Тогда я не знал, что перед нами выступал знаменитый, уже и тогда знаменитый Пьетро делла Винья[205]. Он впервые читал свое стихотворение «Мы не видим Любовь, ведь она бестелесна». Неплохое, кстати, стихотворение. Я тогда совсем не разбирался в поэзии, да и сейчас в ней не силен. Но мой друг Джакомо Лентини[206] очень высоко отзывался позднее об этом стихотворении. А так как он был в каком-то смысле конкурентом Пьетро, я его суждению верю. Выступали и другие поэты, но я не запомнил больше ничего. Пьетро читал на народном итальянском, который благодаря Виоле был мне немного знаком; другие предпочитали читать на латыни, которую я знал лучше. Но не было у них той страсти, той энергии, которая так понравилась мне в стихотворении Пьетро.
Однако Альберто привел меня на это собрание не для того, чтобы слушать поэтов, даже очень хороших. Хотелось бы познакомиться с дамой, желательно не очень старой. И Альберто начал усиленно знакомить меня с дамами. Не знаю, что он рассказывал обо мне, вероятно, что-то о моем военном прошлом, но дамы заинтересовались. Минут через двадцать я был прижат к стенке особой, которая увлеченно рассказывала мне о своем знакомстве с папой Иннокентием III[207]. Какой он был добрый и образованный. Ни фига себе, сколько же ей лет, если она была с ним знакома. Ведь он умер шесть лет назад, и вряд ли почти восьмидесятилетний старик вел такие беседы с молодой женщиной. Скорее это было, когда он еще был графом Сеньи, или графом Лаваньи, лет двадцать тому назад. Лучше бы она была знакома с Гонорием III[208]. Все-таки этот стал папой только шесть лет назад, возможно, он был помоложе Иннокентия? (Только позднее я узнал, что не моложе, а старше). К тому же пахло от нее ужасно. Вообще-то запах дамского пота действует на мужчин возбуждающе, но не в такой же концентрации. Нет, этот вариант мне не подходит. С трудом освободился от нее.
После нескольких попыток Альберто познакомил меня с дамой, которая не вызывала у меня отторжения своим видом. Даму звали Лаура. Может быть, именно знаменитое имя привлекло меня? Даже я – малообразованный спортсмен – слышал о какой-то Лауре[209], которую воспевал в сонетах Петрарка. И она не очень сильно пахла той дикой смесью пота и ароматических масел, к которой я еще не привык. Лаура – вдова. Слишком много женщин здесь рано остается вдовами. Мужчины поздно женятся на молоденьких девушках, да еще и погибают в беспрерывных войнах. А после тридцати найти мужа по любви совершенно невозможно. Остаются только браки по расчету. То есть если у тебя много денег или влиятельные родственники, то еще можно на что-то надеяться. У Лауры, к сожалению, не было ни того ни другого. Нет, у нее имеется свой дом и некоторый доход, оставленный погибшим во время похода императора в Ломбардию мужем, но это не то, что привлекает мужчин в возрасте сорока – пятидесяти лет. Но я же не собираюсь жениться. Впрочем, она это великолепно понимает.
Домой мы уходили вместе. Я вызвался проводить, и она с благодарностью приняла мое предложение. Еще бы: ни портшеза, ни сопровождающего слуги у нее не было, а идти хоть и недалеко, но поздно вечером одной – неприятно. Мы любезно распрощались у порога ее небольшого дома, и она пригласила меня на следующий день пообедать вместе. На следующий день мы не только обедали вместе, но и ужинали, а потом как-то само собой получилось, что я остался у нее ночевать. И стал бывать у Лауры частенько. Иногда мы посещали вместе тот самый салон, где встретились впервые. Кстати, именно уходя от нее однажды домой, я познакомился с человеком, который надолго стал моим приятелем, а может быть, и другом. Я говорю о Джакомо Лентини. Но знакомство с ним произошло при странных обстоятельствах.
Дом Лауры находится в самом конце короткого переулка. Выходя из переулка на улицу, наткнулся на какого-то человека, обнажившего меч и яростно обзывавшего меня за неизвестное мне нарушение дружбы. За ним виднелись еще две фигуры. Я автоматически сбросил плащ, укрывавший меня с головой, и тоже вытащил меч из ножен. Было еще не очень темно, да и рост у меня не такой, чтобы меня с кем-то спутать. Нападавший мгновенно понял, что обознался, и рассыпался в извинениях. Я промолчал, но, приглядевшись к нападавшему, узнал в нем Джакомо, на которого мне указала однажды Лаура, признавшись, что обожает его поэзию. Так как я сразу же вложил меч в ножны, Джакомо завершил свои извинения и предложил угостить меня в знак признания своей вины. Почему не выпить рыцарю, если его приглашает в таверну знаменитый поэт? Хотя обычно бывает наоборот. Все вчетвером мы отправились в известную Джакомо таверну.
Впервые попал в такое заведение. На Кипре не было подходящего случая, Виола не очень-то отпускала меня от себя. В Дамаске вообще все по-другому. И не нужно мне было там ходить по кофейням. Когда возвращался домой, ел всегда дома или в гостях. А спиртное, естественно, в кофейнях не предлагалось.
Небольшое помещение, три простых дубовых стола у трех стен. Два заняты группками молодежи с женщинами. Все уже поддатые, кувшины с вином полупустые, да наверняка и не первые. Разговоры громкие, но понять, о чем они говорят, не могу. Мы вчетвером усаживаемся за третий стол. Сразу же подбегает мальчишка и, не спрашивая нас, ставит на стол два кувшина с вином, прибегает снова и расставляет оловянные кружки. Только после этого выходит хозяин, низко кланяется и спрашивает, что почтенные господа будут заказывать. Почтенные господа попробовали вино и решили, что неплохо было бы отведать к нему жареного мясца.
– Что у тебя имеется?
– Могу предложить жаренную на шампурах свинину с овощами и специями, жаренного на вертеле поросенка или спинку барана, вымоченную в вине и поджаренную на углях.
– Давай и то, и другое, и третье.
Я немного удивился потребностям Джакомо, но вмешиваться не стал. Мне уже было известно, что Джакомо не только поэт, но и уважаемый нотариус в императорской канцелярии, и советник императора. Поэтому, естественно, он не хочет ударить в грязь лицом перед человеком, которого чуть не оскорбил.
Мы не успели представиться на улице, так как все происходило очень быстро. Поэтому Джакомо назвал свое имя за столом. Я тоже представился. Джакомо отреагировал импульсивно:
– Я слышал о вас. Альберто Тедичи рассказывал, что у него два дня жил барон Роман Клопофф. Боже, в какую переделку я чуть было не попал. Лежать бы теперь мне на земле, если бы не остановился вовремя.
– Нет, я не стал бы убивать незнакомого мне человека. Не с этого следует начинать жизнь на новом месте. Кстати, мне о вас тоже много рассказывали. Моя знакомая – Лаура, является вашей поклонницей. Сам-то я не силен в поэзии, но она говорит, что вы произвели в ней революцию.
– Я знаком с Лаурой. Она немного преувеличивает. Впрочем, все дамы воспринимают нашу поэзию как-то уж слишком всерьез. Или притворяются. Да, я могу какой-нибудь перезревшей даме сказать в стихах, что «с ней ни в какое сравнение не идут алмазы, рубины и изумруды». Но это не означает, что ее милости я предпочел бы хорошей кучке драгоценных камней.
Потом он прочитал свое «Мадонна, я хочу вам поведать…» и рассмеялся:
– Вы же не поверите, что мой язык не в состоянии «облечь словами то, что я чувствую». Но даме это нравится, и это прямой путь если не к ее сердцу, то, по крайней мере, к телу. Впрочем, что это мы о поэзии, оставим ее для общения с дамами. Им это действительно нравится. Лучше выпьем за дружбу, за успехи в делах и в любви, за благоволение императора.
Мы порядочно нагрузились вином и прекрасно поели. Мяса было вдоволь, и оно было отлично приготовлено. С этого вечера и началось наше знакомство с Джакомо, переросшее позднее в дружбу.
Но вернемся к моим хозяйственным делам. Я получил у Нахума все, что заказал, и сделал еще пару заказов. Но нужно было решить вопрос о коне. Альберто предложил съездить к знакомому фермеру, занимающемуся выращиванием конского молодняка и выучкой коней. И мы поехали с ним на эту ферму, расположенную в горах на юг от города. Фермер провел перед нами не меньше двадцати лошадей, но мне они не понравились. После моего боевого коня, которого я оставил в Тире, трудно подобрать что-то равноценное, но обескураженный моей прихотливостью хозяин вывел наконец красавца, который сразу покорил мое сердце. Я посмотрел его зубы, проверил копыта, проехал на нем несколько кругов по двору. Конь великолепен. Хозяин с неудовольствием смотрел на мои проверки, видно было, что ему не хочется расставаться с жеребцом. Он безнадежно заявил, что конь из Испании, очень дорогой, стоит не меньше семидесяти пяти безантов[210]. Может быть, он и назвал чрезмерную цену, но экономить на боевом коне – безумие. Я сказал, что согласен и привезу деньги безантами или местной монетой завтра. Хозяин подчеркнул, что предпочитает золотую монету, так как ведет торговлю с другими странами. Более того, он добавил, что хочет ежегодно получать жеребца в свое распоряжение на три дня для улучшения породы. Я согласился предоставлять его на три дня, но только если буду в это время на острове. На самом деле мне нужно, как рыцарю, иметь четырех коней, но кто будет заниматься ими? Обойдусь пока одним.
Альберто конь не мог не понравиться, но он заметил, что уж слишком высокая цена. На следующий день я опять появился у госпитальеров, получил сотню безантов и некоторое количество местных денье. Очень быстро расходуются деньги, но жалеть их нельзя. Я рыцарь, а не торгаш. Коня поставил в своей конюшне и имел теперь возможность прогуливаться на нем ежедневно по окрестностям города. Император после Калабрии задерживался теперь в Апулии[211]