но еще более далекие от правды воспоминания. Поэт-переводчик Н. В. Берг рассказывал: чтобы «угодить матери», Иван Сергеевич поступил на службу в министерство внутренних дел, рассчитывая, что управляет канцелярией «известный писатель»; но В. И. Даль «распек Тургенева в первый же день службы за то, что он несколько опоздал… Второй выговор за то же был пожестче первого, третий еще пожестче… Иван Сергеевич подал в отставку».
Н. В. Бергу вторит Д. В. Григорович:
«Встретив где-то Тургенева, тогда еще молодого человека, он уговаривал его поступить к нему на службу в канцелярию. Тургенев, никогда не думавший служить, но не имевший духу отказаться по слабости характера, согласился. Несколько дней спустя после вступления в канцелярию Тургенев пришел часом позже и получил от Даля такую нахлобучку, после которой тотчас же подал в отставку».
Биограф автора романа «Отцы и дети», изучивший и сопоставивший множество печатных и архивных источников, этот отрезок жизни писателя излагает по-другому:
«В министерстве внутренних дел Тургенев служил в канцелярии В. И. Даля, мастера рассказов из народного быта, составителя “Толкового словаря живого великорусского языка”. В канцелярию Даля попадали дела о наказаниях, о сектантах, о “преобразованиях губернских правлений”, о земской полиции и т. п. Именно по этим делам Тургеневу приходилось составлять доклады, записки, отношения. Поэтому служба расширяла знакомство писателя с современной жизнью народа, в частности, с русскими раскольниками и их сектами. Возможно, уже здесь созревал у Тургенева образ Касьяна-правдоискателя из секты “бегунов”. Немаловажное влияние на будущего автора “Записок охотника” оказывал и начальник канцелярии. В то время Даль собирал и обрабатывал материалы для словаря. Самая тесная дружба объединяла его с подчиненными. Как только они освобождались от дела, завязывались споры и рассуждения о русском языке. Тургенев питал особое пристрастие к употреблению в разговоре провинциальных выражений. Белинский даже называл его в шутку “орловцем, не умеющим говорить по-русски”. И этим качеством своего подчиненного литератора Даль очень дорожил.
Однако служба не приносила Тургеневу удовлетворения: он видел, что деятельность бюрократических кругов слишком далека от решения практического вопроса, которому стоило посвятить жизнь. В министерстве Тургенев часто сталкивался с проявлением той же деспотической силы, которая была ему глубоко ненавистна: наказание без суда и следствия, административным порядком, петербургских бродяг; суровые полицейские меры по отношению к раскольникам. А однажды и сам Тургенев сделал досадную оплошность, окончательно выбившую его из колеи: “переписывая бумагу, влепил какому-то несчастному вору вместо 30 ударов плети – триста ударов кнута”. Вместе с нараставшим желанием бросить службу в министерстве зрели новые писательские планы»[15].
Отметим, еще до официального поступления на службу И. С. Тургенев по заданию министра внутренних дел Л. А. Перовского в декабре 1842 года составил записку «Несколько замечаний о русском хозяйстве и о русском крестьянине». Только после этого, 7 января 1843 года, Иван Сергеевич подал министру прошение о зачислении на службу. Спустя пять месяцев он был «на основании высочайшего разрешения… причислен к Министерству внутренних дел, с назначением для занятий по Особенной канцелярии министра». Здесь будущий автор романа «Отцы и дети» под руководством В. И. Даля занялся составлением записки «Об уничтожении крепостного состояния в России», получившей известность как «записка Перовского». Документ примечателен своим иезуитством. В начале утверждается:
«Не подлежит сомнению, что освобождение крестьян или уничтожение крепостного права крайне желательно».
Однако затем говорится:
«Но прежде всего должно определить значение свободы нынешнего крепостного состояния. Свобода сия, конечно, должна состоять в сравнении прав и обязанностей помещичьих крестьян с правами и обязанностями крестьян государственных.
Не так, однако же, смотрит на это простой народ, который казенных крестьян не считает свободными и видит свободу или вольность в одном совершенном безначалии и неповиновении: понятие бессмысленное и страшное. Один почерк пера государя императора может обратить крепостных людей в вольных; но никакое предвидение не в состоянии предсказать последствий такого внезапного переворота, и никакие силы не будут достаточны для водворения порядка и безопасности среди всеобщего безначалия. <…>
Из этого следует, что ни без земли, ни даже с землею крестьяне безусловно уволены быть не могут».
Что же делать? Ответ авторы записки дают следующий:
«Не говоря уже о том, что древняя, безусловная власть господина над рабом теперь давно не существует, должно обратить внимание на те постепенные ограничения крепостного права, которые все, в совокупности, бесспорно сделали, что оно в настоящее время не составляет и половины того, чем было лет за 50 пред сим.
Если продолжать действовать с осмотрительностию на тех же основаниях, то с каждым благоразумным распоряжением можно подвигаться шагом вперед и, наконец, придти незаметным образом к цели, не произнося опасного слова: вольность или свобода».
5 февраля 1845 года И. С. Тургенев написал на имя директора департамента общих дел Министерства внутренних дел К. К. фон Поля прошение об увольнении на два месяца в отпуск в Москву в связи с внезапной болезнью матери и для устроения домашних дел. На следующий день К. К. фон Поль попросил В. И. Даля уведомить его, «не имеется ли препятствия к увольнению прикомандированного для занятий в Особенной канцелярии г. министра коллежского секретаря Тургенева в просимый им отпуск на два месяца