Как Голицын и ожидал, Анна сразу же приняла эти условия и начала собираться в Москву. Голицын ликовал, убежденный, что теперь, без фаворитов, манипулирующих троном в собственных целях, без подчиненных капризам казней, ссылок и конфискаций и без расточительных пожалований земельных поместий, Россия расцветет.
Новость о принятии Анной кондиций была получена Верховным тайным советом 1 февраля, а на следующее утро Голицын пригласил представителей генералитета вместе с другими высокопоставленными лицами в Совет. Там он огласил пункты кондиций и предложил высказываться. Аудитория лишилась дара речи от неожиданности — Голицын действовал в обстановке полной секретности. Затем он попросил аристократов составить проект правительственной реформы. Его собственный план призывал к увеличению полномочий Сената, который должен был предварительно рассматривать все дела, вносимые в Верховный тайный совет, и к созданию двух новых органов управления страной — Палаты верховной знати и Палаты городских представителей.
Дворяне, собравшиеся в Москве, раскололись на тех, кто выступал за абсолютную монархию, и тех, кто хотел ввести некоторые ограничения императорской власти с условием широкого участия знати в правительстве. Большинство, необразованное и неинформированное, принадлежало к первой группе. Их представлял Феофан Прокопович. Татищев, настроенный более примиренчески, пытался сгладить разногласия между Советом и этим большинством, предложив устройство, при котором Совет должен был войти в Сенат, превратив его таким образом в верхнюю палату, а также создание нижней палаты, в которой было бы по крайней мере сто представителей дворянства.
Меморандуму Татищева, в котором он объяснял, почему России требуется самодержавие и почему Совет не вправе устанавливать порядок престолонаследия, следует уделить особое внимание. В документе, который он огласил 4 февраля, в разгар кризиса, он утверждал, что самоназначенный орган из нескольких человек не имел права избирать наследника престола, это должно делаться всеми подданными (под которыми он имел в виду знать). Действительно, в Священной Римской империи императоры избирались девятью выборщиками, но в результате фактически не имели власти, и, в любом случае, русские люди не знали такого опыта и не должны были следовать иностранному примеру. Кондиции Совета ввели бы в России аристократический режим. Далее Татищев писал, что большие страны, среди которых, помимо России, он назвал Испанию, Францию, Турцию, Персию, Индию и Китай, требуют монархической формы правления. Бегло очертив русскую историю с киевских времен, он утверждал, что для такой страны, как Россия, единственно подходящим режимом является монархия[90]. Это был первый документ в русской истории, в котором самодержавие защищалось на чисто прагматических основаниях, без ссылок на Священное Писание или божественное происхождение царской власти. Более того, подчеркивая уникальный размер России и невежество ее населения в качестве факторов, требовавших монархического правления, Татищев предвосхитил главный аргумент, которым будет пользоваться российская верховная власть, отказываясь от предложений ввести конституцию и общественное представительство на протяжении следующих полутора столетий.
Планы Голицына и Татищева горячо обсуждались собравшимся дворянством в ожидании Анны — была подготовлена по меньшей мере дюжина проектов. Интеллектуальный уровень этих дискуссий был невысок, их общим тоном являлось подозрительное отношение к аристократии. Участников обсуждений объединяло то, что они хотели гарантий от произвола власти в виде разрешения служилой знати как-то участвовать в делах государства[91]. Единодушное одобрение вызывала лишь мысль Татищева, что всякий раз, когда правитель умирает без наследника, выборы преемника должны осуществляться народом.
В итоге просамодержавная партия одержала победу. Большинство не доверяло старой аристократии, которая, по его мнению, хотела присвоить себе абсолютную власть. Как сообщал своему начальству саксонский посол И.Л. Ле-Форт, знатные предполагают ограничить деспотизм и неограниченную власть; эта власть должна быть умерена советом, который мало-помалу захватит в свои руки бразды правления; кто нам поручится, что несколько времени спустя вместо Царя мы увидим в лице каждого члена этого совета тирана, своими притеснениями сделавшего нас рабами пуще прежнего; у нас нет законов, которым бы должен был следовать совет; они сами издают законы, и потому во всякое время могут их уничтожить и в России будет господствовать анархия[92].
Прибыв в Москву 10 февраля, Анна торжественно пообещала до конца своих дней уважать условия, на которых ей вручался трон, и в ее присяге были опущены все ссылки на принцип самодержавия[93]. Но она быстро поняла, что большинство знати, пришедшей ее приветствовать, не одобряло кондиции. Утром 25 февраля она провела встречу с делегацией дворянских представителей. Заверенная в том, что большинство из них выступало за реставрацию самодержавия, она спросила членов Совета, согласятся ли они, если она откажется от документа, содержащего кондиции. По-видимому считая, что они потерпели поражение, члены Совета склонили головы в тихом согласии, после чего Анна разорвала документ. Затем она распустила Верховный тайный совет, назначив всех его членов, кроме одного, в Сенат.
Д.М. Голицын отреагировал на это скорее с печалью, чем с гневом. Есть свидетельство, что он сказал: «Пир был готов, но гости были недостойны его. Я знаю, что я буду его жертвою! Так и быть, я пострадаю за отечество; я близок к концу моего жизненного поприща, но те, которые заставляют меня плакать, будут проливать слезы долее меня»[94]. Он оказался прав: в ходе 10-летнего правления Анны власть перешла в руки немцев, которые обращались с русской знатью с презрением. Режим Анны был жесток. Простое владение текстом кондиций было объявлено преступлением, которое в некоторых случаях вело к суровым наказаниям. Сам Д.М. Голицын спустя семь лет был арестован и умер в заключении. Несколько Долгоруких, сыгравших заметную роль в кризисе престолонаследия, были казнены. Одного из них сделали шутом при дворе Анны и заставили жениться на уродливой калмыцкой служанке, проведя издевательскую церемонию бракосочетания, закончившуюся тем, что молодые провели брачную ночь в специально выстроенном для этого ледяном дворце.
Петр Струве, конечно, преувеличивал, когда, скрываясь от большевиков в Москве в 1918 году и размышляя над успехом большевистской диктатуры, писал:
Владимир Ильич Ленин-Ульянов мог окончательно разрушить великую державу Российскую и возвести на месте ее развалин кроваво-призрачную Совдепию потому, что в 1730 году… герцогиня курляндская Анна Иоанновна победила князя Дмитрия Михайловича Голицына с его товарищами-верховниками и добивавшееся вольностей, но боявшееся «сильных персон» шляхетство и тем самым окончательно заложила традицию утверждения царской монархии на политической покорности культурных классов пред независимой от них верховной властью. Своим основным содержанием и характером события 1730 г. имели для политических судеб России роковой предопределяющий характер[95].
Эта оценка — преувеличение, так как у России было почти два столетия, чтобы восстановить ущерб, нанесенный событиями 1730 года, и утвердить свою власть на более широкой и законной основе. Но она и справедлива, поскольку события 1730 года действительно закрепили сделку между короной и российским дворянством, в силу которой последнее, по сути, отказалось от каких-либо претензий на политическую власть: корона осыпала дворянство привилегиями в обмен на его отход от политики. Вскоре императрица начала облегчать условия обязательной службы. В 1731 году Анна основала шляхетский кадетский корпус, открытый исключительно для дворян. Спустя пять лет она подняла возрастной порог, с которого дворянские юноши должны были начинать государственную службу, с 15 до 20 лет и в то же время ограничила ее срок 25 годами — вместо пожизненного срока, который требовал Петр. Так как с этого момента дворяне могли записывать своих сыновей в гвардейские полки с младенческого возраста, в отставку со службы теперь стало возможным уходить в возрасте 45 лет. Это законодательство, в сочетании с практикой разрешения служащим частых отлучек для посещения своих поместий, сделало службу гораздо менее тягостной[96]. Кроме того, дворяне добились неограниченного контроля над своими крепостными. Этот процесс достиг высшей точки в манифесте 1762 года, освободившем дворян от обязательной государственной службы, и грамоте 1785 года, передававшей им их поместья в частную собственность. Так шаг за шагом монархия подкупила дворянство, единственный класс, способный ограничить ее власть, точно так же, как за два столетия до этого она купила поддержку абсолютизма у духовенства, разрешив ему сохранить земельную собственность.
Дворянство как класс, действительно, на всем протяжении XVIII века было весьма деятельно, но его интересы были исключительно корыстными: оно хотело ослабить условия службы и получить в полную собственность свои земли и крепостных. Оно не представляло никакой угрозы монархии. В 1802 году четыре либерально настроенных аристократа, образовавшие при новом царе Александре I кружок под названием Негласный комитет, обсудили те готовившиеся законы, которые, как некоторые опасались, могли вызвать протест со стороны дворянства. Павел Строганов, один из членов комитета, отклонил эти страхи как необоснованные:
Что это за партии или личности в нашей стране, у кого можно вызвать недовольство? Это [простые] люди и дворянство. Что это за дворянство, которого эти джентльмены, похоже, боятся? Из каких элементов оно состоит? Каков его характер?