Обратимся теперь к рассказу одного высокопоставленного российского офицера, боровшегося с терроризмом в Сирии, показывающему, к каким удивительным результатам, порой, приводит избавление от сквернословия в среде военнослужащих.
«В начале 2016 года, как-то утром меня вызвали в штаб группировки и представили заместителю командующего Северным флотом по работе с личным составом, который прибыл для инспекции десантно-штурмового батальона морской пехоты, охранявшего базу, сменив в конце декабря 2015 года черноморцев. Контр-адмирал (колоритнейшая личность — в прошлом командир атомного подводного ракетоносца — образец флотского офицера, с прекрасной четкой и грамотной речью) прошел везде, вник во все до мелочей, побеседовал со многими матросами и офицерами. Перед его возвращением в Россию мне удалось пообщаться с ним накоротке. Подводя итоги своего посещения Сирии, он заметил с горечью: «Сколько матерщины — бессмысленной, грубой, привычной…». И рассказал о книжке «Правда о русском мате», пообещав прислать несколько экземпляров. А мат, как это ни прискорбно, действительно был у нас широко распространен и в штабах, и в подразделениях, причем уже на уровне, практически не замечаемом — бытовом.
Адмирал сдержал слово, и вскоре я получил от него посылку с несколькими десятками экземпляров тоненькой черно-белой книжки[152], написанной епископом Североморским и Умбским Митрофаном (Баданиным). Книжку эту я буквально проглотил, был ею впечатлен и на вечернем совещании провел беседу с командирами подчиненных мне подразделений по этой тематике. К своему удивлению, понял, что на подсознательном, интуитивном, самом глубоком уровне люди в момент наивысшей опасности тянутся не к матерному слову, а, если так можно выразиться, к изначально молитвенному, созвучному слову «мама». Ведь всем нам только мать в детстве представлялась тем абсолютом, который уютно защитит-спасет-укроет от всех бед, невзгод и напастей.
На совещании решили: книжку изучить с бойцами, постараться внедрять живое слово, а мат изживать везде и всюду. Решение оказалось плодотворным — бойцы настолько прониклись нашей идеей и так глубоко прочувствовали силу и выразительность русского языка, что начали даже друг другу замечания делать по поводу мата и между собою назначили систему штрафов за брань, превратив борьбу за чистоту речи в своего рода спорт.
А жизнь тем временем шла своим очень плотным чередом: тревоги учебные и боевые, боевые задачи, охрана колонн, обеспечение охраны наших советников, представителей Центра примирения и еще сотни обычных, в общем-то, рутинных, но от этого не менее опасных дел. Подразделения постоянно и напряженно днем и ночью трудились по всей территории этой небольшой страны от Камышлии и до Даръа. То в одном месте, то в другом, то в третьем обозленное недобитое боевичье («иглы», как мы их называли) совершало вылазки и нападения на блокпосты, колонны, населенные пункты. И немногочисленные российские сухопутные подразделения, предназначенные для охраны и обеспечения деятельности нашей военной базы, практически ежедневно вынуждены были отражать врага. Те, кто работал вдали, в базу прибывали в основном за боеприпасами, продовольствием, отремонтировать вооружение и технику или провести регламентные работы на них. Сутки отдыха, баня, получение новой задачи и снова еще до рассвета «Тигры» и «бронекамазы» уходили кто в горы, кто в пустыню.
Но что характерно — интерес солдат и офицеров к нормальному, без мата общению не угасал. То ли они подсознательно ощутили всю грязь и оскорбительность матерщины, то ли осознанно перестали употреблять нецензурщину в речи, но обыденного фонового мата стало значительно меньше, и он как-то стал резать всем слух. Неделя командировки шла за неделей, и вот однажды, подводя итоги очередного месяца, я с приятным изумлением отметил: а ведь потерь-то, слава Богу, нет. Вот это выучка! Практически каждый день воюем, чего только не случается, а потери — максимум раз в две недели один, редко два легкораненых. Причем в сложнейших боевых ситуациях, как, например, в районе Пальмиры в марте 2016 года.
Тогда в один из дней наш БТР из группы охраны советников под утро в сильнейший туман вышел на исходный рубеж. Через двадцать минут стало светать, «молоко» тумана под утренним ветерком начало размывать, и в трехстах метрах неожиданно обнаружился игиловский танк. Он успел выстрелить первым, попал в башню БТР; снарядом ее буквально вырвало. Второй раз «иглу» выстрелить не дали — наш танк его уничтожил первым выстрелом. Итог — в БТРе двое «легких»! Экипаж, да и все мы, были уверены, что чудо произошло именно потому, что перестали материться — Бог уберег.
Или там же, спустя полтора месяца: группа обеспечивала работу саперов, которые разминировали старый город, когда во время патрулирования по периметру музейного комплекса Пальмиры с гор по нашему бронетранспортеру был произведен пуск ПТУРа. Расстояние минимальное, шансов никаких, однако в двух метрах от «брони» ракета попадает в камень и свечой уходит вверх. Что это? Неопытный оператор или божий промысел? Мы были уверены во втором. И подобных примеров можно привести еще много.
Можно добавить, что всю командировку атмосфера в подчиненных подразделениях была на редкость спокойной, пронизанной единодушием и духом взаимовыручки».
«Кто на войне не бывал — Богу не маливался», — справедливость этой пословицы подтверждается из поколения в поколение. И все же позволим сослаться на замечание самого автора: «Вот это выучка!» и слова А. В. Суворова «Раз счастье, два раза счастье — помилуй Бог! Надо же когда-нибудь и немножко умения». Мы далеки от мысли, чтобы давать с научной точки зрения оценку написанному в упомянутой книге епископа Митрофана о происхождении и духовном смысле матерщины, — важно то, к каким результатам может привести избавление от сквернословия в армейской среде. Профессионализм и высокое морально-психологическое состояние военнослужащих, как видим, не нуждаются в подкреплении столь «сильнодействующим» средством даже на войне.
Можно ли попытаться рационально объяснить отмеченный факт снижения потерь после отказа воинов от матерщины?
С научной точки зрения феномен матерной брани может быть объяснен в свете проводившихся во второй половине 1970-х годов исследований унилатерального электросудорожного эффекта. Для лечения психозов на полушарии головного мозга воздействовали электротоком через электроды, прикрепленные к височной и затылочной области черепа больного. Оказалось, что «после левосторонних УП (унилатеральный припадок, вызванный действием электротока. — С.З.) в условиях относительно изолированного функционирования правого полушария чрезвычайно упрощается синтаксис высказываний, а в лексике возрастает удельный вес существительных и прилагательных, т. е. слов, знаменующих внеязыковые реалии — предметы и их признаки. После правостороннего УП, в условиях относительно изолированного функционирования левого полушария, синтаксис высказываний значительно усложняется, а в лексике возрастает удельный вес глаголов, которые необходимы для построения сложных синтаксических конструкций, и служебных слов, имеющих формально-грамматическое значение»[153].
Можно заметить, что для речи с преобладанием ненормативной лексики как раз и характерны примитивизм грамматических конструкций и широкое употребление прилагательных и существительных, одно из которых (по замечанию Ф.М. Достоевского) вполне способно заменить собой все остальные слова русского языка. Это свидетельствует, что у постоянно и привычно матерящегося человека левое полушарие для производства речи задействуется в меньшей степени, нежели правое. Для военнослужащих привычка больше «полагаться» на правое полушарие небезобидна.
Во-первых, левое полушарие, отвечающее за абстрактно-логическое мышление, больше устремлено в будущее, по выражению известного лингвиста P.O. Якобсона; оно отвечает за анализ ситуации и планирование деятельности, в отличие от правого, «всегда оперирующим только в реальном времени»[154]. Надо ли говорить, что анализ и планирование лежат в основе принятия взвешенного, обоснованного командирского решения, дефицит требований к которому так явственно обозначен современными боевыми уставами. Создается впечатление, что сильная воля и организаторские способности командира предполагают принятие скорее быстрых и волевых, нежели правильных решений. А ведь недостаток командирского ума искупается только солдатским трудом и солдатской кровью.
Во-вторых, левое полушарие отвечает за речевую деятельность, за понимание и продуцирование связной речи. Неумение командовать есть прямое следствие недостаточного развития левого полушария, обеспечивающего речь глаголами. Требование А.В. Суворова отучать новобранцев от «подлого вида и речей крестьянских» подкреплялось в его «Словесном поучении». В той части «Поучения», что содержит обязанности солдата в бою, существительных — 50,7 %, глаголов — 32,9 %. По количеству существительных суворовские тексты стоят в одном ряду с современными служебными документами, но по глаголам втрое превосходят их. Частое употребление глаголов подчеркивало предельно активную роль солдата в бою и косвенно способствовало развитию «левополушарности» чудо-богатырей — характерной суворовской сметки, находчивости, способности верно оценивать обстановку.
В-третьих, «если правое полушарие мозга связывает человека с внешним миром, то левое облегчает ему быстрое вхождение в то общество, в котором он живет. Более того, левое полушарие можно в известной мере считать представителем этого общества в нейропсихологической структуре личности»[155]. Успешность социализации человека во многом определяется его левым полушарием, в нем «зашиты» культурно-исторические программы поведения, которыми общество снабжает личность в процессе ее формирования. Не случайно «социально значимое» левое полушарие меньше подвержено морфологическим изменениям, в то время как правое отличается большей вариативностью индивидуальных различий. Левое полушарие обеспечивает способность к внутренней речи, в которой осуществляется осмысление событий окружающей действительности и рефлексия пережитых и переживаемых психических состояний. Эгоцентрики, эгоисты — жертвы «правополушарного» сознания, неспособного воспринять «двоичную логику» интересов; им крайне трудно примирить существование отличной от единственной доступной им собственной точки зрения.