Когда я приехал в Тебнин, многое уже было готово. Крестьян предупредили, что защита снимается, и пообещали земельные наделы в районе Баниаса. Часть нижних камней из стен была вынута или выбита и заменена деревянными вставками, сформированы еще два обоза с замковыми припасами. После моего приезда начали разрушение зданий. Наконец обложили стены дровами и подожгли. Через два часа оставшиеся солдаты гарнизона со слезами глядели на обрушившиеся стены. Все, больше здесь делать нечего. Часть солдат гарнизона ушли с последним обозом к Баниасу. Мои солдаты, усиленные основной частью гарнизона Тебнина, двинулись в сторону Сафада. Одновременно с нами отправились восвояси и наблюдатели.
В Сафаде все повторилось. Только и население, и обозы, и часть гарнизона я отправил в Табарию. Стены и здания разрушали почти две недели. Потом разрушили Хунин, отправив все в Баниас. И наконец я взялся за Кайкав ал-Хаву. Я все надеялся, что получу приказ эмира не разрушать эту прекрасную твердыню, построенную с математической точностью, вершину фортификационного искусства. Но приказа не было, и мы три недели провозились с могучими стенами этого гордого одинокого замка. Ведь разрушать пришлось три ряда крепких стен. Да еще и четыре внешних форта. Но разрушили и этот замок. И перевели часть гарнизона в Байсан. Теперь в моем корпусе было четыре полные сотни и сотня необученных конников, нанятых в горных деревнях. Я расположился лагерем у северного берега Тивериадского озера, на невысоком плато рядом с Иорданом. Отсюда мог быстро передвинуть корпус к любому из оставшихся у меня городов: Баниасу, Табарии или Байсану.
На все это ушло время от апреля до июня. А потом было затишье, омрачаемое только отсутствием хороших новостей из Египта. Мы муштровали новых солдат, направляли разведку в сторону побережья, стараясь не нарушить устный мирный договор. За все это время эмир ни разу не приглашал меня на доклад. Возможно, был еще зол за то, что я осмелился перечить ему на последнем совещании. Но в октябре тысяча двести девятнадцатого года он вызвал меня в Дамаск. Эмир только что приехал туда, занят был формированием новых отрядов в помощь ал-Камилу, непрерывно требующему солдат или денег.
Я отчитался о разрушении крепостей и формировании корпуса. Когда эмир спросил, мешали ли эвакуации бароны, рассказал об устном мирном договоре, заключенном с баронами в Тире. Это его удивило. Он еще раз переспросил о деталях договоренности, возможно, искал что-нибудь, чтобы обрушить на меня свой гнев. Но потом успокоился и спросил, как это я решился на самостоятельные переговоры, не спросив разрешения его правительства. Я ответил, что если эмир назначил меня ответственным за такую сложную территорию, то, следовательно, он дал мне право вступать в сношения с соседями. И напомнил, кстати, о правах, которыми он меня наделил при назначении в область Шфел[144], в города Лидду, Явне и Рамлу.
Вероятно, эмир признал мою правоту или не хотел обострять отношения. Он переменил тему:
– Твоего друга графа Вальтера убили крестоносцы.
– Как? Почему? Я знаю, графиня Маргарет говорила, что у него проблемы с крестоносцами. Но проблемы – это одно, а убивать – совсем другое.
– Убили, он не хотел им подчиняться. У тебя нет желания отомстить им?
– Мой эмир, это приказ? Вы знаете, что ваши приказы я всегда выполняю.
– Нет, это не приказ. Но я ищу, кто может реально возглавить операцию. Я тоже еду, но мне теперь нельзя непосредственно руководить действиями.
Он усмехнулся. Не знаю, чего больше было в этой усмешке: недоумения, иронии или сожаления, что он теперь не может выскочить на коне с саблей в руке перед строем войск. Естественно, я ответил:
– Я готов принять командование своим старым корпусом.
– Нет, ты примешь общее командование. Кроме твоего корпуса я направлю в Лидду корпус пехоты, две сотни лучников и технический отряд. Там придется брать штурмом крепости. Я хочу пройти от Лидды до Кармеля и очистить все это побережье от крестоносцев. Брату скажу, что этот маневр призван отвлечь часть сил крестоносцев от Египта. Я выезжаю на несколько дней к брату в Египет с корпусом, набранным ему в помощь. Но сразу же вернусь.
Я отпросился на пару дней к сыну и обещал через неделю быть в Наблусе. Действительно, через неделю уже принимал в Наблусе солдат пехотного корпуса и остальные части. После знакомства с каждой частью отправлял их в Лидду. На это ушло еще два дня, и я поскакал в Лидду, обгоняя по дороге медленно движущихся солдат. Из Лидды послал по сотне всадников по двум основным дорогам: через Яффу и затем вдоль берега, мимо Арсуфа[145]; и по дороге, идущей в десяти километрах от моря. Они должны были медленно продвигаться, высылая в разные стороны разъезды, чтобы быть уверенными, что в тылу не остаются крестоносцы. Не доходя десяти километров до Кейсарии, они должны остановиться, поджидая остальные части.
С основными силами мы двинулись еще через два дня. Уже были на марше, когда из Египта прибыл эмир со своим двором и конвоем. Пару дней они провели в Лидде, отдыхая от дальней дороги, а затем двинулись догонять войска. Мне непривычен был этот темп наступления, когда пехота и технические части идут со скоростью четыре километра в час и делают днем привалы через каждые три часа. В результате пехота проходила только двенадцать километров в сутки. Но все же она двигалась вперед. За первый день мы продвинулись только до поворота на Яффу. Естественно, к Яффе мы не пошли и двинулись дальше. На пятые сутки соединились с авангардом и выслали его дальше. Остановились в четырех километрах от Кейсарии, разбили лагерь. Через несколько часов к нам прибыли парламентеры крестоносцев с предложением обсудить дела. Я согласился, и на полпути до крепости мои солдаты поставили палатку.
Со стороны крестоносцев на встречу прибыл граф Миклаш из Венгрии, не помню его фамилию, с тремя рыцарями. Я тоже прибыл с тремя нашими воинами. После взаимного представления и официального обмена любезностями я предложил выдать нам убийц графа Вальтера и очистить территорию до Кармеля. В этом случае обещал дать возможность беспрепятственно эвакуировать в Хайфскую сеньорию солдат и всех, кто пожелает уйти с солдатами. Граф Миклаш рассмеялся от такой, как он выразился, наглости. Потом совершенно серьезно заявил:
– Мы сражаемся за святую веру. С нами Господь, и Он даст победу нашему оружию.
Я спросил:
– Вы являетесь руководителем всего гарнизона? Вы решаете все вопросы?
– Да, я командую всеми силами святой церкви в этом районе, южнее Кармеля.
– Я рад вашему желанию сражаться. Не считаете ли вы полезным нам размяться и сразиться прежде, чем начнется общий бой?
Граф немного опешил от такого предложения. Но рыцарская гордость не позволяет отказываться от поединка в присутствии подчиненных. Тем более что он считал себя сильным бойцом и выиграл много поединков, как на турнирах, так и в сражениях. Мы договорились встретиться на следующий день на этом же месте. Ему, как принявшему вызов, предоставлен выбор оружия. И он выбрал меч и щит. Мне предоставлен выбор условий поединка. Я выбрал пеший поединок с окончанием по сигналу секундантов, выбрасывающих белый шарф, или по невозможности дальнейшего продолжения поединка. На этом наша встреча завершилась. А на следующий день в наш лагерь прибыл эмир со всей свитой.
Эмир отрицательно отнесся к идее поединка, даже накричал на меня, что я уже не солдат и не командир отряда, чтобы лично сражаться:
– Ты командующий, от которого зависит исход не только одного сражения, но и всей кампании!
Но отменить поединок уже было нельзя. За вечер и утро солдаты соорудили небольшие трибуны с двух сторон отгороженного для поединка места. Я немного нервничал, так как не видел, каков этот венгр в поединке, как он владеет мечом. К тому же я никогда не пользовался щитом и, откровенно говоря, боялся, что он только помешает мне сражаться. Но выбор оружия – право вызываемого на поединок.
Я встал довольно рано, позавтракал не очень плотно и размялся с одним из моих командиров. Кроме мечей мы взяли небольшие щиты, чтобы понять, будут ли они мешать в поединке. Спросил предварительно партнера, использует ли он обычно щит. Он ответил утвердительно. После нескольких минут обмена ударами я заметил, что правая и левая руки партнера не всегда действуют синхронно. Иногда левая рука, держащая щит, отстает в движениях от правой руки, как будто немного не успевает реагировать. Наверное, и у меня то же самое. Это уже что-то. Если у венгра будет такое же отставание, я смогу это использовать.
Мне удалось еще немного отдохнуть, и мы отправились к месту поединка. Трибуны были уже заполнены, вокруг отгороженного места, чуть в отдалении, собралось очень много людей, как с одной, так и с другой стороны. По земле были прочерчены длинные глубокие борозды, чтобы солдаты вражеских армий не могли смешаться. Мы с венгром вышли в середину очерченного круга, пожали друг другу руки и разошлись. Один из секундантов поднял вверх синий флаг. Мы начали медленно сходиться. Последний, с кем я сражался в поединке более года назад на свадьбе графа Вальтера, был невысокий, очень крепко скроенный монах. Граф Миклаш был ниже меня, худощавый и подвижный. Полная противоположность монаху. Вряд ли он будет так же неутомим, как монах. Действительно, его тактика резко отличалась от тактики монаха. Он умело пользовался щитом, стараясь прикрываться от ударов им, а не мечом. Не всегда ему это удавалось, иногда он чувствовал, что щит не успеет прикрыть его, и отбивался мечом. Но все равно это заставляло меня нервничать, так как после каждой защиты щитом он имел возможность действовать и мечом, а у меня защита щитом требовала больших усилий.
Я понял, что если это продлится, то однажды я пропущу удар. Сосредоточился и после его очередного удара со всего размаха ударил по кромке щита. К удивлению графа, меч прорубил внешний обруч щита и вошел в него довольно далеко. Я с трудом успел выдернуть меч из щита графа и отступил на пару шагов. После этого координация рук у графа нарушилась. Щит работал совсем не так, как было привычно для графа. Он просто стал мешать ему, отвлекая внимание. И я это сразу использовал, начав наступление. Через несколько секунд граф наконец понял, что щит ему действительно мешает. Он отбросил разрубленный щит в сторону и взял меч обеими руками. Явно он хочет окончить поединок одним ударом. Причем ударом смертельным – или хотя бы полностью выводящим из строя. Я тоже отбросил щит, который до этого момента лишь мешал мне. Теперь дело решит только искусство владения мечом. Но для меня это привычный вариант, а для графа, вероятно, экстраординарный. Действительно, через несколько минут он сделал ошибку, и я ею воспользовался, прорубив до тела одну из полос его кольчуги. Он пошатнулся, ожидая заключительного удара, но я остановился, вотк