[1498]. У нее, как нам видится, есть, помимо фактической основы, и литературный источник – «Баллада о гвоздях», одно из самых известных произведений Тихонова[1499].
Оба текста представляют собой лирический рассказ о гибели отряда – в одном случае моряков, в другом – пехотинцев-гвардейцев, которым нужно захватить мост, ибо без него «город… не взять». Оба поэта пользуются сдержанной интонацией, достигаемой отчасти за счет «негладкого» тонического стиха (в песне, казалось бы, неожиданного): она оттеняет трагизм происходящего. Оба включают в текст элементы диалога, в том числе военные команды:
Спокойно трубку докурил до конца,
Спокойно улыбку стер с лица.
«Команда, во фронт! Офицеры, вперед!»
Сухими шагами командир идет[1500].
«Товарищ генерал, вот добровольцы —
Двадцать два гвардейца и их командир
Построены по вашему…» – «Отставить, вольно!
Значит, вы, ребята, пойдете впереди…»[1501]
Контрастное сочетание языка военных команд и разговорной, «неформальной» речи ощущалось и в балладе Тихонова: «„Зато будет знатный кегельбан“. / И старший в ответ: „Есть капитан!“» Далее, у обоих поэтов сходным образом предсказана гибель воинов: «У кого жена, дети, брат – / Пишите, мы не придем назад» (Тихонов); «Все сдали документы и сдали медали» (Визбор; известно, что документы и медали бойцы сдавали на случай гибели, отправляясь во вражеский тыл – в разведку, за «языком» и т. п.).
Трагизм ситуации оттеняется у обоих поэтов также за счет не совместимого с войной мотива покоя, пусть даже звучащего у них в разном контексте: «Спокойно трубку докурил до конца…» (Тихонов) – «Он [город] расколот на две части рекою, / Полный тихого лесного покоя» (Визбор). Похоже построена развязка сюжета, содержащая доклад (у Визбора – условный) высокому (адмирал, генерал) военному начальству: «Адмиральским ушам простукал рассвет: / „Приказ исполнен. Спасенных нет“» (Тихонов); «Товарищ генерал, приказ ваш исполнен, / Да некому об этом вам доложить» (Визбор). Кажется, младший поэт почувствовал скрытую перифрастичность тихоновского оборота «Спасенных нет», словно переворачивающего привычное «жертв нет», и по-своему развернул ее в своих строках. «Доложить» о выполнении приказа некому, и вместо погибшего офицера «докладывает» сам поэт.
И наконец, еще одна параллель. Название и афористический финал «Баллады о гвоздях» создают метафорический образ несгибаемых моряков, уподобленных по своей стойкости металлу: «Гвозди б делать из этих людей: / Крепче б не было в мире гвоздей». Но аналогичная метафора есть и в песне Визбора: «Беги вперед, беги, стальная пехота…».
Раз уж мы коснулись «стальных» метафор, то сразу отметим еще одну параллель такого рода. В визборовской «Песне о подводниках» (1970) слышим:
Подводная лодка —
Морская гроза,
Под черной пилоткой —
Стальные глаза (1, 210).
Нам думается, что этот образ навеян стихотворением Тихонова «Над зеленою гимнастеркой…»:
Над зеленою гимнастеркой
Черных пуговиц литые львы,
Трубка, выжженная махоркой,
И глаза стальной синевы (91).
Здесь слышится и интонационно-синтаксическое сходство портретных деталей: «Под черной пилоткой» – «Над зеленою гимнастеркой». Возможно, что это тихоновское стихотворение отозвалось у Визбора – на уровне и содержательном, и формальном (рифмовка) – и в более ранней «Карибской песне» (1963), героями которой являются тоже подводники. Цитируем Тихонова:
Как пленительные полячки
Присылали письма ему,
Как вагоны и водокачки
Умирали в красном дыму.
Теперь – Визбор:
И белокурые морячки
Нам машут с бережка платком:
Ни происшествий вам, ни качки,
И девять футов под килём (1, 112).
«Полячек» бард как бы заменяет «морячками» (кстати, аналогичный образ появится и в «Песне о подводниках»: «Прощайте, красотки!»), а в рифмующемся с ними слове и менять ничего не пришлось: «водокачки – качки». Конечно, Визбор не повторяет Тихонова: если стихотворение-претекст вполне серьезно, отчасти даже драматично («Как бежал он три дня полями / И лесами – четыре дня»), и речь в нем идет о гибели людей, то обе визборовские песни звучат в полушутливой, порой разговорной манере: «А потопить нас, братцы, – хрен-то!» (впрочем поэт ухитрился зарифмовать последнее слово с морским термином: «…И в ураган, и в полный штиль / Мы из любого дифферента / Торпеду вмажем вам под киль»); «Голодные ходят медведи / У штурмана над головой» и т. п.[1502]
И для того чтобы уже закончить с морской темой, отметим еще одну возможную реминисценцию. Правда, здесь, в песне «Мы вышли из зоны циклона…» (1980), поется, судя по всему, о гражданском флоте, но все-таки – о флоте:
И с нами в моряцкой одежде,
Суровых мужчин посреди,
Добрейшая дама – Надежда,
Как все, со стаканом сидит (1, 350).
Мотив совместного пиршества людей и аллегорического женского персонажа предвосхищен в стихотворении Тихонова «Огонь, веревка, пуля и топор…»: «Неправда с нами ела и пила» (90). Визбор придает аллегорическому образу бόльшую конкретность. У Тихонова иносказательно и само «пиршество» – по крайней мере, в масштабном космогоническом контексте («И в каждой капле спал потоп, / Сквозь малый камень прорастали горы») оно кажется именно таким. Визбор же погружает нас в атмосферу реального морского застолья по случаю «выхода из зоны циклона», избавления от опасности («Граненых стаканов касанье – / Как славно, друзья, уцелеть!»).
О своей песне «Воспоминания о пехоте» (1980) Визбор говорил, что ее название навеяно стихотворением Межирова «Воспоминание о пехоте»[1503]. Литературный след в этой песне дает повод поискать в ней и другие параллели. Мы полагаем, что в ней отозвалось и стихотворение Тихонова «Раненый», начинающееся таким четверостишием:
Дрожащий не от боли – от испуга —
И раненую ногу волоча,
Снимал он под сочувственную ругань
Свою рубаху с потного плеча (81).
Лирический герой Визбора слышит, как его раненый товарищ «клянет шепотком агрессивные страны, нейтральные – тоже» (1, 349). У этих строк есть и другой вариант: «матеря шепотком»[1504]. Очевидно, что смягченный вариант (без «мата») появился в порядке автоцензуры, с которой выступающим на публике бардам так или иначе приходилось считаться[1505]. Нам думается, что этот мотив возник у Визбора в стихах именно о раненых под влиянием «сочувственной ругани» в стихах Тихонова, только у того она звучит из уст окружающих, а у Визбора – из уст самого раненого.
Можно вспомнить и еще одно тихоновское стихотворение, тоже военное, с аналогичным мотивом: «Товарищ ругался беззлобно, / Свистел я, чтоб ночь превозмочь…» («Базара пустынные камни…»; 85) Эта «беззлобная ругань» и «свист» контрастно звучат посреди чуть ли не апокалиптической картины: «Как будто чума пировала / И пеплом засыпала пир». Вот и визборовский лирический герой старается противопоставить нечто позитивное безрадостной обстановке: «Я надеюсь еще на счастливую жизнь, / Если это, конечно, в природе возможно» (последняя строка становится рефреном песни).
Это можно было бы счесть случайным совпадением, если бы не еще одна перекличка двух произведений. У Визбора читаем: «Перед нами в снегах лесотундра лежит, / Медицинская лошадь бредет осторожно. <…> Так и еду я к вам в этих грустных санях…». О какой войне пишет Визбор? Логично предположить, что о Великой Отечественной, о которой он писал не раз. Конечно, эта война коснулась лесотундры (на Кольском полуострове шли боевые действия), и лошади в медсанбатах использовались, но очень уж не характерный для литературы и кинематографа о войне антураж поэт использует.
Не тихоновским ли стихотворением он подсказан? В финальном четверостишии «Раненого» читаем: «Двуколка прыгала в ночной прохладе, / Шумя, бежала черная страна». Кстати, и в процитированном выше стихотворении «Базара пустынные камни…» тоже есть похожий мотив – даже более резкий, ибо там лошадь уже не «медицинская», а похоронная: «И мертвый солдат на телеге / Тяжелой рукой шевельнул». Оба стихотворения написаны Тихоновым в 1916 или 1917 году – стало быть, отражают военные впечатления Первой мировой. Воевал же молодой поэт, как мы уже говорили, в Прибалтике. Это, конечно, не лесотундра, но сравнительно северный край, в восприятии читателей тихоновской поэзии заострявший ощущение «северной» суровости и мужества его героев. «Лесотундра» же появилась у Визбора, скорее всего, потому, что он сам служил в армии на Севере, в Кандалакше, и лесотундра была хорошо ему знакома. Так реальные биографические воспоминания могли переплестись с литературными впечатлениями, а вывел поэта этот синтез в конце концов к полуиронически звучащей любовной теме, в стихотворении Тихонова отсутствовавшей: «Я хочу, чтобы вы не забыли меня, / Если это, конечно, в природе возможно».
Н. А. Богомолов предполагает, что литературным источником строк «Уже изготовлены пули, / Что мимо тебя просвистят» из песни Визбора 1962 года «Спокойно, дружище, спокойно!..» (1, 94) было стихотворение Гумилева «Рабочий»: «Пуля, им отлитая, отыщет / Грудь мою, она пришла за мной» (и далее)