. Екатерина решила взяться за эту проблему, созвав Уложенную комиссию, которая должна была предоставить России новый и современный кодекс.
Чтобы направить ее работу, она составила список принципов и опубликовала его отдельной книгой под названием «Наказ». Это было что-то вроде философского трактата, определявшего принципы здорового правительства. 4/5 его статей были списаны из «Духа законов» Монтескье[21]; большая часть остальных — из сочинений итальянского пенолога Чезаре Беккариа. Книга была роздана всем депутатами также распространялась за границей (хотя во Франции была запрещена). На заседаниях Комиссии «Наказ» зачитывался в начале каждого месяца; он был также разослан во все провинциальные канцелярии, и каждое ведомство должно было читать его по крайней мере три раза в год. В то же время строго запрещалось показывать этот документ должностным лицам низшего разряда или другому «неправомочному» персоналу[22]. Хотя распространение его было ограниченным, «Наказ» все же познакомил значительное число грамотных русских людей с идеями Монтескье и других просвещенных европейских писателей.
Книга полна самых благородных чувств, но беда заключалась в том, что они не имели никакого отношения к современной России. Так, в статьях 34 и 458 Екатерина заявляла, что равенство граждан состоит в их подчинении одним и тем же законам: «Законы делаются для всех людей, все люди должны по оным поступать». Эта восхитительная идея не имела никакого отношения к российской действительности, где более 80 % населения были крепостными, принадлежавшими либо государству, либо помещикам, и, по существу, находились вне юридической защиты. Екатерина даже запретила крепостным подавать жалобы на своих хозяев. Что касается помещиков, то не существовало никаких законодательных ограничений их власти над крепостными или над их имуществом, кроме «отнятия живота, наказания кнутом и произведения над оными пыток»[23]. Но даже эти ограничения не могли быть обязательными в стране столь большой и со столь малым числом чиновников, как Россия.
Российская форма правления определялась во второй главе «Наказа»:
8. Российского государства владения простираются на 32 степени широты и на 165 степеней долготы по земному шару. 9. Государь есть самодержавный; ибо никакая другая, как только соединенная в его особе власть не может действовати сходно со пространством толь великого государства. 10. Пространное государство предполагает самодержавную власть в той особе, которая оным правит. Надлежит, чтобы скорость в решении дел из дальних стран присылаемых награждала медление отдаленностию мест причиняемое. 11. Всякое другое правление не только было бы России вредно, но и в конец разорительно[*].
Уложенная комиссия, заседавшая полтора года (июль 1767 — январь 1769), была беспрецедентным событием — форумом, на котором русские люди могли открыто и без страха наказания высказать как свои обиды, так и пожелания. Депутаты были избраны всеми группами населения, за исключением монастырских и помещичьих крепостных; большинство составляли купцы (36,8 %) и дворянство (28,5 %), число государственных крестьян и казаков приближалось к 23,6 %[24].Они прибыли, имея около 1600 наказов от своих избирателей, и эти наказы выявили редкостное понимание истинного положения дел в России[*].
Дебаты в Комиссии вращались не вокруг высоких идеалов Екатерины — в действительности лишь немногие затрагивали политику, — а вокруг конкретных тем, две из которых представляли особый интерес для дворянских депутатов, доминировавших на слушаниях. Одна — об автоматическом возведении в дворянство государственных служащих, против которого выступали потомки старой, допетровской знати, а также часть служилого дворянства, склонявшаяся к закрытию дальнейшего доступа в свой класс. Требование сделать его закрытым появилось уже в первой половине XVIII века, когда некоторые дворяне высказывали пожелание об отмене автоматического возведения в их сословие[25]. Их выдающимся представителем был князь Михаил Щербатов.
Другая тема касалась прав собственности; дворянские депутаты требовали, чтобы эти права были твердо гарантированы даже тем из них, кто обвинялся в политических правонарушениях.
С практической точки зрения ни екатерининский «Наказ», ни Уложенная комиссия не имели ни малейшего воздействия на то, как управлялась Россия: ее административный аппарат вел дела, как и прежде. Екатерина позже сама объявила «Наказ» «праздной болтовней», в то время как Пушкин назвал Уложенную комиссию «фарсом»[26]. Но даже в этом случае и книга, и Комиссия выполнили важную образовательную роль: впервые в русской истории верховная власть сама определила принципы хорошего правления и дала возможность высшему классу публично обсудить, в какой степени страна соответствует этим критериям; такая возможность не повторится в течение ста сорока лет. Российское общественное мнение появилось в 1760-х годах благодаря этой инициативе, и оно никогда не затихало, пока не было заглушено коммунистами.
В заключительные годы правления Елизаветы, которое продолжалось с 1740 по 1761 год, в ее окружении сформировалась дворянская партия, заинтересованная в ограничении власти самодержавия и сдерживании влияния фаворитов. Эта группа не имела предшественников в России и заслуживает похвалы за то, что заложила основы либеральной оппозиции.
Елизавета, красивая в юности и влюбчивая даже после того, как ее красота увяла, была слишком увлечена поиском удовольствий, чтобы проявлять интерес к делам государства. У нее был нескончаемый ряд любовников, которые формировали клики в ее окружении и соперничали за влияние на нее. Но все больше людей среди приближенных Елизаветы считали, что ее фавориты унижают власть монарха и единственный путь уменьшить их влияние — это создать институты и выработать процедуры, которые упорядочили бы ведение правительственных дел; в этих институтах решающее влияние должно было быть обеспечено аристократам, как в Англии и Швеции.
Ведущим членом этой группы был граф Никита Панин (1718–1783). Выходец из семьи, служившей русской короне с XV веками достоин намного более видного места в интеллектуальной истории, чем то, что ему отводится, поскольку он является первым российским либералом в западном смысле этого слова. Он выступал за конституционную систему правления и гарантированные гражданские права, включая неприкосновенность частной собственности.
Панин провел 12 лет в Швеции (1748–1760) как русский посланник: там он имел возможность наблюдать за методами контроля над короной, которые использовались аристократическим Советом (Riksrad) из 16 членов, сводившим роль короля к чисто номинальной — эти методы Санкт-Петербург активно поддерживал, так как был заинтересован в слабой шведской монархии. Такой опыт усилил патрицианские убеждения Панина: по возвращении в Россию в 1760 году он стал лидером аристократической группировки в окружении Елизаветы. Он хотел восстановить полномочия аристократии, которые, как он ошибочно полагал, ограничивали деспотизм русской короны в прошлом.
Елизавета назначила его наставником сына Екатерины Павла, что дало ему возможность приблизиться к будущей императрице. Он надеялся, что после смерти Елизаветы трон унаследует Павел, а Екатерина, имевшая либеральную репутацию, будет выполнять обязанности регента. С такими видами на будущее он прививал Павлу просвещенческие идеи[27]. Панин сыграл решающую роль в дворцовом перевороте 1762 года, который сместил Петра III и возвел на трон Екатерину. Под его влиянием, вступив на престол, новая императрица опубликовала манифест (текст которого он набросал), обещавший, что «каждое государственное место будет иметь свои пределы и законы»[28]. Это был первый шаг — надеялся Панин — к будущему превращению России из деспотии в подлинную монархию.
В том же году приглашенный Екатериной выступить с предложением по улучшению российских государственных институтов, Панин представил проект Императорского совета, состоящего из 6–8 членов, по крайней мере четверо из которых по должности являлись главами ключевых исполнительных ведомств (иностранных дел, внутренних, военного и морского). Как и в случае со Швецией, все законы, издаваемые монархом, должны были иметь подпись должностного лица, ответственного за то или иное направление в администрации: «Всякое новое узаконение, акт, постановление, манифест, граматы и патенты, которые государи сами подписывают, должны быть контрасигнированы тем статским секретарем, по департаменту котораго то дело производилось, дабы тем публика отличать могла, которому оное департаменту принадлежит»[29]. Совет должен был собираться каждый будний день в присутствии государя, чтобы обсуждать законопроекты и делать соответствующие предложения, оставляя окончательное решение за монархом[30].
Члены Совета должны были назначаться императрицей, но когда Панина спросили, могла ли она также смещать их, он ответил двусмысленно: в беседе с французским послом он, как сообщается, сказал, что они могут быть уволены только по инициативе Сената[*]. Чтобы убедить Екатерину одобрить его проект, Панин прибег к аргументу, который спустя полвека будет использоваться другим либеральным государственным деятелем, Михаилом Сперанским, а именно что, несмотря на внешние проявления, российская монархия в том положении, в котором она на