В.Э. Молодяков обращает внимание еще на одно обстоятельство, которое до сих пор замалчивается: за Британской империей стояли масонские Соединенные Штаты. На выборах в США в ноябре 1940-го 90 % граждан были безусловно против вмешательства в европейскую войну. Масон Рузвельт, женатый на еврейке, это избирателям пообещал. А через год устроил провокацию в Перл-Харборе. О том теперь в Голливуде снимают слащавые фильмы и дают по нашему еврейскому телеящику. Сталин, разумеется, имел это в виду, принимая решения.
Подробнейшим образом и на совершенно новых источниках разобраны советско-японские отношения в тот драматический период. Они завершились безусловной победой нашей дипломатии, причем личная заслуга тут самого Сталина бесспорна и очевидна. 18 апреля 1941 года в Москве министр иностранных дел Японии Мацуока подписал пакт о нейтралитете. Дипломатической легендой остался факт, что на Ярославском вокзале японского министра провожал сам Сталин. Это вызвало гул во всем мире, и было отчего! Только в Берлине молчали, ибо Гитлер и все германское руководство поняли: Япония на совместную войну против СССР с ними не пойдет. Так позже и случилось. Сталину удалось вбить клин между Германией и Японией накануне 22 июня.
Исследование завершается выводом, как всегда у автора кратким и четким: «На рубеже 1940–1941 гг. «континентальный блок» был возможен. Причем возможен в силу не «сговора диктаторов» и тем более не «единства тоталитарных идеологий», но в силу общности глобальных геополитических интересов трех сильнейших стран Евразии… Почему же не состоялась «ось» и кто в этом виноват? В первую очередь Гитлер… Он остался верен атлантическим и русофобским настроениям своей юности… Отказ Гитлера даже обсуждать сталинские контрпредложения обрекал так и не родившийся блок на смерть. Помочь делу могло только чудо. Но чуда не случилось».
Нам всем остается только гадать или мечтать, что было бы, если…
А вот о преобразованиях в Советском государстве в тридцатых– сороковых годах можно было бы выразиться старомодной фразой: «Дело Сталина живет и побеждает!» Уже в людской памяти как пример для потомков. В частности, ныне живущих.
«Старт» и «финиш» царя Бориса. Исторические очерки текущих событий
Историки призваны подводить итоги политиков, когда уже видны начала и концы, весь пройденный путь. Это, видимо, единственная точка зрения историка: итог, «финиш», подводит окончательную черту. Ну а политолог? Он ведь не может ждать «конечного результата», это порой затягивается на годы или даже десятилетия, а предвидение следует сформировать сегодня, не отлагая. Вот почему представляется, что не только «финиш», но и «старт» политического деятеля весьма характерен. По нему с большим основанием можно установить главный вектор последующего движения, вплоть до «финиша».
Присмотримся же к типологии начальных шагов политического соревнования политиков (спортивный лексикон выбран туг намеренно: нынешний российский президент говорит, что он мастер спорта по волейболу). Сделаем краткие оценки того, как стартовали крупнейшие деятели советской эпохи: Ленин, Сталин, Хрущев, Брежнев и Горбачев. А затем, вооружившись опытом, попробуем оценить старт Ельцина.
Поистине беспримерный старт взял с первых же дней революционного соревнования Ленин. Одиннадцать лет отсутствуя в России, едва тут осмотревшись после мирной Швейцарии, он громыхнул «Апрельскими тезисами» так, что потряс не только своих многочисленных противников, но и весь небольшой круг соратников. Зато его будущие сторонники сразу и повсюду услыхали желанный призыв и увидели высоко вздернутое знамя. Дальнейшее известно.
Удачный старт, помимо личных качеств политика, определяется сильной и дальновидной стратегией. У Ленина это: захват власти в стране, а потом и во всем мире, но не лично им, а идущей вослед идеократической олигархией. Ни Наполеоном, ни Чингисханом он не был и стать таковым не хотел. Его олигархия именовалась «партией нового типа». И действительно, в мировой истории это было новшеством. Хотя то, что «цель оправдывает средства», было известно задолго до Макиавелли, но ничего подобного ленинскому двоедушию и цинизму мир еще не ведал. Несчастной России первой пришлось испытать это на себе.
Сталин начал старт относительно осторожно и неторопливо, но в несколько кратких лет он, как хоккеист высшего класса, расшвырял всех остальных наследников Ленина, одним из которых (и что бы ни писали потом – не самым популярным из них) был он сам. Стартовав вроде бы с малой скоростью, но сразу и успешно подставив ножку соперникам, он повел дальнейшую политическую гонку в одиночестве. Все случившееся потом тоже хорошо известно.
Ленин правил олигархически, партийная верхушка при нем сделалась чем-то вроде боярской думы, допускалось известное разномыслие (при свирепом терроре для «чужих»).
Суровый Сталин поставил стратегической целью замену олигархического правления императорским. И он добился своего, превратив олигархов в таких же подданных, как рядовых колхозников. Одновременно он заменил космополитический коммунизм Ленина, совершенно чуждый народу, на более популярную для России имперскую идеологию. Наконец, он правильно определил главного врага страны в Гитлере, сумел мобилизовать все силы и в итоге одержал победу, пользуясь поддержкой значительного большинства народа (меньшинство было уничтожено или направлено в ГУЛАГ).
Следует заметить, что блистательный старт Хрущева совершенно недооценен общественностью как нашей, так и зарубежной. Через четыре месяца после смерти Сталина именно он возглавил заговор, сокрушивший всесильного палача Берию, по сути, правившего от имени слабого и безыдейного Маленкова. Через шесть месяцев после смерти Сталина Хрущев на знаменитом сентябрьском пленуме ЦК выдвинул программу подъема народной жизни, особенно на селе, а в ту пору там проживало более половины населения страны, и жили они очень плохо. Однако в удачном старте уже просматривалась решающая слабость. Хрущев не ведал никакой стратегической идеи, понятия о том не имел, смысла слова, небось, не понимал. Он лишь случайно угадал то, что с облегчением принял народ: разрушил империю ГУЛАГа и взял госбезопасность под строгий контроль партократии – дело оказалось жизненным и поддерживалось вплоть до времен Крючкова. Народ получил частичную отмену сталинского крепостного права, а интеллигенция – некоторые свободы. Однако, несмотря на быстрые и крупные успехи, отсутствие стратегической цели скоро сказалось, а в итоге Хрущев скоро остался в полном политическом одиночестве и был легко устранен.
Старт Брежнева был очень осторожным и осмотрительным, отчасти даже вялым, в чем угадывалась грядущая слабость, нерешительность и вторичность его будущего долгого правления. Тем не менее следует признать, что старт его оказался успешным и сулил хорошие перспективы. Через пять месяцев после свержения Хрущева устами Брежнева была зачитана мартовская (1965) программа умеренных преобразований, исключавшая хрущевские истерики и связанную с ними лихорадку общественно-политической жизни страны.
Что бы ни говорили сегодня, но определенную популярность режим Брежнева приобрел в широких слоях партии, армии и госбезопасности, отчасти и у народа, когда он умерил грубое и просто глупое поношение Сталина, что для Хрущева стало какой-то мозолью на языке. Но и тут, как и везде, дело ограничилось полумерами. Как видно, в благоприятном в целом старте брежневской группы содержались и зародыши будущего политического тупика, в какой они затащили нашу родину, а именно – отсутствие сильных и решительных идей и средств.
Над Брежневым теперь глумятся, этим без всякого стыда занимаются его вчерашние подручные – Арбатов, Бурлацкий и далее до конца алфавита. Нашему народу Брежнев запомнился как косноязычный придурок, примерно таким он и сделался к концу жизни, но на заре своего правления он был иным. Да, Брежнев имел свою стратегию, хоть и очень простую, примитивную даже. Твердой основой его линии стало последовательное и настойчивое избегание крайних мер и резких решений. Под гипнозом «демократов» мы не осознаем, что именно в брежневской теплице зародилось плохо пока изученное Русское возрождение. Против первых же его ростков сразу же начали беспощадную борьбу коминтерновцы со стажем (Суслов) и начинающие карьеристы от русофобии во главе с А. Яковлевым.
Ну последнему-то временно не повезло, не угадал настроений Хозяина, бедолага! Брежнев велел убрать интригана из аппарата ЦК в провинциальную Канаду. Как передавали тогда люди сведущие, слова при этом Брежневым были произнесены такие: «Этот м… хочет поссорить нас с русской интеллигенцией!» Нынешним русским интеллигентам не след забывать такое…
Во время брежневского правления Суслов (мы звали его «Кощей») не раз подталкивал партийное руководство к новому выступлению против Православия (этот «серый кардинал» и стоял за простоватым Хрущевым во время гонений того на Церковь). Тщетно. Никаких выпадов против религии при Брежневе не произошло. Лишь 22 сентября 1981 г., когда Брежнев уже сильно ослаб, «Кощею» удалось протолкнуть постановление «Об усилении атеистической пропаганды». Оно было настолько секретным, что даже идеологические руководители высокого ранга его в глаза не видели, и провалилось оно в бюрократическую пустоту. Вспомним и тут добрым словом Леонида Ильича.
На кратких и безликих правлениях Андропова и Черненко задерживаться не станем. (Любопытно лишь, что наши «демократы» с придыханием вспоминают «Юрия Владимировича», какой о был в душе либерал. А ведь речь идет о кураторе политлагерей и психушек, с чего бы так уж? Есть тут причина: Андропов был злобным и последовательным русофобом – об этом мы еще поведаем когда-нибудь.) У Горбачева возможность для удачного старта была благоприятной, как ни у кого из помянутых деятелей. За предшествующее тягостное десятилетие гражданам Союза обрыдли полумертвые старцы и стариковская вялая медлительность. Молодой, подвижный и статный, с приятной улыбкой, он уже этим одним вызвал расположение народа. Казалось, что он ни делай, все будет во благо. Однако воспользовался он такой прекрасной возможностью очень плохо, хотя поначалу получил некоторую телепопулярность.