— «Прибой», я «сорок первый», задание выполнили. Возвращаемся на точку! — слышу я доклад Калинина «земле».
И здесь прямо перед моей кабиной проносится золотисто черный сноп зенитной трассы. Бля!
— По мне работает «зэу»! — слышу я доклад ведомого. — Вторую «зэушку» наблюдаю по склону над площадкой приземления выше двести у сухого дерева!
Неужели нас здесь ждали? Неужели засада?
Неожиданно в наушниках раздается незнакомый голос.
— «Зенит», я «Комар»! Отвечай!
Это авианаводчик разведки.
— Я «Зенит», слышу тебя! — окликается Калинин.
— Здесь духовский лагерь. Мы почти в его центре. Ведем бой. Их здесь как вшей! Нужна срочная эвакуация.
— Вас понял! Оттягивайтесь к площадке. Будем вас забирать. Полсотни второй!
— Отвечаю! — откликаюсь я.
— Задави «зэушки»! Идем на посадку. — Голос Калинина неожиданно охрип.
— «Сорок первый», я «Прибой»! Что у вас происходит? — в голосе оператора ЦБУ тревога. — Доложите обстановку!
— В районе высадки десант натолкнулся на крупное скопление боевиков. Пытаюсь эвакуировать людей. — Голос Калинина искажен и буквально пробивается сквозь треск каких-то помех. — По нам ведется огонь из «зеушек» и стрелкового оружия. Прошу помощи!
— Вас понял! Поднимаю усиление!
…Рядом вновь проходит огненная плеть очереди. По спине пробегает холодок. Возьми «дух» чуть вправо и все… Две «зэушки» это уже очень опасно.
— Игорь, бери вторую выше по склону. По первой я уже работаю! — слышу голос ведомого Сереги Шевцова. Боковым зрением вижу как его «полосатый» резко «набычившись», ощетинивается дымными копьями «нурсов», которые тянутся к земле. Я лихорадочно ищу вторую зенитку. Но глаза лишь скользят по густой кроне лесистого склона. Где же ты, сука!?
«Восьмерки» Калинина уже прилаживаются к земле. Вот из леса появились бегущие фигурки людей. Скорее!
Я проскакиваю над вершиной и круто разворачиваюсь.
«Внизу же должна быть дорога!» — вдруг вспоминаю я. Но за вершиной ничего нет. Только крутые отроги уходящие к горизонту. — «Мы сбились с курса!» — обжигает догадка — «Мы высадили десантуру не туда!»
И здесь я вижу вторую «зэушку». Среди валунов у высокого сухого дерева. Она то и дело щерится огнем, посылая очередь за очередью в Шевцова. Я лихорадочно доворачиваю вертолет, что бы как можно точнее накрыть ее.
И в это время слышу срывающийся голос Шевцова:
— Меня зацепило! Падает давление в гидросистеме!
И здесь мой «полосатый» наконец вздыбился от залпа «нурсов». Через пару мгновений зенитка утонула в грязно-дымной копне разрывов.
«Получи, уебок!»
Выше проходит «полосатый» Шевцова. За ним тянется тонкая нить белесого, завивающегося дыма.
— Серега, дымишь!
— Вижу! Падают обороты правого, управление «загружается»…
— Приказываю — уходи! До точки дотянешь?
— Не знаю…
— Уходи Серега! Я прикрою «толстых».
— Выполняю! Держись, Андрей! — и «полосатый», утягивая за собой шлейф дыма, отваливает в сторону клонящегося к закату солнца.
Есть! Первая «восьмерка» оторвалась от земли и с крутым креном заскользила над склоном в сторону ущелья, разгоняясь до рабочей скорости. Но Калинин все медлит. От края леса к его вертолету двое десантников под мышки тащат третьего. Они то и дело останавливаются, на вскидку бьют из автоматов по лесу и вновь, спотыкаясь, бегут к борту.
Что бы помочь им круто разворачиваюсь, и длинной очередью из пушек обрабатываю опушку.
Вираж. Разворот. И вот уже вновь внизу эта чертова поляна.
Есть! Взлетает!
«Восьмерка» командира резко отрывается от земли и круто уходит в небо.
Еще три-четыре секунды, а потом скорость и высота лучше любой брони укроют ее от огня…
И здесь очередь молчавшей все это время третьей «зеушки» буквально распорола «восьмерку». В разные стороны полетели клочья обшивки. Еще пару мгновений смертельно раненная вертушка боролась со смертью. Было видно, как командир инстинктивно пытается кинуть ее в противозенитный вираж, уйти из под удара. Но было уже слишком поздно. Правое сопло выплюнуло струю пламени — «зафакелило», движки окутались черным маслянистым дымом и, неуклюже развернувшись в воздухе, «восьмерка» рухнула на склон.
Все было кончено.
— Сука!!! — заорал я, кидая своего «полосатого» на чеченскую «зеушку».
Я видел, как ее расчет разворачивается в мою сторону, как наводчик лихорадочно крутит ручки наводки, пытаясь поймать нас в прицел. Но было слишком поздно — залп «нурсов» накрыл чечей.
Это вам за командира!
…Заложив крутой вираж, я пытался разглядеть место падения Калинина.
Вот он! На склоне, в прогале леса, глаза выхватили знакомый силуэт, распластанного на камнях окутанного дымом вертолета.
Может быть, кто-то уцелел?
Глаза торопливо искали рядом подходящую площадку для приземления, но
— …Полсотни второй, отвечай! Полсотни второй, ответь сорок первому! — вдруг сквозь треск эфира я услышал голос командира.
«Значит, жив!» — на долю секунды сердце до краев заполнила радость — «Жив!». Я торопливо нажал кнопку СПУ:
— Ноль первый, слышу тебя! Я над тобой. Тебя наблюдаю!
Но уже через мгновение радость сменилась бессильной яростью. Я увидел, как со всех сторон к его борту подбираются боевики…
— Ты меня слышишь, Игорь? — опять раздался в динамиках голос Калинина. Он был глух и еле различался в треске эфира.
— Слышу тебя, Михалыч! Слышу! Сейчас я постараюсь их отогнать.
— Отставить, Игорь! Чечей кругом как вшей. На борту все мертвы. У меня перебиты ноги, мне не выбраться. Я тебе приказываю нурсами — по мне!
— Михалыч, сейчас я их отгоню! — орал я, лихорадочно прикидывая, как помочь Калинину.
— Слушай меня, Жуков! Работай по мне…
Боевики залегли перед вертушкой, несколько из них под прикрытием дыма подбирались к борту. Прямо из кабины навстречу им полыхали вспышки автоматных очередей. Калинин дрался.
— «Прибой», я «полсотни второй»! — крикнул я в эфир. — Наблюдаю «сорок первого». Он горит на склоне вершины. Ниже ее двести. На поляне. Его окружили. Пытаюсь прикрыть. Требуется срочная эвакуация!»
Вас понял! — отозвался «кэпэ». — Пээсес уже идет к вам.
«Куда они идут?» — еще успел я подумать. — «Ведь мы сбились с курса…»
Я вновь развернулся на Калинина. В это время в стекле на уровне виска вдруг высверлилась круглая дырка, и что-то ударило по шлему.
— Командир, чечи по нам работают. — Услышал я голос штурмана. — Рука привычно бросила вертолет вбок, потом так же резко в другую сторону. Игра в «кошки — мышки» — противозенитный маневр.
И в это время по борту, словно одновременно ударило несколько молотков. Вертолет дернулся, и на долю мгновения мне показалось, что потерял управление. Но через секунду выровнялся.
— Меня зацепило… — услышал я в динамиках, искаженный болью, голос моего оператора.
— Вовка, что с тобой?
— Бок зацепило и стеклом лицо порвало. Ничего не вижу. Кровью заливает.
— Держись! Вовка? Вовка?!
Но оператор молчал…
Прямо по курсу лежала «восьмерка» Калинина.
…Двое боевиков пытались открыть дверь в кабину. Еще двое, били прикладами автоматов по остеклению пилотской кабины. Остальные, словно чувствуя мою слабость, стоя во весь рост, били по мне из автоматов. На плече у одного из них я успел разглядеть тяжелое копье «граника».
— Игорь! — услышал я искаженный болью, затухающий голос Калинина. — Я тебе приказываю. Работай по мне! Не дай им меня взять, слышишь?! Не дай им меня взять. Работай, сынок!!!
У меня еще была доля секунды на решение…
…До гробовой доски я не смогу сказать, почему поступил именно так.
Может быть потому, что азарт боя отключил нормальное восприятие, и мной управляли скорее инстинкты, чем разум. А может быть потому, что знал — дороги домой, после всего того, что сегодня случилось, у него уже не было…
…И, довернув машину, что бы, лежащая на склоне, «восьмерка» оказалась прямо в центре прицела, я утопил кнопку «Пуск» и не отпускал ее, пока последняя ракета не вышла из блока.
— Прощай, Михалыч!!! — крикнул я в эфир, увидев как «восьмерка» утонула в море огня и дыма.
А потом прямо перед глазами расцвел огненный цветок.
…Почему я не упал, почему не столкнулся со скалой — не знаю. Чудо, наверное. Ведь, секунд пять я был без сознания. И все это время вертушка сама в небо лезла, словно хорошая лошадь, выносила своих бесчувственных седоков из под огня.
В себя пришел только на высоте. Остекление разбито, ветер в лицо ледяной бьет. Перед глазами все плывет. Голова как колокол.
…Потом Вовка сказал, что по нам гранатометчик отработал. Вовка очнулся от залпа «нурсов», и видел, как граната, не успевшая взвестись, срикошетировала от «пэзэу» и взорвалась метрах в пятнадцати от кабины. Я вообще ничего не видел. Только огненный цветок, а потом темноту…
«…С незапамятных времен среди самураев просьба стать кайсяку считалась плохим знамением. Причина этого в том, что кайсяку не приобретает славы, даже если хорошо свершит свое дело, но если по какой-то случайности, он совершит оплошность, он опозорит себя до конца жизни…»
…Тела Калинина, экипажа и десанта смогли вывезти только через сутки.
Точнее, то, что осталось после залпа «нурсов» и пожара.
Я в это время лежал в госпитале. Врач определил контузию. Голова раскалывалась. Перед глазами крутилось огненное колесо. Я толком не мог стоять, меня качало, бросало из стороны в сторону.
На второй день в палату зашел незнакомый улыбчивый подполковник.
— Следователь военной прокуратуры Горбенко. — Представился он.
Я хотел бы уточнить некоторые обстоятельства вашего последнего полета…
Свидетелей последних секунд командира не было. Наш радиообмен «земля» не смогла записать. Горы экранировали радиоволны. Один из осколков гранаты перебил металлическую нить магнитофона. Мой оператор был в это время без сознания. Я остался единственным свидетелем.