Наличие одного только оружия поражало воображение.
На Онежском направлении интервенты и белые войска сосредоточили 900 штыков, 24 пулемета, 4 бомбомета.
На Архангельском – 750 штыков, 12 пулеметов, 3 легких и одно тяжелое орудия.
На Шенкурско-Вельском – 1350 штыков, 260 сабель, 27 пулеметов, 8 автоматических ружей, 11 легких и 2 тяжелых орудия.
На Плесецко-Селецком – 2000 штыков, 80 сабель, 24 пулемета, 44 автоматических ружья, 4 легких орудия.
На Северодвинском – 2600 штыков, 70 сабель, 12 пулеметов, 4 легких и 2 тяжелых орудия.
На Пинежском – 800 штыков с 19 пулеметами.
В Печерском районе противник имел (в основном Белая армия) 900 штыков. Кроме того, в резерве было 30 000 штыков, 410 сабель, 154 пулемета, 124 автоматических ружья, 48 легких и 11 тяжелых орудий.
Все эти данные хранились в сейфе секретной части штаба армии.
Свои силы и средства командарм не доверил даже сейфу с двумя замками под охраной часовых.
Лазутчику, чтоб добыть точные данные о личном составе и вооружении Шестой Красной армии, надо было посетить все роты и батареи этого объединения, а чтоб здесь побывать, пришлось бы исходить сотни километров таежных дорог.
Но не дремали армейские чекисты. Их называли по-старинке – контрразведчиками. Они быстро научились выявлять вражеских лазутчиков, допрашивать, а в отдельные моменты, не терпящих отлагательства, применять к ним высшую меру социальной защиты. (Тогда эта загадочная фраза только входила в обиход, и уже не расстреливали, а «применяли высшую меру социальной защиты».)
Сведения о своей армии командарм держал в голове – она была надежней стального сейфа с секретными замками.
Перед Шенкурской операцией в голове командарма хранились сведения, за которыми охотились разведки Соединенных Штатов Америки, Англии, Франции, но, прежде всего, лазутчики генерала Миллера – они содержались на деньги Антанты.
К январю 1919 года Шестая Красная армия имела: 9729 штыков, 95 сабель, 210 пулеметов, 7 автоматических ружей, 70 легких и тяжелых орудий.
А вот что собой представляла Красная армия на момент перехода Северного фронта в наступление – об этом самые точные сведения имелись у командарма. Сведения ежедневно уточнялись. После каждого боя увеличивались безвозвратные потери. Госпиталями стали земские больницы, рассчитанные на десять-двадцать коек, к зиме они уже были переполнены, и тем не менее сюда привозили тяжелораненых, которым предстояло срочно делать операции.
Военных врачей всегда не хватало. Легкораненые размещались в крестьянских избах. Здесь их кормили, делали им перевязки, и по возможности отправляли к железной дороге, чтоб санитарными поездами отправлять на лечение в города Центральной России.
С усилением морозов интервенты приостановили наступление. Но только приостановили. Главные бои были впереди.
Северный фронт – это, по существу, одна (Шестая) Красная армия с приданными частями, переброшенными с соседних фронтов на время проведения наступательной операции.
…В то вьюжное морозное утро – в день прибытия из Вельска – командарму для сугрева преподнесли литровую кружку кипятка на сахарине и горбушку овсяного хлеба. Не обделили и его спутников – заросшего до глаз партизана в медвежьей шубе и начальника особого отдела армии в кавалерийской шинели до пят Матвея Лузанина.
Оказалось, что лыжники, которых предполагалось вести Зерчанинову, уже были в пути – стороной обходили Шенкурск, направляясь в устье Ваги, откуда ждали ледокольного крейсера с десантом пластунов Белой армии. Ледокольный крейсер, по всей вероятности «Косьма Минин» с артиллерией, и батальон десантников, могли значительно усилить Шенкурскую группировку, продержаться до весны, а весной возобновить наступление – соединиться с войсками адмирала Колчака.
В далекой Москве не один час стратеги Красной армии простаивали у карты Российской империи: Шенкурская группировка никому не давала покоя. Оставлять ее до весны, как однажды высказался Ленин, было бы «архиопасно».
39
Член Реввоенсовета Ветошкин доложил командарму обстановку. Относительно лыжников уточнил:
– Рота обошла Шенкурск слева и в двадцати километрах северней вышла на Вагу. Вместе с партизанами деревни Сметанки лыжники Шестой армии заняли оборону, имея при себе одну трехдюймовую пушку.
– Почему одну? – возмутился командарм. – Выделили четыре! Велика вероятность, что противник ледокольными кораблями попытается деблокировать Шенкурский гарнизон… А где остальные три орудия?
Ветошкин неохотно ответил:
– Произошла диверсия. Этой ночью три орудия оказались подорваны.
Командарм – к Лузанину:
– Вам – доложили?
– Задержан подозреваемый. Прапорщик, принятый на службу по контракту два месяца назад.
– Меры приняли?
– Так точно. Диверсант допрошен и к нему применена высшая мера социальной защиты.
– С расстрелом вы не поторопились?
– Арестованные, товарищ командарм, создают проблемы. На той неделе, я вам докладывал, из-под ареста бежал связной Колчака, захваченный при переходе Двины у поселка Трунево.
– Прапорщик, откуда он?
– По документам уроженец Великого Устюга, служил в артиллерийской бригаде. В настоящее время бригада находится за Уралом, в населенном пункте Популово. Согласно его показаниям, в сентябре он дезертировал и уже через месяц вступил добровольно в Красную армию.
– И много дезертиров, ставших добровольцами?
– Офицеров Колчака уже считаем десятками.
– А точнее?
– В декабре перебежало около тридцати. Всех по месту жительства военкомы взяли на учет. Изучают. Проверенные будут призваны в Красную армию.
– Присягу принимают?
– К сожалению, далеко не все. Боятся, что под натиском Антанты советская власть рухнет, и тогда офицеры пойдут под расстрел.
– Откуда эта чушь?
– Красноармейцы читают листовки. Одну такую бойцы подобрали в лесу и передали комиссару 143-го стрелкового полка… Товарищ командарм, там и про вас написано.
– Что именно?
– Написано, что Шестую Красную армию войска Антанты уже скоро разобьют, и командующего армии генерал-майора Самойло, как изменившего присяге и перешедшего на сторону неприятеля, повесят в Петрограде.
– Даже не в Архангельске и не в Вологде? – усмехнулся командарм.
– В листовке указано, – уточнил начальник особого отдела, – повесят вас и еще около двадцати генералов и офицеров, выпускников Императорской академии Генерального штаба, добровольно занявших командные посты в РККА.
– Листовка при вас?
– В особом отделе фронта, – сказал Матвей Лузанин. – Но текст я передаю почти дословно.
В этом сообщении утешительного было мало. Все, что передал чекист, вычитанное из подкинутой листовки, Александру Александровичу Самойло было известно.
Еще в октябре, когда продолжалась навигация и непрерывным потоком шли в Белое море транспорты из Европы и Америки, пополняли людьми и боевой техникой войска Антанты, которые вели упорные бои с частями Красной Армии – метр за метром оттесняли их на юг. В Вологде из-за линии фронта вернулся сын Сергей. Он передал отцу письмо от старого сослуживца Евгения Карловича Миллера.
Генерал-губернатор и Верховный главнокомандующий войсками Северного края в связи с катастрофическим положением Шестой Красной армии предлагал генерал-майору Самойло отдать по армии приказ о прекращении сопротивления и пропустить войска Антанты в Вологду. Командирму и бойцам Шестой Красной армии гарантировалась неприкосновенность, выплата денежного довольствия в северных рублях, желающим продолжить службу в рядах Белой армии, не будет чиниться препятствий. Командарму Самойло приказом Верховного главнокомандующего Российской империи адмирала Колчака гарантируется присвоение очередного воинского звания – генерал-лейтенант.
Вторым человеком, кто ознакомился с содержанием письма, был его сын, доставивший это письмо.
– Батя, твое решение? – по-родственному спросил Сергей. – Я так понял, что решение ты уже принял.
– Принял. И решил: во что бы то ни стало остановить наступление Антанты. Для этого собрать силы и средства армии в кулак и нанесли интервентам удар в их самое болезненное место.
– Этим местом будет капкан охотника Зерчанинова? – высказал свое предположение младший Самойло.
– Это один из вариантов. Но о самом капкане лучше не распространяться… Хотя… сохранить в тайне выигрышный замысел уже не получится. Штаб приступил к реализации плана. Кстати, и ты как военспец здесь будешь нужен. Не всегда же тебя посылать за линию фронта. В нашем штабе поработай, да и моя подсказка, если потребуется, не помешает. Вдруг пригодится. Опыт – дело наживное. Да и профессия у тебя особая, творческая, не прощает ошибок. А научиться не ошибаться можно только среди надежных друзей, заинтересованных в твоем профессиональном росте. У генерала Миллера этому не учат.
– Я это знаю.
Теперь, с началом подготовки наступления, капитан Самойло неотлучно находился при отце.
В штаб Шестой Красной армии через лазутчиков дошли сведения о том, что генерал Миллер отдал приказ: в случае появления капитана Самойло в расположении белых войск, немедленно его арестовать и отдать под военно-полевой суд.
– Значит, мне уже с Евгением Карловичем не встречаться? – усмехаясь, спросил Сергей.
– Достаточно. Побереги свою голову на будущее.
– Я не привык без дела…
– Будешь работать с офицерами-призывниками, – озадачил командарм. – Подбирай людей для засылки в тыл неприятеля. Среди них есть стоящие хлопцы. Они желают честно служить своему народу.
Об этом командарм обмолвился не случайно. Среди командного состава старой армии бытовало понимание, что революция – это не что иное, как вооруженный мятеж против существующего строя.
Подобные мятежи, как правило, подавляются с помощью иностранной военной силы. В России такая сила уже была, более того, она не стала выжидать, а сразу же навалилась на мятежников. А мятежником в этот раз оказался многомиллионный русский народ, из среды которого очень скоро выдвинулись умелые организаторы сопротивления, талантливые полководцы, любящие свою родину. Победить такой народ, если он знает, за что воюет, практически невозможно.