Ночью, когда Якова выводили из вагона, на путях началась стрельба, и пока конвоиры искали укрытие, арестованный бросился в ельник. Ночью под елками – хоть глаз коли. Стреляли вдогонку. Слава богу, не попали. Да конвоиры, видимо, и не старались попасть. Как потом он узнал, местные мужики пытались открыть вагон, где хранилось продовольствие. Но сработали грубо – часовой услышал и открыл стрельбу.
Всю ночь Яков шел на юг, места были знакомые. К вечеру добрался до Малиновки и там встретил разведчиков из отряда Филипповского. Якова было приняли за вражеского лазутчика, отвели в штаб, который помещался в избе лесника. Допрашивал матрос, по говору не северянин. Условие предъявил простое:
– Будешь врать – пустим в расход.
– Если вы красные, все, что знаю, доложу.
Избу наполнили матросы. Было любопытно услышать, что скажет вражеский лазутчик.
– Вы откуда?
– Из Обозерской.
– Много беляков?
– Это не беляки. Это американцы.
Моряки дружно засмеялись, дескать, откуда им взяться: где Америка и где Обозерская?
– Вот уж за такое вранье стоит тебя в расход.
– Клянусь вам, братцы матросы. – Яков перекрестился.
Месяц назад он и сам не верил, что из Архангельска приедут американцы. А когда на лужайке, где раньше пасли овец, приземлился аэроплан, набежали любопытные обозерцы, в большинстве своем мальчишки.
Из аэроплана вышли двое: один, судя по одежде, военный, второй, высокий, почему-то среди лета был в шерстяном белом свитере. Высокий достал из нагрудного кармана курительную трубку, набил ароматным табаком, зажег спичку, с наслаждением затянулся. Мальчишки заметили, что спичка на ветру не гаснет. Они были поражены этим чудом. Он, в свою очередь, был поражен красотой здешнего края. Он увидел стройные с золотистой корой могучие сосны, необозримое, полное небесной синевы озеро. Энергично жестикулируя, принялся о чем-то с восторгом говорить военному. Потом с иноземным акцентом обратился к мальчишкам:
– Профессор Алексеев. Вам знаком профессор?
Мальчишки дружно закивали лохматыми головами: конечно же знаком! Гурьбой повели высокого иностранца на лесотехническую станцию. О чем иностранец беседовал с профессором, осталось тайной по крайней мере для жителей Обозерской. Но при встрече с начальником железнодорожной станции профессор Алексеев спросил:
– Елизар Захарович, корреспондент говорил о какой-то сенсации, которую нельзя упустить. Вроде намечается казнь. Но кого и когда – загадка. Об этом вам что-либо известно?
– Ровным счетом ничего.
– Не допустить бы…
– К сожаленью, мы тут бессильны. Интервенты нас не спросят…
Вместе с корреспондентом в Обозерскую прилетел полковник Ходельдон. Он остался инспектировать полк, а корреспондент вернулся в Архангельск, захватив с собой сосновый брусок размером в школьную тетрадь – на память о посещении Обозерской лесотехнической станции и как доказательство, что он лично знаком с известным в Европе русским ученым-лесоведом. Это о нем в Петербурге еще до мировой войны на симпозиуме ботаников сказал похвальное слово профессор Тимирязев, светило в области сельскохозяйственной науки. В газете «Таймс» Тимирязеву была посвящена большая статья о сохранении лесов на земном шаре.
В кабинете профессора были собраны образцы пород деревьев Северного края. У корреспондента алчным блеском горели глаза, когда он видел такое богатство. В голодной России эти образцы можно было купить буквально за гроши. Но как это сделать? Профессор может и не продать. Отобрать силой? Союзники не посмеют, иначе – международный скандал.
Русские умеют свое кровное отстаивать, если, конечно, чиновники не продажные. А вот законно отобрать в Северном крае может только один человек – генерал Миллер. Для конфискации имущества у генерал-губернатора всегда был весомый аргумент – объявить человека в пособничестве большевикам. Таким приемом в одном только Архангельске у лесозаводчиков было отобрано больше десятка домов. Тот же госпиталь на Троицком проспекте. Стоило генералу Айронсайду показать на изящное деревянное строение – и владелец здания объявлялся большевиком. Его тотчас отправили на Мудьюгу. Там он исчезал. В деревянное здание, что стояло рядом с казенным каменным, вселился госпиталь.
Любознательные обозерцы спрашивали профессора:
– Василич, что за гость у вас побывал в белом вязаном свитере?
– Это американец, – отвечал профессор. – Корреспондент. Его интересует Русский Север. Он пишет книгу о наших лесах.
– А зачем в наших лесах американские солдаты?
Профессор усмехнулся в роскошную седую бороду, любопытным охотно ответил:
– Они будут охранять наши леса.
– От кого?
Профессор прямо не сказал, от кого именно. А смышленым растолковывать не было смысла. Не один десяток лет общаясь с деревьями, ученый не отличался многословием, в своих высказываниях был кратким и точным.
И Яков Симаков, как и профессор, был человеком точным. И точному человеку стало до слез обидно, что красные матросы ему не верят.
– Он же врет, товарищ Антропов, – шумели моряки. – Американцам откуда тут взяться? Может, это англичане? Полвека назад они обстреляли из орудий Соловецкий монастырь. Так что наши места им знакомы. Бывали не однажды.
На допросе Якову Симакову клятва не помогала. Да и кто в такое бурное время верит клятвам? Обычно люди клянутся, чтобы ложь принимали за правду. При этом клянутся чем угодно.
Выручил Симакова хозяин избы, старый таежный охотник, человек в Обозерской известный.
– Это, товарищи граждане, путевой обходчик, – сказал он, как поставил точку. – У него злодеи избу сожгли. И его самого арестовали, говорят, за каких-то пропавших американцев. Я только что из Обозерской. Люди говорят: пропавшие американцы перешли на сторону красных. Есть даже свидетели, которые могут под присягой…
Якову Симакову окончательно поверили, когда он в штабе Филипповского встретился с сыном лесозаводчика Насонова. Последний раз они виделись летом четырнадцатого года. Перед убытием на фронт Георгий Насонов приезжал к родителям. К этому времени Яков уже служил на железной дороге. Они узнали друг друга.
– Михаил Степанович, – обратился Насонов к Филипповскому. – этому человеку можно верить. В Обозерской он лучше меня знает обстановку.
Присутствующий тут же Антропов развернул карту-десятиверстку.
– По карте можете показать, где у них огневые позиции?
Какой-то час назад он допрашивал этого человека и ничего толком не мог от него добиться, потому что отнесся с недоверием, а теперь, когда убедился, что перед ним свой, товарищ, дело сразу же сдвинулось с мертвой точки. Яков рассказал даже про аэроплан и про иноземного корреспондента, который прилетал в гости к профессору Алексееву. Из других источников стало известно еще об одном пассажире самолета. Это был полковник Ходельдон, один из разработчиков плана «Полярный медведь».
В тот же день данные были переданы в Котлас, куда переместился штаб завесы. Командующего Шестой Красной армии корреспондент интересовал постольку-поскольку (добрая половина из них проходимцы), а вот то, что в Обозерской появился полковник Ходельдон, это уже было предвестником наступательной операции экспедиционного корпуса.
Днями раньше на станцию Обозерская прибыл эшелон с боевой техникой и боеприпасами. Выгружали пулеметы, ящики с патронами. Из пульмановского вагона выкатывали мотоциклы, бочки с бензином.
Интервенты проявили небывалую активность, пожалуй, большую, чем на Северной Двине у Березника. Наступление Плесецк – Вологда давало интервентам возможность кратчайшим путем выйти на Пермь, а там уже – Восточный фронт. Колчак топчется на Урале, не в силах смять красноармейские отряды Блюхера.
В белогвардейских штабах знали немногие, зачем экспедиционному корпусу нужно было пробивать дорогу на Архангельск. Радиоприемник на крейсере «Олимпия» ждал сигнал из Котласа. Там, в штабе завесы, непрерывно дежурил агент генерала Миллера. Он должен был сообщить, что соединение фронтов состоялось. В Котласе важный груз будет переброшен на американские канонерские лодки. Уже вторую неделю лодки стояли у причала Холмогор, а в самом Архангельске на острове против монастыря ждала команду на взлет эскадрилья английских бомбардировщиков – в готовности бомбить красных преследователей.
Вывоз золотого запаса России по Северной Двине не состоялся. Помешали два обстоятельства: Колчаку не дали соединиться с войсками Западного участка завесы и победа у Березника красной речной флотилии под командой Павлина Виноградова.
Теперь генералу Миллеру с его гвардейскими батальонами и войскам интервентов предстояло осуществить второй вариант – пробиваться по железной дороге на юг в направлении Вологды. От Вологды внезапно повернуть на восток и стремительным ударом белого десанта захватить Котлас.
О планах противника на Вологодском направлении Насонов доложил начальнику штаба Северо-Восточного участка завесы Ветошкину. Тот немедленно связался с командармом. Командарм распорядился:
– Насонова немедленно ко мне.
Несказанно рад был командарм, что разведчик благополучно вернулся из-за линии фронта, долго расспрашивал о генерале Миллере, но прежде спросил, видел ли Сергея.
– Видел, но мельком. Только перемигнулись. Поговорить не удалось. С ним находился контрразведчик, о котором я вам прошлый раз докладывал.
– Значит, этого мерзавца еще не убрали?
– К сожалению…Он связал Сергея по рукам и ногам. Он при нем как тень. А уж перейти линию фронта… Он, товарищ командующий, зачем-то нужен живой генералу Миллеру.
Александр Александрович знал, зачем. Но знал он и то, что Миллеру не удастся переманить красного генерала на свою сторону. Это не эсер Муравьев, который сдал белым целую армию. Интервенты при помощи генерала Миллера пытались склонить к измене красного командующего и развалить Северный фронт.
Александр Александрович давно разгадал замысел матерого белогвардейского разведчика. Миллер мог только его убить – наемных убийц было предостаточно. Он опасался одного человека. Этим одним был красный главнокомандующий – Лев Троцкий. Его комиссары обложили командарма. Подступали с лестью: «Вы преданный революции товарищ, почему до сих пор не в большевистской партии?»