[1506]. Эту убедительную версию мы дополнили своим наблюдением: похожий мотив есть и в армейском стихотворении Визбора «Сделана в дымных больших городах…» (1957)[1507].
Но Визбор мог помнить и стихотворение Тихонова «Атака под Роденпойсом», где есть строки, близкие по смыслу гумилевским:
И там, где лес снаряды гнули,
Я придержал коня.
Других кругом искали пули,
Но не меня (84).
Вообще молодой Тихонов во многом идет за Гумилёвым: «адамизм» последнего ему явно близок[1508]. Но в данном случае строки Тихонова по смыслу даже ближе Визбору, чем строки Гумилева: и у Тихонова, и у Визбора пули минуют лирического героя («других кругом искали пули, но не меня»; «мимо тебя просвистят»), между тем как у Гумилева гибель его предопределена («пуля, им отлитая, отыщет грудь мою»). Но повод обратиться к стихотворению «Атака под Роденпойсом» у нас еще будет.
К стихотворению Тихонова «Смерть друга» восходит, по нашему мнению, мотив поиска погибшего в песне Визбора «Серега Санин» (1965). «Я свежий труп ищу в траве, / Я свежий труп ищу» (86), – читаем у Тихонова. Этим строкам соответствуют следующие строки Визбора:
Два дня искали мы в тайге капот и крылья,
Два дня искали мы Серегу.
А он чуть-чуть не долетел, совсем немного,
Не дотянул он до посадочных огней (1, 154).
Судя по двум последним стихам приведенной цитаты из «Сереги Санина», тело погибшего пилота все-таки нашли – как нашел тело своего друга лирический герой Тихонова:
Земля одна и смерть одна,
Но почему я стал?
Мне голова его видна
И темных губ овал.
Заметим, что оба поэта пользуются повтором, эмоционально усиливающим лирическую ситуацию («ищу… ищу»; «искали… искали»).
И еще об авиационных мотивах. Отголоски тихоновской «Баллады о синем пакете» слышатся нам в написанной для фильма «И ты увидишь небо» песне Визбора «Деревянный самолет» (1978, муз. В. Берковского). Герой «Баллады…» должен доставить в Москву пакет с донесением. По ходу лирического сюжета нарастают и динамика действия, и его напряжение. Сначала человек бежит, затем скачет на коне, едет на поезде и, наконец, летит самолетом:
А летчик упрям и на четверть пьян,
И зеленою кровью пьян биплан.
Ударило в небо четыре крыла,
И мгла зашаталась, и мгла поплыла (118).
Герой песни Визбора тоже должен доставить пакет, и летит он тоже самолетом. Так было нужно по сюжету фильма, но именно необходимый автору песни мотив «архаичной» летательной техники мог напомнить ему о стихотворении Тихонова, написанном в 1922 году – то есть как раз в те времена, когда история авиации только-только начиналась. У-2, на котором уже в четырнадцать лет начал летать прототип героя фильма, Аркадий Каманин, «совсем мальчишка» (Визбор), – тоже биплан, и в самом деле деревянный. Самому поэту эта модель была хорошо знакома: на У-2 (уже переименованном в По-2) он летал, занимаясь в юности в аэроклубе. Но главное – герой кинокартины и, соответственно, визборовский герой должен, подобно герою Тихонова, доставить самолетом секретный пакет:
Летит пилот, минуя смерти,
Минуя черный дым стрельбы,
Ведь пять печатей на конверте —
Полетный курс твоей судьбы (1, 448).
В балладе Тихонова самолет терпит аварию: «С размаху земля навстречу бьет, / Путая ноги, сбегался народ». Эти строки предвосхищают развязку другой авиационной песни Визбора – «Капитан ВВС Донцов» (1967). Ее герой, тоже пилот, находится на грани гибели: «С левым шасси какой-то вопрос / И оно бесполезно висит в полете» (1, 184). Но все-таки исход полета благополучен:
И красные строчки – посадочный знак,
И красный удар – в бетон!
Прекрасные ветры в открытый колпак,
И кто-то целует потом…
Здесь, как видим, тоже есть «удар» машины – пусть не о землю, а о бетон; есть и сбегающиеся, готовые спасать/встречать пилота люди. Два произведения близки друг другу и ритмически. Сравним, например, строки: «А летчик упрям и на четверть пьян» (Тихонов) – «А наземный пост с хрипотцой донес» (Визбор). В обоих случаях использован дольник, при этом совпадает количество слогов (10). В каждом из стихов по четыре ударных слога, и номера трех из них полностью идентичны: 5, 8, 10. Это позволяет предположить, что у Визбора сработала ритмическая память, и он, коснувшись «тихоновской» темы, поневоле подключился и к ритму Тихонова, его интонации. Оба поэта пользуются – и не только в процитированных строках – усиливающей динамику стиха анафорой на «А» (Тихонов: «А конь ударил, закусил мундштук»; Визбор: «А человек, сидящий верхом на турбине»; «А „тридцать второй“ кричит…»). В целом же Визбор придал «летному» сюжету, драматизированному за счет мотива важного пакета, общечеловеческое звучание, привнеся в него мотив выбора жизненного пути («полетный курс твоей судьбы»)[1509].
Поэзия Тихонова, как нам думается, «подсказала» Визбору и несколько альпинистских мотивов.
Визбор явно держал в своей творческой памяти стихотворение Тихонова «Я снова посетил Донгузорун…». Воспевший кавказскую вершину Донгузорун в песне 1966 года «Снегопад» («Розовеет ввечеру Донгузорун»), он, по-видимому, позаимствовал у Тихонова мотив «бурунной рати» горной реки в ранней (возможно, вообще первой) песне «Теберда» (1952): «Серебрей серебра, там бурунная рать / По ущелью бурлит, не смолкая» (1, 16); ср. у Тихонова: «Я снова посетил Донгузорун, / Где лед светил в реки седой бурун» (277); кстати, словосочетание «голубая вода» в «Теберде» («Теберда, Теберда, голубая вода») совпадает с тихоновским: «Голубая вода Теберды» («Горных рек нескончаемый гул…»; 280). Не удивительно, что ранняя песня будущего барда пишется с оглядкой на стихи любимого поэта. Если же вернуться к стихотворению Тихонова «Я снова посетил Донгузорун…», то к нему может восходить аллегорический образ в песне «Заканчивай, приятель, ночевать…» (1964):
Огонь в своей лампаде пригаси,
Задумчивые думы пригласи,
Измученный, у ночи на краю
Выдумывай любимую свою (1, 125).
У Тихонова: «В глуши угрюмой, лежа у костра, / Перебирать все думы до утра». Кстати, два стихотворения роднит и общий размер – пятистопный ямб. Визбор развивает лирический образ предшественника, конкретизируя его за счет любовной темы.
Первая строфа песни «Настанет день» (1978) представляет собой неожиданную, даже остроумную поэтическую «версию» сотворения мира, точнее – горного массива. Лирический герой здесь – своего рода демиург и в то же время… «играющий в кубики» ребенок:
Если изумрудную долину
Речкой разделить наполовину,
Вкруг поставить горы
И открыть просторы —
Будет юго-западный Памир (1, 321).
Эти строки – вариация на тему стихотворения Тихонова «Эльбрус с Бечасына», в которой «космогонические» мотивы звучали, но «детско-игрушечный» – нет. Приведем его текст полностью:
Намеченный смело
Над зыбью полей
Светящимся мелом
По аспидной мгле…
Вычерчивал мастер
Во весь небосклон
Его, как на части
Разбившийся сон.
Чертил он и правил
Снега, как рассказ,
И гору поставил
И вывел на нас.
И падал кусками
И сыпался мел,
Но гору на память
Он кончить сумел (278).
Созидающим горы «мастером» становится у Визбора альпинист. «Гора на память» – этот тихоновский мотив переходит и в песню Визбора, где он расширяется и обретает опять-таки «космогонический» характер:
Настанет день, растают горы за горами
(оценим эту игру слов. – А. К.),
Но мы тебя от этой участи спасем.
Настанет день, но ты не расстаешься с нами —
О наш Памир!
Как в рюкзаке, тебя в душе мы унесем.
То есть – память о горах сотрется, и они как бы исчезнут (их же поначалу не было, мы их сами сложили из «кубиков»!), но к Памиру это не относится.
Размер стихотворения Тихонова «Эльбрус с Бечасына» – двустопный амфибрахий – мог отозваться по закону той же ритмической памяти в песне Визбора «Поминки» (1965): «– Ну вот и поминки за нашим столом. / – Ты знаешь, приятель, давай о другом» (1, 150). Правда, амфибрахий у Визбора формально четырехстопный, но авторское исполнение с паузой-цезурой легко разбивает его, превращает в двустопный.
И еще в песне Визбора тихоновским стихотворением навеян, как нам думается, мотив сравнения гор со сном: «Действительно, горы. Как сказочный сон» (напомним текст Тихонова: «Его, как на части / Разбившийся сон»). Можно предположить, что сама тема гибели альпиниста (она и звучит в «Поминках», а также в песне 1974 года «Что ж ты нигде не живешь?..») ассоциировалась у Визбора с поэзией Тихонова. Перу старшего поэта принадлежит стихотворение «Он – альпинист и умирал в постели…», посвященное памяти Марка Аронсона. В нем звучит лирическое сожаление о том, что горновосходитель ушел из жизни не там, где ему это пристало, а дома – будто и не бывал на вершинах:
Он – альпинист и умирал в постели,
Шла тень горы у бреда на краю.
Зачем его не сбросили метели
Высот Хан-Тенгри в каменном бою… (284).
Но здесь преемственность не текстуальная, а тематическая[1510]. Зато есть у Визбора горная песня, в которой текстуальное «присутствие» Тихонова, причем сразу нескольких его произведений, ощутимо.