— А тебе так важно мое мнение?
— Ну… — Сергей немного растерялся. — Вообще-то, да.
— Приятно. — Валера кивнул головой. — И вот что я тебе скажу. Катя — замечательная девушка.
— Но ведь она ждет ребенка.
— И замечательно. Представляешь, у вас уже будет один ребенок к тому моменту, когда вы запланируете второго. Это просто замечательно.
Он поднялся со стула и направился к выходу.
— Да я не про то… — сказал было Сергей, но в его голосе совершенно не чувствовалось уверенности. — Наверное.
— Спать ложись, мало ли что утром будет.
— Я сегодня дежурю, — тихо ответил Сергей.
Но отец уже был на лестнице.
Крещендо
Утром запищала рация.
— Саша. — Мальчишеский голос был взволнован. — Пять машин. Две джипа и легковушки какие-то. Внутри людей под завязку. Саша! Але!
— Понял тебя. — За Вязникова ответил Игорь Морозов. — Понял. Приказ — замаскироваться и ждать.
Сегодня он встал первым, встретив ночных дежурных, Иван Иваныча и Сергея.
— Все, ребята, выспитесь только вечером.
— Или на том свете, — весело ответил Сергей.
А по сопатке? — поинтересовался старший Морозов, спускаясь по лестнице. — До старости дойдут все. Вне зависимости от личных предпочтений. Давай, сынок, — он обернулся к Игорю, — труби подъем. Сколько у нас времени?
— Минут тридцать, батя. Подъем!!! — Голос Игоря услышали все.
Сцены. Действия. Паузы.
Бег. Шаг. Остановка.
Бежать наверх. Топать ногами по деревянным ступенькам.
Бежать вниз. Большими, длинными шагами.
Раздвинуть сошки. Расчехлить прицел. Вынуть и снова вставить магазин.
Надеть гарнитуру рации. Включить. Протестировать звук.
Завязать волосы в хвост. Натянуть перчатки с обрезанными пальцами. Разложить рядом боеприпасы.
Натянуть влагозащитный костюм. Зашнуровать высокие берцы. Застегнуть разгрузочный жилет.
Треск «липучек». Шелест ременных петель. Скрип затягиваемых шнурков.
Кривой рожок в карман. Другой. Третий.
Щелчок автомата. Щелчок пистолета. Щелчок винтовки.
Такие разные и такие одинаковые. Щелчок — внимание. Щелчок — готов.
— Мужчины, в лес! — крикнул Вязников.
С неба полетели вниз редкие первые капли.
— Твою мать, — ругнулся Полянский. Его сильно беспокоило, что вода размывает основание под миной на дороге.
— Пошли, пошли, — поторапливал Морозов. Он обернулся, чтобы посмотреть на отца. И замер.
Морозов-старший безучастно сидел в кресле и печально глядел на картину Моне. Ветер на полотне упруго толкал зонтик, развевал платье. Юрий Павлович сидел в домашнем халате и тапочках перед картиной и о чем-то с ней говорил.
— Пошли, пошли. — Вязников, выбегая из дома, дернул Игоря за рукав. — Пошли!
— Да, да, — онемевшими губами ответил тот. — Да. Конечно.
На какой-то момент Морозов-старший повернулся к выходящим. Игорь встретил его взгляд. Отец был не здесь. Где-то далеко, далеко…
«Почему сейчас? — с ужасом подумалось Игорю. — Почему сейчас?»
Но менять что-либо было уже поздно. И он, проклиная все на свете, выскочил в припустивший, как специально, дождь.
Ветки. Боль холодных ударов. Шелест ветровочной ткани.
Кусты. Подлесок. Лес.
И вот все замерло.
Где-то далеко на раскисшей дороге грузно рычали машины.
— Штурмовики готовы, — прозвучал в наушнике голос Вязникова.
— Снайпер готов, — ответила Элла.
— Прикрытие готово. — Это Михаил прижимает лепесток рации во дворе дома Морозовых. Там же Сергей.
Огарев инстинктивно посмотрел в ту сторону.
— Резерв готов. — Эрик и Роман прозвучали одновременно
— Молодежь, — проворчал Вязников.
— Пулемет готов, — последней отметилась Катерина.
Жены не ответили. Они были если не последней, то второй линией обороны. Их зона ответственности — холлы домов, в которых они находились.
— Ждем, — как камень в черную воду, кинул Александр.
Дождь, как назло, усиливался с каждой минутой. С ветвей лило, по крышам барабанила хаотичная, дикая дробь. Катерине, лежавшей под самой крышей, казалось, что она уже слышит выстрелы. Она присматривалась к едва различимой за стеной воды дороге, но потом понимала, что это только капли.
— Странная штука возраст, — сказал Морозов-старший, глядя на картину.
Лариса Полянская, услышав его голос, обернулась. Старик безмятежно сидел, одетый в домашний халат, в любимом кресле.
«Он разговаривает с картиной», — подумала женщина и на всякий случай, сама даже не понимая зачем, отошла подальше.
— Странная штука возраст, — снова повторил Юрий Павлович. — Ты, наверное, меня понимаешь? Например, вино. Оно становится только лучше с возрастом. Чем больше ему лет, тем дороже оно ценится. Или вот картины. Кто-то размешивал краски, искал цвета, сюжет. Потом долго и кропотливо выписывал малейшие нюансы. Может быть, ошибался, начинал сначала. Снова ошибался. Или наоборот. А потом прошли годы. И теперь это не просто кусок холста с той или иной цветовой палитрой. Масло. Пастель. Карандаш. Акварель. Это уже история. И стоимость этой истории совсем не такая, каковой была когда-то. Время. Возраст. А что делается с человеком?
В это время на дороге появились автомобили. Где-то на чердаке Катерина почувствовала, как взмокли ладони. Мужчины в лесу пригнулись, замерли под дождем. Эллочка передернула затвор. Марина прильнула к окулярам бинокля. Одиноко пищала рация, брошенная кем-то впопыхах. Это ребята из отряда наблюдения хотели что-то сказать.
Полянский напрягся. Мина, бывшая на его ответственности, вот-вот должна была сработать. Ему начинало казаться, что головной автомобиль уже прошел опасную точку, закладка оказалась пустышкой. Он подвел всех.
— Давай, милая, давай, родная, — шептал он, прижавшись щекой к мокрой стене сарая.
— Что делает с человеком возраст? — невозмутимо продолжал Морозов-старший. — Он делает его ненужным? Лишним? Неправильным? Как ты считаешь?
Первым шел джип. Водитель, когда показались дома, раздумывал, не остановиться ли ему. Но инструкции Рогожина были простыми. Подойти как можно ближе и, если возможно, вообще протаранить входную дверь. Только после этого бригада должна была рвануть вперед.
Водителю до зубной боли не хотелось подъезжать близко. Боря-Шары был его близким другом. И чувствительность у обоих была на уровне. «Знаешь, старик, — душевно говорил Боря на вокзале, прощаясь. — Собственным яйцам надо доверять. Ближе них у тебя никого нет. Ну, может быть, только задница. И я ею рисковать больше не хочу. Завязывай и ты».
Водитель не внял совету друга, бросать братву в такой момент ему было «западло».
Правым колесом джип наехал на небольшой бугорок.
— Давай, родная, — шептал, как молитву, Полянский.
И родная дала!!!
Стена пламени на миг замерла справа от машины, а потом ринулась на обреченный джип облаком огня, камней, осколков металла, шариков от подшипника, гвоздей. Водитель перед смертью увидел, как страшно потрескалось лобовое стекло, и успел закрыть глаза. Человек на пассажирском сиденье погиб секундой раньше. Из тех, кто сидел сзади, уцелел только один. Его выкинуло через распахнувшуюся дверь вместе с телом его товарища, которому повезло значительно меньше.
Оглушенный, в своей и чужой крови, он, как ошпаренный таракан, дикими зигзагами побежал куда глаза глядят. Вышел из сектора обстрела Катерины и стремительно приближался к гаражу.
— Серега, он твой, — крикнул Полянский.
Сергей Огарев вышел из-за угла. Вытянул пистолет перед собой и, не жмуря широко раскрытых глаз, открыл огонь.
Бамс! Бамс! Бамс!
Третья пуля заставила человека дернуться назад. Ноги продолжали бежать, но тело уже заваливалось назад.
Бамс!
Он упал в грязь, подставляя обожженное лицо струям дождя.
Сергей продолжал выцеливать его, когда из-за стены высунулась рука Михаила и втянула парнишку назад.
— Молодец, — крикнул Полянский в лицо младшему Огареву. — Патроны береги!
В это время Катерина на чердаке уперла в плечо жесткий приклад и утопила спусковой крючок.
Пулемет заговорил дробно, радостно и громко. В маленьком помещении грохот выстрелов едва ли не оглушал.
Машины остановились. Из них рванулись люди, видимые сверху как маленькие черные муравьишки.
«Нет, — подумала Катя. — Муравьи хорошие. Это клопы, твари, которые пришли уничтожить наш мир, нашу жизнь. Чужие. Не люди».
Она заставила себя прерваться. Пулемет заглох и вновь заговорил короткими злыми очередями. Через завесу дождя силуэты людей расплывались, терялись.
— Почему-то получается именно так, — говорил и говорил Морозов-старший. — Ты живешь, взрослеешь, умнеешь, старишься. И неожиданно начинаешь понимать, что твой багаж, твои знания уже никому не нужны. Ты отстал. Упал с подножки поезда. Но ведь это неправильно. Это против природы! Ведь то, что мы видим в мире, в жизни, говорит нам обратное. Вино становится лучше. Картины дороже. Золото ценнее.
Он достал из кармана халата опасную бритву. Критически осмотрел лезвие.
Одновременно с этим его движением Эллочка сделала свой первый выстрел.
Это было ее первое убийство в жизни. Оно легло в один ряд с ее первой ночью, когда внизу живота нега уколола болью, а мальчишка, страстно обнимающий ее, вдруг сделался чем-то особым. Не просто другом, но любовником. Первая любовь. Первая смерть. То, что бывает только один раз в жизни. Сейчас она об этом совсем не думала. Бандит, срезанный ее пулей, ткнулся в траву лицом, а в прицел уже выскочила другая тень. Сильно мешал дождь.
Нападавшие наконец сориентировались и открыли ответный огонь.
— А значит… — Грохот выстрелов долетал уже до холла дома Морозовых. Юрий Павлович заговорил громче. Лариса переместилась за угол, держа на прицеле входную дверь. — А значит, и человек должен быть вином! Должен быть золотом! Картиной, что написана умелой, талантливой рукой! Рукой его родителей, рода, богов, стоящих за спиной! Если в старости человек теряет свои качества, значит, в самом начале была допущена ошибка, и краски смешались… Но ведь так быть не может!!! Ты понимаешь меня?! Приходит время, и ты снова нужен. Ты дозрел. Ты достиг своей вершины и теперь н