А после того своего обещания и крестного целования по ево ж, Гришкине, улике, Талицкаго, вновь повинился в том: «Как де он, Гришка, те вышеписанные тетрати „О счислении лет“ и „Врата“ к нему, Игнатию, принес, и, показав, те тетрати перед ним чол, и разсуждения у него, Игнатия, просил в том: „Видишь ли де ты, что в тех тетратех писано, то ныне уже все збываетца?“ И за то избрание ево, Гришку, он, Игнатий, похвалил и говорил: „Павловы де твои уста! Пожалуй, потрудись, напиши поперечневатее, почему б мне мочно познать“. И к тем ево, Игнатьевым, словам он, Гришка, ему Игнатию, говорил: „Возможно ли де тебе о сем возвестить святейшему патриарху, чтоб про то и в народе было ведомо?“ (Л. 9) И он де, Игнатий, ему, Гришке, сказал: „Я де один, что мне делать?“ И про книгу де „О падении Вавилона“, в которой написано на великого государя хула с поношением, на словах он, Гришка, ему, Игнатию, говорил. И после де взятья тех тетратей он, Игнатий, с Ывашком Савиным прислал к нему, Гришке, за те численные тетрати денег пять рублев. И перед поездом ево, Игнатьевым, в Тамбов за день он, Гришка, принес к нему, Игнатию, на Казанское подворье написанные тетрати и отдал ему, Игнатию. А приняв де те тетрати, он, Игнатий, дал ему, Гришке, за те тетрати денег два рубли».
А преж сево, перед святейшим патриархом и перед архиереи, и будучи с ним, Гришкою, в очной ставке, он, Игнатий, про то про все не сказал. Да сверх того у него ж, Гришки, с ним епискупом меж себя учинился спор в том:
Гришка сказал: «Как де те тетрати „О исчислении лет“ и „Врата“ он, Гришка, к нему, епискупу, принес, и, показав те тетрати, перед ним чол, и разсуждения у него, епискупа, он, Гришка, просил, и он де, епискуп, слушав тех тетратей, плакал и, приняв у нево, Гришки, те тетрати поцеловал». (Л. 9 об.) А он, Игнатий, сказал: «Те де тетрати он слушал, а плакал ли, и, приняв их, поцеловал ли, про то сказать не упомнит». Он же, Игнатий, говорил: «Тот же де Гришка Талицкой „О исчеслении лет“ тетрати хотел, пришед в Суздаль, дать и Суздалскому митрополиту, а в Суздаль де он, Гришка, ходил ли, и те тетрати дал ли, про то не ведает, а ведает про то он, Гришка».
А Гришка сказал: «В Суздаль де к митрополиту Илариону для разсуждения таких тетратей хотел итти, да не ходил за тем, что в дороге питатца было ему нечем: денег не было, а просил де он денег у него ж, Тамбовскаго епискупа, да не дал, и таких тетратей ни с кем к нему, митрополиту, не посылал. А знаком де ему тот митрополит потому, что он, Гришка, наперед сего продал ему книгу „Великое зерцало“».
И оной епискуп Игнатий по лишении архиерейского сана и монашеского чина показал о себе: «В мире де звали ево Иваном Андреев сын Шангин». А потом он же, Шангин, у пытки и с пытки говорил прежние свои речи: «Которые де тетрати он у Гришки Талицкого взял, и те тетрати он на Москве зжег подлинно, а как те тетрати зжог, того у него нихто не видал, и тех тетратей он никому не казывал, и списков с них никому не давал, и в совет (Л. 10) к себе к тем воровским писмам никово не призывал, и советников ево, Гришкиных, и единомышленников на такое ево воровское дело никово не знает. А что он, Ивашка, слыша от того Гришки такие ево воровские на великого государя с поношением хулные слова, и усмотря в воровских ево тетратех ему ж, государю, многие укорителные слова ж, ему, государю, и святейшему патриарху не известил, и ево, Гришки, поймав, к судьям не привел, и то он учинил для того, чтоб он, Гришка, от нево, Ивашки, не заплакал, и в том он, Ивашко, перед государем виноват».
Иконник Ивашко Савин, на которого Гришка Талицкой в роспросе и с розысков говорил: «Тому де иконнику дал он на столбцах воровские писма для того, что он, Ивашко, ему, Гришке, был друг, и в тех воровских писмах он, Ивашко, с ним, Гришкою, был единомышленник». И те воровские писма у нево, Ивашки, и выняты. А он, Ивашко, сказал: «Гришка де дал ему, Ивашке, те написанные столбцы о пришествии в мир Антихриста и о летех от создания мира да скончания света для ведомства, для того, что любы Божия всему веру емлет, и он де, Гришка, в тех писмах писал все правду, (Л. 10 об.) от книг Божественного Писания, а не своим вымыслом, а от которых книг, и то де в тех писмах написано имянно».
Да он же, Ивашка, с пытки говорил: «К тому де Гришке в дом он хаживал, и те писма, которые у него вынеты, толковал ему он, Гришка. А с Тамбовским де епискупом спознал ево, Гришку, он, Ивашка, и с тех писем, которые у него, Ивашка, взяты, книгу написал он, Гришка, и епискуп де за ту книгу прислал к нему, Гришке, с ним, Ивашком, денег пять рублев».
Он же, Ивашка, в роспросе и с третьей пытки говорил: «Кроме де Гришки Талицкого и Артемошки Иванова иных единомышлеников никого нет, и тех писем, которые у него взяты, никому он не показывал, и на список за деньги и без денег никому он не давал, и у иных ни у кого в доме таких писем не видывал».
Он же, Ивашка, з Гришкою Талицким приходили к Тамбовскому епискупу Игнатию и про такие писма словесно разговаривали: о Последнем Времени, и об Антихристе, и великого государя всякими поносными (и Антихристом) ево словами против тех писем поносили, и Антихристом ево, великого государя, они, Гришка и Артемошка, (Л. 11) и он, Ивашка, называли. И архиепискуп им сказал: «Я де тем писмам не верю».
Мещанской слободы Церкви Андреяна и Наталии пономарь Артемошка Иванов, на которого Гришка Талицкой в роспросе и с пыток говорил, что он ему дал тетрать „О исчислении лет от сотворения Света до пришествия Антихристова“ и „О последнем времени“ для того, что тот Артемошка с ним, Гришкою, и с Ивашком Савиным, и с Тамбовскими епискупом Игнатьем во единомыслии.
Артемошка в роспросе и с пыток говорил: «Про писма де, которые взяты у Ивашки Савина, он, Артемошка, ведал, и в совете с ним, Гришкою, и с Ивашком Савиным был, и розговоры у них о том бывали у того Гришки в дому, и писма ему давал. Он же, Гришка, с ним, Артемошкою, и с Ывашком иконником бывали у Тамбовского епискупа, и Гришка ему, епискупу, книги писал, и как он, Гришка, ту книгу к нему, епискупу, принес, и епискуп де (Л. 11 об.) приняв ту книгу, говорил: „Бог де весть, правда ль то писано?“»
А сын ево, Артемошкин, Ивашко сказал: «Гришку Талицкого он знал потому, что он знаком был отцу ево и на двор к ним прихаживал, а про воровство де ево, Гришкино, он не ведал».
А Гришка сказал: «Про воровство де ево, Гришкино, он не ведал, толко списывал у него с тетратей главы приличные о Последнем Времени».
А Ивашка сказал: «У Гришки де Талицкого тетрати он списывал по повеленью отца своего и, списав тетрати, отдал отцу своему».
А Артамошка с четвертой пытки говорил: «В тех де воровских писмах советников их было трое: Гришка Талицкой, он, Артемошка, и Ивашка иконник. И те писма толковали они вместе, а пуще де у них в том деле в толкованье был Гришка Талицкой, и сказывал, что пришло Последнее Время. И он по тем ево словам в том ему верит. (Л. 12) Да Гришка ж Талицкой резал доски, и хотел те писма теми досками печатать, и для возмущения в народ, напечатав, бросать. А иным никому тех писем списывать он не давал, и нихто у него не читал, и во единомыслие никого не призывал, и у иных никого таких писем не видал. А сын ево, Артемошкин, Ивашка про те писма не ведал, а с тех воровских писем тетрати, которые у него, Артемошки, взяты, тот ево сын читал. А что де он, Артемошка, в тех воровских писмах на того Гришку не известил и сам с виною не пришол, и в том он перед великим государем виноват».
Варламьевской церкви поп Лука, на которого Гришка Талицкой показал, что он ему отец духовной, и для исповеди ево, Гришки, и жены ево приходил в дом, и в то время он, Гришка, тому своему отцу духовному про те численные лета и Антихристово в мир пришествие сказывал, и в тетратех то воровское писмо ему, Луке, чол, и он де, Лука, ему, Гришке, в том не воспретил, и от того дела ево не у[ни]мал, для того де те писма он, Гришка, и писал.
(Л. 12 об.) А поп Лука в роспросе и с пыток говорил: «Про те де писма он, Гришка, в дому своем ему сказывал, и чол немного, и ево, Луку, спрашивал, как ему быть. И он де, Лука, ево от того унимал и говорил: „Времена де и лета положил Бог своею властию, а тебе де, Гришке, про те лета почему знать?“ А что де он, Лука, в том ево воровстве на него, Гришку, государю не известил, и в том он перед великим государем виноват».
Боярин князь Иван княж Иванов сын Хованской, на которого Гришка Талицкой показал: «На Троицком де подворье, что в Кремле, говорил ему, Гришке, оной боярин Хованской: „Бороды де бреют; как де у меня бороду выбреют, что мне делать?“ И он де, Гришка, ему, князь Ивану, молвил: „Как де ты знаешь, так и делай“. Да после де того он же, Гришка, был у него, князь Ивана, в дому, и он де, князь Иван, говорил ему, Гришке: „Бог де дал было мне венец, да я потерял: имали де меня в Преображенское, и на Генералном дворе Микита Зотов ставил меня в митрополиты, и дали де мне для отречения столбец, и по тому де (Л. 13) писму я отрицался, а во отречении спрашивали вместо „веруешь ли?“ – „пьешь ли?“. И тем де своим отречением я себя и пуще бороды погубил, что не спорил. Лутче де было мне мучение – венец принять, нежели было такое отречение чинить».
А князь Иван Хованской сперва в роспросе говорил: «Те де слова он, князь Иван, ему, Гришке, говорил для того, что он, Гришка, ево, князь Ивана, словами своими оболстил». А после того он же, князь Иван, в роспросе ж и с ним, Гришкою, в застенке на очной ставке и с подъему говорил: «Теми де словами он, Гришка, ево, князь Ивана, поклепал напрасно, за то говорил ему, князь Ивану, он, Гришка, о дьяконе, которой жил в селе Горях, чтоб ево поставить в вотчину ево, князь Иванову, в село Ильинское в попы, и он де ему в том отказал. А что де он, князь Иван, сперва в роспросе против тех Гришкиных слов винился, и то он сказал на себя напрасно, в торопях».