[1272]. Предисловие Г. Ловцкого также не выявлено[1273]. Бесследное исчезновение этого, как можно предположить, немалого по объему и значительного по затраченным времени и усилиям труда почти необъяснимо, как и отсутствие упоминаний о нем где-либо еще, кроме приведенных выше газет. Казалось бы, подобное в локализованной и плотно связанной между собой среде еврейской творческой интеллигенции должно быть полностью исключено. Трудно себе представить, чтобы такое незаурядное событие, как перевод книги Шестова на иврит, притом, судя по всему, почти готовый к печати, прошло никем не отмеченным, а сам манускрипт случайно затерялся где-то в издательско-типографских дебрях, а затем и вовсе исчез. И тем не менее факт остается фактом: о переводе И. Ламдана ничего неизвестно. Гадать приходится и о вступительной статье Г. Ловцкого, которая, если она предназначалась для этого издания, должна была быть как минимум переведена на иврит. Между тем, даже если предположить, что в «Новом журнале» действительно опубликован текст русскоязычного оригинала, остается вопрос: куда подевался ивритский перевод?
В Палестине Шестов прочитал шесть лекций[1274]. Первая из них, «Der gefesselte Parmenides» («Скованный Парменид»), платная и читавшаяся по-немецки, состоялась 8 апреля 1936 года в Иерусалиме, в помещении Evelyn de Rothschild School (здание сохранилось до сегодняшнего дня по адресу: Menahem Ussishkin Str., 38). На следующий день после нее Шестов писал жене в Париж:
Получил все ваших три письма, дорогая Лизаровна. Спасибо. Слава Богу, что все у вас благополучно. У меня тоже все идет как нельзя лучше. О нашем путешествии и о первых днях в Тель-Авиве я уже тебе писал. Три дня тому назад приехал в Иерусалим. В Тель-Авиве я ровно ничего не делал – все гулял или сидел на морском берегу: чудное море. Не прочел за две недели, что прошли с отъезда, ни одной строчки, так что боялся, что разучусь читать и писать и введу тебя в новый расход: придется меня, вместе со Светланой[1275], в детский сад посылать грамоте учиться и под руководством Светланы разбирать, которая буква а, а которая о. Но – увы! ведь я приехал лекции читать, и мое dolce far niente[1276] пришлось прервать: вчера здесь состоялась первая лекция, по-немецки. Несмотря на то, что о ней было объявлено всего за три дня и несмотря на высокие цены (12 и 8 франков), пришло все-таки человек сто. В воскресенье едем обратно в Тель-Авив. Все осматривали и Иерусалим и окрестности: видели развалины храма, Гефсиманский сад, Масличную гору, гору, на которой дьявол искушал Христа, старый арабский город, и сделали чудную поездку на Иордан и к Мертвому морю. Нам пока везет: стоит чудная погода, и не жарко. Принимают очень радушно. Подробно не описываю: очень все-таки и осмотры, и лекции утомляют, хотя я все время стараюсь о том, чтобы побольше отдыхать. Приеду и все расскажу. Пока только скажу еще раз, что поездка великолепная. Плохо только одно: очень уж обрамила цивилизация Палестину. На берегу Мертвого моря великолепный ресторан с dansing’ом и граммофоном и т. д.
Жду от вас дальнейших известий. Как подписка на книгу идет?[1277] Должно быть, не очень – а то бы написали. Перевела Таня статью мою о Леви-Брюле?[1278] С этим нужно бы поторопиться. Пусть обо всем напишет.
Когда вернусь – трудно сказать: должно быть, между 15 и 20 мая. Теперь предстоят лекции в Тель-Авиве и провинции. О них уже было ясно, и они, верно, соберут больше народу.
Целую тебя, детей, зятьев и внучку.
Еще день спустя, 10 апреля, Шестов примерно о том же писал А. М. Лазареву:
Шлю Вам и Берте Абрамовне свой сердечный привет из Иерусалима. Дивная страна Палестина: мы уже кое-что успели увидеть. Сегодня видели гробницы пророков и Гефсиманский сад. Рассказать в письме невозможно – может быть, при свидании все само собой расскажется. Прочел уже первую лекцию в Иерусалиме – по-немецки. Послезавтра едем в Тель-Авив: начнутся русские лекции. Жаль, что нужно читать: куда лучше смотреть.
Обнимаю Вас
Иерусалим очаровал Шестова и сопровождавших его Ловцких, которые сделали свои приписки на почтовой открытке, отправленной Львом Исааковичем Б. Фондану, по всей вероятности, в тот же день, что и приведенное письмо А. Лазареву. Упоминающая эту открытку Н. Баранова-Шестова приводит из нее только по одной фразе – Шестова: «Палестину не описать словами»[1281], и Ф. Ловцкой: «Шлем привет из страны чудес» (Баранова-Шестова, II: 151). В полном виде в ней говорилось следующее:
Я сейчас нахожусь в Иерусалиме и уже выступил с одной лекцией на немецком языке. И теперь намереваюсь дать еще одну, на русском. Должен признаться, что Палестину не описать словами. Сегодня я был в Гефсиманском саду… Я Вам расскажу обо всем, когда вернусь в Париж. Целую Вас. Мои наилучшие пожелания Вашим дамам.
Привет из страны чудес.
Очень дружеский привет. Как я сожалею, что Вас здесь нет!
Главная заслуга в иерусалимском приеме – экскурсиях по городу и его окрестностям (когда Шестов и мог созерцать Силоамский источник, о котором говорилось выше) и поездке на Мертвое море – принадлежала Максу Эйтингону и его супруге. Через несколько дней после того, как они покинули Иерусалим и вернулись на свою основную базу, в Тель-Авив, Ф. Ловцкая, благодаря Эйтингонов за сердечный прием, писала:
Прежде всего – большое Вам спасибо, Вам и М<ирре> Я<ковлевне>, за Ваше внимание по отношению к нам, за гостеприимство, за теплоту отношения. Мне трудно словами выразить свои чувства, по состоянию я этого не умею, но, быть может, Вы почувствуете и без слов то, что мне хотелось бы выразить словами.
А Г. Ловцкий, сохраняя верность своему композиторскому ремеслу, сделал такую приписку:
Дорогой Марк Ефимович и Мирра Яковлевна! Большое спасибо вам за незабвенные дни в Иерусалиме! Все эти грандиозные впечатления надо еще в себе переработать и написать симфонию о священном граде или… ничего не написать[1283].
Судя по всему, организацию иерусалимской лекции Шестова взял на себя все тот же Эйтингон. Присутствовавший на ней журналист и писатель Йешурун Кешет, скрывшийся за псевдонимом Kheret ve-neyar (букв.: Гравер и бумага), следующим образом передавал в газете «Doar Hayom» свои впечатления:
Перед наступлением второго дня Песаха известный философ, проф. Лев Шестов, прочитал в зале школы Evelyn de Rothschild лекцию под названием «Скованный Парменид». Парменид, один из величайших философов древности (родился около 540 г. до н. э., примерно во время возвращения вавилонских изгнанников в Сион), принадлежал к элеатской философской школе (зародившейся в греческом городе Элея, который в настоящее время входит в состав Италии). Его учение делит целостное мироздание на две основные категории: истинное существование, которое бесконечно и непостижимо для человеческого существа, и объекты, существующие в воображении, то есть вещи, которые, как полагает человеческий разум, он в состоянии постичь. Название лекции и имя докладчика привлекли большое количество слушателей как мужчин, так и женщин, в основном из интеллигентного слоя общества. Содержание лекции оказалось приятным сюрпризом. Из-за фонетического сходства некоторые неверно истолковали ее название и решили, что она называется «Связанный Прометей», – это заставило предположить, что философ Шестов, покинувший антифилософскую страну Советов и ставший ученым-странником, преподающим в зарубежных университетах, намеревается придать своей лекции некое символическое значение духовной свободы ученых-изгнанников, разбросанных сегодня по разным странам и как бы скованных цепями. Было, однако, весьма интересно выслушать глубокое и стройное рассуждение, касающееся не политики, а научных материй и содержащее одну из загадок вселенной.
Д-р Г. Шолем, профессор Еврейского университета в Иерусалиме, представил лектора аудитории. По его словам, тема лекции, которую присутствующие собрались прослушать, стала лейтмотивом философской системы Шестова. Шолем просил у аудитории прощения за то, что лекция будет прочитана на немецком языке, поскольку преподаватель недостаточно знает иврит.
Проф. Шестов, имеющий вид старца, умудренного изучением Торы и Талмуда, прочитал заранее подготовленный текст. Тема была одновременно чрезвычайно простой и невероятно глубокой и загадочной: вопрос о необходимости. Обречены ли все события, происходящие в мире, произойти? Как должно человечество отнестись к этому детерминизму? Должны ли мы подчиниться предопределенному положению вещей или нам позволено восстать против этого закона природы? Лектор, понимая, какая аудитория пришла его послушать (что данный форум не является местом для заумных дебатов, но, в лучшем случае, кафедрой для публичной лекции), воздержался от строго научного анализа своей темы, выбрав вместо этого афористический стиль, т. е. цитирование высказываний и речей ученых мудрецов. Как на ключевой фигуре он сосредоточился на Аристотеле, «льве» этой прославленной компании. Комментируя Парменида (которого Платон называет «великим») и его философию, Аристотель утверждал, что он (то есть Парменид) был ограничен