ирать назад бородовые знаки и вычеркивать их из именных списков. Собранные с бородачей деньги следовало отправлять в Приказ земских дел со всей отчетной бухгалтерской документацией и актуальными именными списками ежегодно. Кроме того, воеводы должны были срочно уведомлять центр через специально посланных нарочных, если «те знаки <…> все в росход будут»: в таком случае Приказ земских дел незамедлительно выделит новую порцию бородовых знаков и отправит ее вместе с тем же гонцом[763].
Благодаря разосланным по городам Московского царства инструкциям мы имеем возможность представить, как указ о бородовой пошлине реализовывался в самой Москве (напомню, что архив Приказа земских дел не сохранился). Эти данные можно проверить и дополнить отрывочными сведениями, извлеченными из некоторых следственных дел Преображенского приказа. В конце сентября 1706 г. перед стольником Федором Юрьевичем Ромодановским предстал астраханский посадский человек Кирилл Александров сын Зимин, который на допросе рассказал следующую историю. Он уехал из Астрахани на заработки в начале 1705 г. В Москве он жил в Зарядье на постоялом дворе, кормясь «всякою струговою работою» (то есть сопровождением стругов с товаром, их починкой и т. п.). В середине сентября 1706 г. он спокойно шел по какой-то зарядской улочке, когда его внезапно и неведомо почему схватили два незнакомца (позже выяснилось, что первый был солдатом Павлом Черышниковым, а второй – заплечным мастером Приказа земских дел Василием Федоровым) и привели его к Москворецким воротам, где предъявили назначенному от Приказа земских дел целовальнику, «которой збирает пошлину з бород». Поскольку Зимин носил бороду, целовальник велел одному из подчинявшихся ему солдат (но не тому, который его схватил, а другому) отвести бородача в Приказ земских дел, где приведенный был допрошен самим дьяком Данилой Берестовым: «Какова он чину человек и для чего бороды не бреет?» Зимин объяснил, что он «астраханец, посацкой человек, а бороды не бреет для того, что низовых городов жителям есть указ, чтоб им бород не брить». После он был предъявлен одной прилучившейся в Приказе земских дел астраханской жительнице, которая подтвердила, что Зимин действительно астраханец. Тогда он был из Приказа земских дел отпущен[764]. Однако три дня спустя Зимин, направляясь к своему месту жительства в Зарядье, вновь оказался схвачен теми же людьми и приведен к тому же целовальнику к Москворецким воротам. Последний, узнав Зимина, на сей раз отказался с ним разбираться «для того, что он, Кирило, и по первому их приводу свобожен». Но, видимо, тогда Зимин стал оскорблять своих обидчиков (зачем они не слушали его объяснений и вновь сюда притащили?), те в ответ на оскорбления принялись его бить, возник переполох, и всех нарушителей общественного порядка доставили в Преображенский приказ, где бородач, заподозренный в связях с астраханскими мятежниками, дал свои чрезвычайно ценные для нас показания[765].
Очевидно, Зимин не случайно был задержан дважды одними и теми же людьми в одном городском районе и приведен к целовальнику, собиравшему «пошлину з бород» возле Москворецких ворот: заплечный мастер Василий Федоров и солдат Павел Черышников были шпионами, прикрепленными к этому пункту, на них возлагалась обязанность специально выслеживать бородачей в Китай-городе. Их задача была простая: хватать не имевших специальных знаков бородачей и, не обременяя себя лишними объяснениями, тащить к целовальнику у Москворецких ворот. Постоянно дежуривший там целовальник, в свою очередь, после предварительного дознания направлял задержанного для разбирательства в Приказ земских дел (для этого он мог воспользоваться услугами находившихся в его распоряжении солдат). Скорее всего, так была организована работа каждого из 20 пунктов при воротах Китай-города, Белого и Земляного городов. Если работу одного пункта обеспечивало минимум пять человек (целовальник, несколько солдат и шпионов), то всего на улицах Москвы установленный указом 1705 г. «режим брадоношения» обеспечивало не менее сотни человек.
В Приказе земских дел с арестованными бородачами уже работал непосредственно сам дьяк Данила Андреевич Берестов, который, как мы помним, отвечал за это направление. Ему предстояло установить личность задержанного и выяснить, на каком основании он ходит по Москве с бородой без специального знака. Какие решения он принимал дальше? Зимина, как мы видели, отпустили после непродолжительного разбирательства, как только выяснилось, что он носил бороду на законных основаниях. Но с теми бородачами, которые нарушали законный «режим брадоношения», Берестов наверняка поступал иначе. Известная нам более поздняя практика Раскольнической конторы (созданного в 1724 г. при Сенате специального отделения для сбора податей и пошлин с «раскольников» и «бородачей») показывает, что не имевшим при себе специальных знаков задержанным, если на них распространялся указ о брадобритии, сперва предлагалось заплатить годовую пошлину, а потом, в случае отказа, незаконные бороды насильственно сбривались, после чего с нарушителей бралась подписка с обещанием впредь регулярно бриться. Приведем конкретный пример. В сентябре 1751 г. в Москве, в Свеже-Рыбном ряду (возле тех же Москворецких ворот), был взят и приведен в Раскольническую контору торговец «в бороде и в русском платье». Им оказался 62-летний купец 2‐й гильдии Садовой Набережной слободы Григорий Федоров сын Рукавишников, который платить бородовую пошлину не согласился («за убожеством своим платить ему нечем»), пояснив, что вообще-то бороду «напред сего бривал и впредь брить желает, а запустил не брить <…> с Великого поста за имеющейся в нем нутреною и падучею болезнею». После проведения расследования с целью выяснить, действительно ли Рукавишников страдает эпилепсией или обманывает (для чего вызывали для допроса разных купцов), в Раскольническую контору пригласили цирюльника, который начал было сбривать у нарушившего закон купца бороду, но «в том бритье оного Рукавишникова показанная по делу ево подучая болезнь схватила, коя ево держала с полчаса, точию борода ему по утишении той одержимой ево болезнии ему оным цырулником выбрита». После этого несчастный, «пришед от оной болезни в разум», должен был взять на себя обязательство подпиской «в том, что ему, Рукавишникову, тою бороду свою впредь брить повсянеделно»[766]. Полагаю, что Раскольническая контора в своих действиях унаследовала modus operandi, разработанный в Приказе земских дел в самом начале реализации указа о брадобритии.
Не приходится сомневаться в том, что организованная описанным выше способом работа целовальников и прикрепленных к ним шпионов и солдат имела некоторый эффект. Можно предположить, что большинство из тех людей, которые согласились платить годовую бородовую пошлину (см. п. 27 в этой книге), были именно московскими жителями. Одного такого человека мы знаем. Его звали Андрей Емельянов по прозвищу Братчин. Он был купцом Малых Лужников и являлся старообрядцем, открыто исповедующим свои убеждения (впоследствии он стал записным «раскольником», то есть согласился на уплату двойного подушного оклада). Кроме того, на протяжении многих лет он ежегодно выплачивал 60-рублевую пошлину за свою бороду, но потом обеднел и перестал это делать. В апреле 1726 г. его долг перед государством за право ношения бороды составил 360 рублей. Приведенный в Раскольническую контору, Андрей Емельянов рассказал, что «в бородачи де записался он в Земском приказе в прошлых годех, а в котором имянно, сказать не упомнит. И з записки своей положенный оклад за бороду <…> платил он по 1720‐й год бездоимочно». В подтверждение своих слов бородач предъявил выдававшиеся ему за оплату годовой пошлины «отписи» (то есть квитанции) за 1706–1718 гг., а также за 1722 г. Но теперь «з бороды доимки ему, Андрею, за скудостию своею платить нечим»[767]. Ему предложили простить этот долг, «ежели он бороду брить станет», на что Андрей Емельянов ответил категорическим отказом: «бороды брить не будет»[768]. Тогда двор должника, расположенный близ Новодевичьего монастыря, был конфискован и выставлен на продажу (его за 4 рубля 50 копеек выкупил сын бородача, ученик «Елино-Греческия школы» Василий Андреев сын Самарин[769]), а сам Андрей Емельянов в силу именного указа Петра I от 28 июня 1723 г. (см. п. 30 в этой книге, с. 408) был отправлен на принудительные работы в Рогервик на 29 лет (предполагалось, что на галерах он сможет заработать 12 рублей за год[770]). Как сложилась его судьба в дальнейшем, мы не знаем, но, видимо, он так и умер на галерах, отрабатывая свой долг перед государством за право носить бороду. Скорее всего, его судьба сложилась бы иначе, если бы в 1706 г. он сам не записался «в бородачи» (как будет показано в п. 29, в дальнейшем «режим брадоношения» будет ослаблен даже в самой Москве). Но тогда это решение было вынужденным. Думается, Андрей Емельянов не случайно начал платить бородовую пошлину именно в 1706‐м, то есть на второй год после объявления указа, когда Приказ земских дел уже успел наладить работу целовальников и шпионов, после чего перемещаться по городу с бородой, но без специального знака оказалось крайне сложно (что мы хорошо видели на примере астраханца Зимина). Однако, по всей видимости, ранее этот указ можно было игнорировать даже в Москве.
Еще одно следственное дело Преображенского приказа проливает свет на другой аспект деятельности целовальников у московских городских ворот – сбор денег «с крестьянских бород». В июле 1705 г. Ф. Ю. Ромодановский рассматривал дело о людях стольника Егора Ивановича Янова. Следствие установило следующее. В один майский день в костромской вотчине Янова на помещичьем дворе в «приворотной избе» собрались дворовые люди и крестьянские старосты. Они вели беседу «про бороды»