». Владимир Иванович ответил, что препятствий нет. 8 февраля 1845 года был подписан приказ об отпуске И. С. Тургенева. В Министерство внутренних дел писатель не вернулся. Он был уволен из него «согласно прошению, по болезни», 18 апреля 1845 года.
Новое поколение литераторов
В 1844 году, 16 ноября, в «Литературной газете» был опубликован рассказ «Театральная карета» Д. В. Григоровича, писателя из нового поколения особенно близкого В. И. Далю. Дмитрий Васильевич вспоминал:
«Встретил он меня без всяких особенных изъявлений, но ласково, без покровительственного оттенка. Он был высок ростом, худощав, ходил дома не иначе, как в длинном коричневом суконном халате, пристегнутом у пояса; меня особенно поразила худоба его лица и длинного заостренного носа, делившего на две части впалые щеки, не совсем тщательно выбритые, под выгнутыми щетинистыми бровями светились небольшие, но быстрые проницательные глаза стального отлива».
В. И. Порудоминский в своей биографии В. И. Даля отметил:
«Григорович также оставил слишком поспешное суждение о нраве Даля: “Характер несколько жесткий, педантический, далеко не общительный”, его “боялись… все находившиеся в его зависимости”, Григорович не припомнил отчего-то ласковой и долгой – не одноминутной – заботы Даля о нем, может быть внешне выразившейся “без всяких особенных изъявлений”, не припомнил, как старался “далеко не общительный” Даль ввести молодого писателя в широкий круг литераторов. Григорович дальше – глубже! – внешнего портрета не пошел. А Даль видел в нем наследника»[16]
Ф. М. Достоевский
Ф. М. Достоевский начал свой путь в литературе с опубликования перевода повести Бальзака «Евгения Гранде» (Пантеон. 1844. Кн. 6, 7). Потом в изданном Н. А. Некрасовым «Петербургском сборнике» (СПб., 1846) появился его роман «Бедные люди», а в журнале «Отечественные записки» повесть «Двойник: Приключения господина Голядкина» (1846. № 2). Отметим: в круг чтения юного Ф. М. Достоевского входили произведения и нашего героя. А. М. Достоевский, младший брат будущего автора «Братьев Карамазовых», вспоминал:
«Выше я упомянул о семейных чтениях, происходивших в гостиной. Чтения эти существовали, кажется, постоянно в кругу родителей. С тех пор как я начинаю себя помнить, они уже происходили. Читали попеременно вслух или папенька, или маменька. Я помню, что при чтениях этих всегда находились и старшие братья, еще до поступления их в пансион; впоследствии и они начали читать вслух, когда уставали родители. Читались по преимуществу произведения исторические: “История Государства Российского” Карамзина (у нас был свой экземпляр), из которой чаще читались последние томы – IХ, Х, ХI и ХII, так что из истории Годунова и Самозванцев нечто осталось и у меня в памяти от этих чтений; “Биография” Мих. Вас. Ломоносова Ксенофонта Полевого и многие другие. Из чисто литературно-беллетристических произведений, помню, читали Державина (в особенности оду “Бог”), Жуковского и его переводные статьи в прозе; Карамзина “Письма русского путешественника”, “Бедную Лизу”, “Марфу Посадницу” и проч., Пушкина преимущественно прозу. Впоследствии начали читать и романы: “Юрий Милославский”, “Ледяной дом”, “Стрельцы” и сентиментальный роман “Семейство Холмских”. Читались также сказки и казака Луганского».
В. И. Даль, прочитав первые произведения 24-летнего автора, написал М. П. Погодину в апреле 1846 года:
«У нас появился было Достоевский; Бедные люди и Голядкин, без сомнения, высказывают большое дарование – хоть оно и зеленое еще; да говорят, он сам сделался Голядкиным, видит двойника своего и, словом, сходит с ума».
Еще в 1838 году на страницах № 10 журнала «Сын отечества» впервые выступил в печати Н. А. Некрасов – стихотворением «Мысль». Затем вышел его первый поэтический сборник «Мечты и звуки» (СПб., 1840). В том же, 1840-м, году журнал «Пантеон» в № 5 напечатал прозу Н. А. Некрасова – повесть о чиновнике-дельце «Макар Осипович Случайный». А. А. Григорьев, начинавший свой литературный путь одновременно с будущим автором поэмы «Кому на Руси жить хорошо», увидел в повести «развитие семени, заброшенного Гоголем». В 1840-е годы Н. А. Некрасов начал свою издательскую деятельность. В 1845 году выпустил альманах «Физиология Петербурга», в котором принял участие и В. И. Даль, очерком «Петербургский дворник» (рядом напечатан очерк Д. В. Григоровича «Петербургский шарманщик»). Практически сразу же Н. А. Некрасов начал готовить следующий альманах – «Петербургский сборник» (СПб., 1846). Поэт-издатель ходил к В. И. Далю и просил его дать для альманаха какую-либо вещь, но получил отказ. Владимиру Ивановичу показалось, что молодой человек посмел прийти к нему нетрезвым. Однако отношения не были разорваны. Недоразумение разъяснилось. В 1848 году был напечатан «Иллюстрированный альманах, изданный И. Панаевым и Н. Некрасовым». В него вошел рассказ В. И. Даля «Смотрины и рукобитье» с двумя иллюстрациями, выполненными художником Н. А. Степановым. Но книга после повторного цензурования была запрещена и в свет не вышла.
Неспокойные 1840-е
В это время В. И. Даль многими современниками воспринимался как мэтр отечественной литературы. После выхода его «Повестей, сказок и рассказов» (Ч. 1–4. СПб., 1846) Ф. В. Булгарин 9 ноября 1846 года написал в «Северной пчеле»:
«Казак Луганский… гораздо выше Гоголя и по образованию, и по взгляду на предметы, и по изложению, и по языку, и мы не простили бы себе, если б осмелились поставить Казака Луганского в параллель с г-ном Достоевским, которого “Отечественные Записки” на вакансию, очищенную Гоголем, произвели в гении!»
Да, это полемический взгляд. Но и литератор совсем другого направления, А. И. Герцен, в написанной для зарубежного читателя с обзорной целью статье «О романе из народной жизни», сказал:
«Роман и новелла со страстью набросились на значительно более земной и вполне национальный предмет: на вампира русского общества – чиновника. Его начальник трусливо предал его литературе, в надежде, что ее атакам подвергнутся лишь низшие чины. Это новое направление, едва возникнув, уже имело исключительный успех. Одним из первых бесстрашных охотников, который, не боясь ни грязи, ни смрада, отточенным пером стал преследовать свою дичь вплоть до канцелярий и трактиров, среди попов и городовых, – был Казак Луганский (псевдоним г. Даля). Малоросс по происхождению (правильнее сказать: по рождению. – Е. Н.), он не испытывал симпатии к чиновнику; одаренный выдающимся талантом наблюдения, он прекрасно знал свой край и еще лучше свой народ. К тому же он имел все возможности познакомиться с ним. Будучи врачом, он исколесил всю Россию, затем служил в Оренбурге на Урале, долгое время работал в министерстве внутренних дел, – всё видел, за всем наблюдал и рассказывал об этом с лукавством и своеобразием, а временами с незаурядным комическим даром». А вот что написал И. С. Тургенев в рецензии, напечатанной в № 1 «Отечественных записок» за 1847 год: «Читателям “Отечественных записок”, может быть, со временем представится подробная и по мере возможности полная оценка сочинений В. И. Даля; теперь же мы намерены ограничиться общей характеристикой этого замечательного и самобытного дарования. Помнится, какой-то плохой стихотворец воскликнул однажды, что если б небо позволило ему избрать свой жребий, он пожелал бы сделаться не действительным статским советником, не миллионером – а именно народным писателем. Небо не всегда внимает молениям смертных; оно оставило стихотворца при его рифмах, а Казаку Луганскому, вероятно, без всякой с его стороны просьбы, определило быть писателем действительно народным… Далю и много дано, и владеет он свои талантом мастерски».
П. В. Киреевский
Занимаясь литературным трудом, наш герой не забывал и о деле, которое в итоге оказалось для него главным, – собирал слова, пословицы, поговорки, сказки и другой фольклорный материал, в том числе песни. Их В. И. Даль передал главному собирателю народных песен в России П. В. Киреевскому. В 1848 году Петру Васильевичу удалось малую часть своего собрания (55 песен духовного содержания) напечатать в № 9 «Чтений в Обществе истории и древностей российских». Через некоторое время после этого В. И. Даль, не зная, дошли ли до собирателя посланные ему, видимо, через М. П. Погодина, песни, написал П. В. Киреевскому:
«Многоуважаемый Пётр Васильевич!
Говорят – москвичи не охотники до писем, – говорят также, что и ты в особенности не любишь приниматься за перо; прошу не взыскать за назойливость, а я за отпиской: Погодин не отвечает, вы и не думаете написать, а я бы желал знать: получены ли вами, наконец, песни мои, целая стопа, или нет? Прилагаю еще кое-что, а от вас жду, если отыщутся, сказочек, пословиц, поговорок и слов. Но, пожалуйста, известите, получили ль посылку через Погодина и есть ли что годное?
С большим вниманием и радостным участием прочитал в “Трудах” первую книгу песен. Дай Бог вам продолжать так, дай Бог также, чтобы всё было шито и крыто, чтоб не ударили в набат.
Разборка пословиц и поговорок идет у меня помаленьку – но медленно. Вы знаете, что я их располагаю не по азбучному порядку, а по смыслу и значению; в день не могу я разобрать более одного его раздела, а их 150! Теперь начать бы и подумать печатать пословицы без поправок, но моя надежда на Бодянского: хочу начать там, где и ваши; может быть, пройдет… Искажать не стану, ни холостить, ни стричь; лучше отложить вовсе до лучших времен.
В стихах ваших я нашел, однако же, для словаря немного, слов 20. Говорят, что песни ваши можно будет получить отдельно; так ли это? Вероятно, когда всё выйдет?
Простите, любезный Пётр Васильевич, не поленитесь, соберитесь с духом да напишите – хоть одно словечко: получил!