Июль, 31. Москва.
Телеграмма и письмо В. А. Винограду, содержащие информацию, полученную в канцелярии университета об условиях продолжения обучения. Сообщение о получении письма Е. А. Виноград от 27 июля 1917 года. Она писала: «Вы пишете о будущем… для нас с Вами нет будущего – нас разъединяет не человек, не любовь, не наша воля, – нас разъединяет судьба. А судьба родственна природе и стихии, и я ей подчиняюсь без жалоб». Читая письмо, П. оставляет на полях и в тексте собственные пометки, говорящие о его неравнодушном отношении к судьбе и чувствам Е. А. Виноград[511].
Июль. Петроград.
Рецензия на книгу «Поверх барьеров» (подписана инициалами А. С.) в петроградском ежемесячном журнале «Современный мир»: «Книжка явно рассчитана на сенсацию, все эти „души заказной бандеролью“, „десны заборов“ и „в одышке далекое облако“ должны кого-то привести „в изумление немалое“… Но, увы, с футуризмом покончено и заумная поэзия доживает последние денечки. Беззубые поэты дожевывают „деснами заборов“ остатки читательского внимания. Автора этих стихов, прыгающего через все барьеры смысла, логики и грамматики, судить не стоит, это уже „morituri“…»[512].
Июль. Москва.
Знакомство с И. Г. Эренбургом: «В июле 1917 года меня, по совету Брюсова, разыскал Эренбург» («Люди и положения»). Эренбург пришел в гости к П. в Нащокинский переулок, где он снимал в это время квартиру. 27 марта 1926 г. П. писал об этом знакомстве Цветаевой: «У нас ничего не вышло. Мне некоторые его стихи понравились, я же ему был совершенно чужд. Первого же моего ответа на его вопрос о том, кого или что я люблю, он совершенно не понял. Я сказал: больше всего на свете я люблю проявленье таланта. Он ответил, что именно этого-то он и не любит, и из слов его я понял, что ему представляется, будто он наткнулся на эстета и разубеждает его». И. Г. Эренбург вспоминал: «Я познакомился с Пастернаком в то самое лето, когда „ветер лускал семечки и пылью набухал“. Он жил недалеко от Пречистенского бульвара в большом доме. Это было время „Сестры моей жизни“. Он читал мне стихи». 28 мая 1936 г. А. К. Тарасенков записал комментарий П. к этим воспоминаниям: «Я вовсе не читал стихи Эренбургу в первую встречу. Наоборот, он читал мне свои»[513].
Август, 12. Москва.
Государственное совещание в Большом театре, созванное для обсуждения вопроса о заключении мира.
Л. О. Пастернак получил на него пропуск[514].
Август, 15. Москва.
Письмо В. А. Винограду.
«Я думаю, что производство возрастов и в пределе отдельной человеческой жизни есть дело истории или дело культуры, или как хотите – но не дело клетки, которая только вотирует или, препятствуя, отвергает, а сама изобрести возраст (душевную зрелость) – не в состоянии».
Сообщает, что Москва живет Совещанием, созванным Временным правительством 12 августа. «На очереди обращение живых сил страны к правительству. Поговаривают, будто все и всех цветов они, силы, будут просить скорейшего заключения мира»[515].
Август, до 25. Москва.
Спор с Маяковским (происходил, по свидетельству П., «до Корниловского мятежа»).
П. возмутила бесцеремонность, с которой Маяковский поставил его имя на свою афишу вместе с Большаковым и Липскеровым, он требовал газетной поправки к афише.
«…Хотя я тогда еще прятал „Сестру мою жизнь“ и скрывал, что со мной делалось, я не выносил, когда кругом принимали, будто у меня все идет по-прежнему»[516].
Лето. Москва.
Телеграмма В. Я. Брюсову с просьбой о личной встрече[517].
Сентябрь, 1. Москва.
Получил письмо от Е. А. Виноград, написанное 29 августа.
В письме говорится о жажде смерти. Свою природу Е. А. Виноград сравнивает с природой П.: «Вы неизмеримо выше меня. Когда Вы страдаете, с Вами страдает и природа. Она не покидает Вас, так же как и Жизнь и Смысл, Бог. Для меня же Жизнь и Природа в это время не существуют. Они где-то далеко, молчат и мертвы». Сообщает о принятом решении выйти замуж за А. Л. Штиха (решение не было осуществлено)[518].
Сентябрь, первые числа.
Вторая поездка П. к Е. А. Виноград, на этот раз в Балашов, попытка сгладить трагическое непонимание между ними. Этим событиям посвящено стихотворение «Весна была просто тобой…» (сборник «Темы и вариации»). Видимо, тогда же написано стихотворение «Распад», рисующее страшную картину разоренной революцией России[519].
Сентябрь, 10–12(?). Москва.
Получено письмо Е. А. Виноград из Балашова, датированное 7 сентября, о недостижимости счастья на земле и желании жить для другого человека – косвенное признание в решении выйти замуж за Н. А. Дороднова.
«На земле этой нет Сережи [Сергея Листопадова, жениха Елены. — А. С.-К., Р. Л.]. Значит от земли этой я брать ничего не стану. Буду ждать другой земли, где будет он, и там, начав жизнь несломанной, я стану искать счастья». Ответом на это признание звучат слова из «Повести» (1929): «Как велико и неизгладимо должно быть унижение человека, чтобы, наперед отождествив все новые нечаянности с прошедшим, он дорос до потребности в земле, новой с самого основанья и ничем не похожей на ту, на которой его так обидели и поразили!»[520].
Середина сентября – до 27 октября. Москва.
Переехал из квартиры в Нащокинском переулке на Сивцев Вражек, д. 12, кв. 16, где снял комнату у журналиста Давида Моисеевича Розловского.
«В не убиравшуюся месяцами столовую смотрели с Сивцева Вражка зимние сумерки, террор, крыши и деревья Приарбатья. Хозяин квартиры, бородатый газетный работник чрезвычайной рассеянности и добродушья, производил впечатленье холостяка, хотя имел семью в Оренбургской губернии… При наступленьи темноты постовые открывали вдохновенную пальбу из наганов»[521].
Октябрь, 1. Москва.
В литературно-художественном журнале «Путь освобождения» (издательство культурно-просветительского отдела Московского Совета солдатских депутатов) напечатано стихотворение Пастернака «Весенний дождь». Впоследствии вошло в книгу «Сестра моя жизнь»[522].
Начало октября. Москва.
Возвращение в Москву из Балашова Е. А. Виноград[523].
Октябрь, 27. Москва.
В Москве установлено военное положение.
Октябрь, 29. Москва.
Начало уличных боев в Москве. Везде строили баррикады, рыли окопы. Окоп был вырыт и в Сивцевом Вражке, недалеко от дома 12, где квартировал П.[524]
Октябрь, 29 – ноябрь, 3. Москва.
Семья П. временно переселяется в квартиру соседей на 1 этаже. Дом простреливался с двух сторон, «попав в колею стрельбища между Арбатом и Замоскворечьем». А. Л. Пастернак: «От невообразимого шума и гама, в который вмешивался треск пулемета и густой бас канонады, – мы сразу же оглохли: что-то пробкой заткнуло уши. Долго выстоять было трудно, хотя страха я не ощутил никакого: стрельба шла перекидным огнем, через двор; но общая картина звукового пейзажа была такова, что больно было ушам и голове; визг металла, форменным образом режущего воздух, был высок и свистящ – невозможно было находиться в этом аду… Так длилось долго, казалось – вечность! Выходить на улицу нельзя было и думать. Телефон молчал, лампочки не горели и не светили, а только изредка вдруг самоосвещались красным полусветом, дрожа, и то только на доли минуты. Вода бежала также неустойчиво, часто заменяясь клекотом или легким воем»[525].
Октябрь, 30–31. Москва.
Объявлено суточное перемирие. Во время затишья П. успел прийти к родителям на Волхонку, где застрял на три дня из‐за вновь начавшегося обстрела[526].
3 ноября. Москва.
Опубликован манифест Военно-революционного комитета Московских Советов рабочих и солдатских депутатов, который провозглашал в Москве власть Советов. Большевики одержали победу, уличные бои прекратились. П. ушел в свою комнату на Сивцевом Вражке[527].
3 ноября – конец декабря. Москва.
Письмо Ольге Тимофеевне Збарской (жена Якова Ильича Збарского, их семья после отъезда П. оставалась в Тихих Горах).
Сообщает о работе над «Детством Люверс»: «Скажу кратко и уверенно: как только поулягутся события, жизнь на жизнь станет похожа, и будем мы опять людьми (потому сейчас тут не люди мы) – выйдет большая моя вещь, роман, вчерне почти целиком готовый». Описывает свои ощущения от революционного года: «Скажите, счастливее ли стали у вас люди в этот год, Ольга Тимофеевна? У нас – наоборот, озверели все, я ведь не о классах говорю и не о борьбе, а так вообще, по-человечески. Озверели и отчаялись. Что-то дальше будет. Ведь нас десять дней сплошь бомбардировали, а теперь измором берут, а потом, может статься, подвешивать за ноги, головой вниз, станут»[528]