По воспоминаниям М. Розановой-Синявской, 3 марта 1974 года (через два дня после своей вынужденной эмиграции) Максимов уже был в доме Синявских в предместье Парижа и сразу же сообщил: «Ну вот. Я начинаю издавать журнал. Есть деньги. Я приглашаю вас работать вместе. Мы издадим журнал под тремя именами: Вы, Андрей Донатович, я и Пахман[1523]. Вот под тремя именами будет журнал»[1524].
Журнал «Континент» начал выходить осенью 1974 года и впервые появился на книжной ярмарке во Франкфурте-на-Майне. Название было предложено Солженицыным и предполагало, что издание будет посвящено не только жизни в СССР, но и ситуации в странах Восточной Европы. Солженицын оказал существенную поддержку Максимову в период создания журнала: дал письмо-поручительство Акселю Шпрингеру – крупному немецкому медиамагнату, на средства которого и издавался в дальнейшем «Континент». Посылая приветствие первому номеру издания, Солженицын в частном письме Максимову от 1 июня 1974 года выражал осторожные сомнения: «Допускаю с возможной горечью, что пожелания мои не сбудутся: среди перечисленных Вами сотрудников есть такие, кто обещают суету, теребленье и эгоизм. Очень жаль, если задергают журнал (как третья эмиграция успевает уже в других местах), отведут его от крупного исторического шага»[1525].
Первые четыре номера «Континента» были подготовлены при активном участии супругов Синявских, а также их друга Игоря Голомштока. Под именем Абрам Терц Синявский опубликовал в журнале три критических очерка: «Литературный процесс в России» (1974, № 1), «Памяти павших: Аркадий Белинков (1974, № 2), «Люди и звери» [О Г. Владимове] (1975, № 3). Статья «Литературный процесс в России» вызвала бурю негодования в среде русской эмиграции. Печально известное сопоставление «Россия – Сука» (возникшее в контексте разговора о вынужденном еврейском исходе из России) Синявскому-Терцу не простили уже никогда, а сам он реакцию эмигрантской среды на собственные тексты (прежде всего «Прогулки с Пушкиным») назвал впоследствии «вторым судом над Абрамом Терцем». Максимов против публикаций Синявского в «Континенте» не имел никаких возражений, был настроен на плодотворное сотрудничество.
Вскоре после эмиграции из СССР в редколлегию «Континента» вошли Наум Коржавин и Александр Галич, Владимир Буковский и Эрнст Неизвестный. Бессменным членом редколлегии на протяжении всех лет издания журнала оставался Иосиф Бродский. Виктор Некрасов был заместителем главного редактора вплоть до 1982 года, затем на этом посту его сменила Наталья Горбаневская. Всеми, кто имел отношение к изданию «Континента», владело ощущение общей, чрезвычайно важной и судьбоносной задачи.
В 1975 году Владимир Максимов писал Роману Гулю от имени этого коллективного, сплоченного «мы»:
Поймите же, наконец, многоуважаемый Роман Борисович. Наш журнал спокойно будет существовать самостоятельно, что бы о нем ни говорили в нынешней эмигрантской среде. Повторяю, у нас достаточно для этого авторитета внутри России (беззаветность Сахарова и шесть с половиной лет каторжных лагерей Синявского чего-нибудь да стоят!), а также профессиональной репутации (большинство из нас имеет серьезного и стабильного читателя, как на родине, так и за рубежом). Мы делаем журнал в основном не для эмиграции, а для России и Восточной Европы, и уже получаем огромное число откликов оттуда[1526].
Тем не менее внутренний, межличностный конфликт в редакции постепенно назревал. 19 июля 1975 году Синявский в личном письме Максимову попросил об отставке и сообщил о добровольном выходе из редколлегии. Он объяснял это тем, что «никогда не был склонен к „общественной деятельности“», и участие в «Континенте» лишний раз доказало, что самому ему лучше держаться «островного» положения. Синявский настаивал на уходе и просил принять письмо как личное заявление, выражая вместе с тем надежду на сохранение дружеских отношений с Максимовым.
Днем позже Максимов отвечал Синявскому, что «весьма сожалеет» о его уходе, но принимает это добровольное решение «к сведению и руководству». Настаивая на том, что издание «Континента» дело историческое, Максимов сожалел о том, что расхождения возникли из‐за «эмоциональных пустяков». Под этим эвфемизмом скрывался конфликт между Максимовым и Розановой. В том же письме от 20 июля 1975 года редактор «Континента» подчеркивал:
При всем моем высоком уважении к Марии Васильевне я не могу допустить, чтобы какой-либо из сотрудников журнала мог навязывать последнему свою волю. Если Вы внимательно проанализируете все конфликты внутри «Континента» за этот год, Вы неминуемо придете к выводу, что все они вытекают из химер, которые то и дело возникают в слишком эмоциональном воображении Вашей жены[1527].
Отвечая Максимову 21 июля 1975 года, Синявский вставал на защиту М. Розановой и выражал надежду на то, что в личной сфере ему и Максимову «удастся сберечь тот добрый контакт, который наметился». «Так что, вероятно, на этой (вне редколлегии) – человеческой, писательской скамеечке мы еще сойдемся и посидим»[1528], – заканчивал письмо Андрей Донатович.
Непосредственной причиной ухода Синявского из «Континента» послужило, вероятно, то, что Максимов твердо решил оставить за ним в журнале только литературную критику. В письме Солженицыну от 28 июня 1975 года (за месяц до добровольной отставки Синявского), сообщая о выходе четвертого номера издания и перечисляя содержимое редакционного портфеля, Максимов касался вопроса об отношениях с Синявскими. Характеризуя эти отношения как весьма сложные и конфликтные, Максимов подчеркивал:
Единственное, что в моих силах, это посильно изолировать чету С. от «континентальных» дел. В связи с этим ответственным секретарем журнала назначен известный вам по статьям Евгений Терновский, корреспондентом в Израиле Мелик Агурский, а самому А. Д. отведен строго ограниченный участок – литературоведение. В результате всех этих мер я надеюсь перекрыть всякую утечку информации из журнала, а также полностью нейтрализовать вышеозначенную пару в идейном смысле[1529].
Добровольно покинув редакцию «Континента», Синявский полностью прекращает сотрудничество с этим изданием. Статью «Театр Галича», уже прочитанную и одобренную Максимовым, он публикует под именем Терц в журнале «Время и мы» (№ 14, 1976). С 1978 года Синявские начинают издавать в Париже свой частный журнал «публицистики, критики, полемики» – «Синтаксис». Подчеркнем, что это безгонорарное (в отличие от «Континента») издание, которое выходит на личные средства Синявских и печатается на типографском станке, установленном в их частном доме.
В 1979 году Андрей Синявский, отвечая на вопрос «Русской мысли», чем было вызвано создание «Синтаксиса», пояснял:
Ощущением невозможности выразить какие-то идеи, мысли, стили в рамках современной эмигрантской периодики. Мы столкнулись с каким-то подобием цензуры – конечно, не в советских масштабах, но тем не менее – с цензурой: о том-то нельзя писать или надо писать не так. Столкнулись с некоторой, своего рода, партийностью. И вот захотелось создать скромный журнал, ставящий задачу дополнения других журналов[1530].
Среди заметных событий и вех, повлекших за собой дальнейшее осложнение отношений между Синявскими и Максимовым, следует назвать появление в печати памфлета Максимова «Сага о носорогах» («Континент», № 19 за 1979 год) – и три резко критических отзыва, опубликованных в «Синтаксисе» № 5 (Е. Эткинда, Б. Шрагина и Л. Копелева). Этого сюжета, разумеется, касается и О. Матич в уже названной нами статье: текст «Саги…» представляется ей ярким проявлением авторитарных устремлений Максимова, но она умалчивает о крайне резком, оскорбительном тоне ответных статей, появившихся в «Синтаксисе».
12 июля 1979 года «Русская мысль» поместила изложение интервью Синявского газете «Монд», которое появилось чуть ранее, 7 июля. «Сагу о носорогах» писатель расценил как «очень болезненную вещь, возмутившую старых и новых эмигрантов». Синявский был задет «тоном этой вещи, ее нетерпимостью», выпадами против ряда западных либералов. Далее писатель утверждал, что именно из‐за подобных настроений он и прекратил свое сотрудничество с журналом «Континент».
Насколько с годами отношения между Максимовым и супругами Синявскими ожесточились, видно из так называемого «двойного» интервью, взятого у противоборствующих сторон Дж. Глэдом в 1986 году, семь лет спустя. Сформулировав принципиальное положение о том, что «антизападничество в современных условиях для России – это значит антикультура», Синявский весьма резко высказался о Максимове:
Знаете, в отличие от Солженицына, у него нет четкой программы. Он, конечно, по складу ближе к этому националистическому, авторитарному, что ли, направлению. Но он может менять взгляды в зависимости от конъюнктуры. Александр Исаевич Солженицын – это теоретик, это идеолог, это писатель определенного направления, с идеями, которым он не изменит. А Максимов, я бы сказал, – организатор, которому важно подчинение. Поэтому Максимов, извините за резкое слово, для меня организатор некой как бы мафии, построенной на деньгах, на угрозах и одновременно, казалось бы, на хорошем чувстве – на желании, чтоб все русские сплотились вокруг какой-то фигуры. И поэтому Максимов выражается чуть ли не матерно в своих произведениях, подкупает, перекупает. Но споры с Максимовым – это скорее споры местного значения, а не широкого исторического плана, как это получается с Солженицыным[1531]