<еслав> Иванов) – ненавидел» (С. 363); «То, что она [М. Цветаева] пишет о Гумилеве <…> самое прекрасное, что о нем, до сего дня (2 сент<ября> 1964 г.) написано. <…> И как это непохоже на выдержки из Брюсова и Вяч<еслава> Иванова, кот<орые>, по мнению Г. Струве, призваны объяснить Г<умиле>ва. (См. вашингтонский Г<умиле>в, т. I, статья Г. Струве)» (С. 486). Разговор о том же 10 января 1963 года: «Нельзя основываться на показаниях Брюсова: Валерий Яковлевич туп и Николая Степановича не понимал» (Чуковская Л. Записки об Анне Ахматовой. Т. 3: 1963–1966. М., 1997. С. 10).
О том же предисловии: «Отчего не сказано, что парижск<ие> „Ром<антические> цветы“ посвящены мне (цитата из письма Брюсову). Это же посвящ<ение> повторено в „Жемчугах“ <в> 1910 г.» (С. 250). Отбирая материал для работы об образе Ахматовой в стихах Гумилева, она наметила в их числе «Из письма к Брюсову» (С. 736) – письмо из Киева от 21 апреля 1910 года: «Женюсь я на А. А. Горенко, которой посвящены „Романтические цветы“. Свадьба будет, наверное, в воскресенье, и мы тотчас же уезжаем в Париж» (Переписка [В. Я. Брюсова] с Н. С. Гумилевым. С. 497).
«„Ром<антические> цветы“ (парижск<ое> посвящение). В письме к Брюсову пишет, что не включил „Маскарад“, потому что его посвящение (де Орвиц Занетти) противоречит общему» (С. 288); «Книга «Ром<антические> цветы» 1908 <г.> целиком обращена ко мне. Когда Брюсов спросил, почему там нет „Маскарада“, Г<умилев> ответил: „Потому что посвящ<ение> противоречит общему посвящению книги“» (С. 360) – стихотворение «Маскарад» при публикации в «Весах» (1907. № 7) было посвящено «баронессе де Орвиц-Занетти». «Никаких дополнительных данных о баронессе де Орвиц-Занетти обнаружить не удалось» (Степанов Е. Летопись жизни Николая Гумилева на фоне его полного эпистолярного наследия: 1886–1921. Т. 1. М., 2019. С. 289); цитируемое место в письме Брюсову от 25 января/7 февраля 1908 года: стихотворение осталось «за флагом… из‐за своего посвящения, которое несогласно с общим» (Переписка [В. Я. Брюсова] с Н. С. Гумилевым. С. 467); «Письма Г<умиле>ва к Брюсову (о посвящ<ении> „Ром<антических> цветов“. 1907» (С. 444); «А то, что это один и тот же женский образ (возникший еще в „Пути конквистадоров“), а иногда просто портрет (Анна Комнена), никому и в голову не приходило. Кроме напечатанных стихотворений того времени, существует довольно много в письмах к Брюсову стихов, где эта тема звучит с той же трагической настойчивостью» (С. 252).
Замечание об ученичестве Гумилева у Брюсова Ахматова встретила в 1965 году в диссертации Сэма Драйвера о ранней Ахматовой: «тупо повторять, что Г<умиле>в ученик Брюсова и подражатель де Лиля и Эредиа» (С. 639); «авторам диссертаций о Гумилеве, кот<орые> до сих пор пробавляются разговорами об ученичестве у Брюсова и подража<нии> Леконт де Лилю и Эредиа. И где это они видели, чтобы поэт с таким плачевным прошлым стал автором „Памяти“, „Шестого чувства“ и „Заблудившегося трамвая“, тончайшим ценителем стихов („Письма о русской поэзии“) и неизменным bestseller’ом, т. е. его книги стоят дороже всех остальных книг, их труднее всего достать» (С. 641) – ср. вскоре после чтения этой диссертации парижский разговор в июне 1965 года: «А. С. Б<лох> вернулся к Брюсову: „Но ведь и Гумилев ученик Брюсова, посвятил ему „Жемчуга“!» А. А. возмутилась: «Это вы уж меня спрашивайте, это при мне было. Это страшная Колина глупость, я ему уже тогда говорила. Но он обязательно хотел поступить как Бодлер, который посвятил Теофилю Готье свои „Fleurs du Mal“. Вот и Коля так сделал… Но чтобы он был учеником Брюсова, сидел подле него, это нет. Все суют Leconte de Lisle’я, Брюсова, но этим не объяснишь поэта „Памяти“ и „Заблудившегося трамвая“» (Струве Н. Восемь часов с Анной Ахматовой // Ахматова А. Сочинения. Т. 2. Мюнхен, 1968. С. 341). «Н. С. был гораздо меньше учеником Брюсова, чем, например, Пастернак Северянина» (Будыко М. И. Загадки истории. СПб., 1995. С. 373).
«…Не стоит походя называть Гумилева учеником Брюсова и подражателем Леконт де Лиля и Эредиа. Это неверно, тысячу раз сказано, затрогано такими ручками! Дешево, вульгарно… Лучше скажем, что Г<умиле>в поэт еще не прочитанный и человек еще не понятый. Теперь уже кто-то начинает догадываться, что автор „Огн<енного> столпа“ был визионер, пророк, фантаст. Его бешеное влияние на современную молодежь (в то время как Брюсов хуже, чем забыт)» (С. 625).
О своем отношении к Брюсову Ахматова высказывалась со времен Цеха поэтов: «Зенкевич вспоминал, что когда он в те дни впервые повстречался с Ахматовой, его поразила независимость ее суждений и ее убежденность в том, что поэзия есть нечто органичное. Мысль о Валерии Брюсове, ежедневно торжественно садящемся писать заданную порцию стихов, ее просто смешила» (Хейт А. Анна Ахматова: Поэтическое странствие / Пер. М. Тименчика. М., 1991. С. 36). В разговоре августа 1923 года с И. Н. Розановым и Н. К. Гудзием: «О нелюбви к Брюсову: „Ты – чьи руки“» (Богомолов Н. А. Книжный Петроград 1923 года: Доклад и дневниковые записи И. Н. Розанова // Русская литература. 2017. № 2. С. 162). К какому тексту Брюсова, в эротической кинесике которого руки играют заметную роль, предъявлена претензия, – убедительного толкования этой конспективной записи пока не обретено (см. также: Головкина А. И., Рубинчик О. Е. «…Вспомните… вашу современницу…» Анна Ахматова и Николай Гудзий // Вчені записки Таврійського національного університету імені В. І. Вернадського. Серія Філологія. Соціальні комунікації. 2018. Т. 29(68). № 2). «Объяснять это <…> предоставляется более удачливым комментаторам» (Марков В. Примечания // Бальмонт К. Д. Избранные стихотворения и поэмы = Bal’mont K. D. Ausgewahlte Versdichtungen / Auswahl, Vorwort und Kommentar von Vladimir Markov, Introduction by Rodney L. Patterson. München: Wilhelm Fink Verlag, 1975. S. 742).
Приведем некоторые из последующих высказываний.
Разговор 1936 года: «И про Брюсова: это не поэт <…>. Не поэт… (жест). Века и народы!.. Повторила: века и народы. И легко махнула рукой» (Зернова Р. На море и обратно. Иерусалим, 1998. С. 200).
Разговор 1939 года: «Лично с ним я не была знакома, а стихов его не люблю и прозы тоже. В стихах и Гелиогабал, и Дионис – и притом никакого образа, ничего. Ни образа поэта, ни образа героя. Стихи о разном, а все похожи одно на другое. И какое высокое мнение о себе: культуртрегер, европейская образованность… В действительности никакой образованности, перевел эпиграф к пушкинскому „Пажу“: „Это возраст херувима“ – вместо Керубино! Писал статьи о теории поэзии и вдруг в письме проговорился: „собираюсь прочесть „L’art poétique“ Буало“… Да как же смел писать, не прочитав? Образованность! А письма какие скучные. Я читала его письма к Коле в Париж. В них, между прочим, он настойчиво рекомендует Коле не встречаться с Вячеславом Ивановым: хотел, видно, сохранить за собой подающих надежды из молодых. А Вячеслав Иванов умница, великолепно образованный человек, тончайший, мудрейший. Через некоторое время Коля написал Брюсову: „Познакомился с Вячеславом Ивановым и только теперь понимаю, что такое стихи…“. По дневнику видно, какой дурной был человек. Одна запись: „Под видом массажа крутил руки брату“. А брат был болен. Гадость какая! И зачем это записывать? Он полагал, что он гений, и потому личное поведение несущественно. А гениальности не оказалось, и судиться пришлось на общих основаниях. Административные способности действительно были большие. Но и только. Для русской культуры он человек несомненно вредный, потому что все эти рецепты стихосложения – вредны» (Чуковская Л. Записки об Анне Ахматовой. Т. 1: 1938–1941. М., 1997. С. 36). Имя развратного римского императора памятно было этому поколению по «Резиньяции» Верлена („Tout enfant, j’allais rêvant <…> Héliogabale et Sardanapale!“), переведенной и Брюсовым: «В дни юности мечтал я о… Сарданапале, Гелиогабале». «В архиве Брюсова сохранились еще следующие статьи, написание которых относится ко времени 1890–1892 гг.: <…> начало статьи „История Гелиогабала (по Геродоту)“» (Гудзий Н. Юношеское творчество Брюсова // Литературное наследство. Т. 27/28. М., 1937. С. 235).
«18/XI. А. А. на улице, об очень нелюбимом ею Брюсове: – Он знал секреты, но не знал тайны» (Чуковская Л. Записки об Анне Ахматовой. Т. 1. С. 343); ту же фразу запомнил Виктор Ардов (Ардов В. Е. Этюды к портретам. М., 1983. С. 63).
«…Это очень плохо – по брюсовски. Тот всегда так писал: пишет о чем-то волнующем, а читателю наплевать. Вяло, холодно…» (Чуковская Л. Записки об Анне Ахматовой. Т. 1. С. 456).
«В противоположность Цветаевой она не любила Брюсова. Разнося его в пух и прах, Анна Андреевна была и забавна, и неистощима: „Скажите, разве это поэт, который говорит себе: „Сегодня я должен написать два сонета, три триолета и один мадригал. Завтра мне надо написать балладу, романс и три подражания древним“?“ Это „надо“ и „должен“ обыгрывались ею очень смешно. Ее не трогали ни эрудиция, ни ум Брюсова. Она предпочитала образованность иного склада, например как у Вячеслава Иванова» (Козловская Г. Шахерезада: Тысяча и одно воспоминание. М., 2015. С. 175–176).
Запись ахматовских слов у одного из первых брюсоведов И. С. Поступальского: «Он по-русски писать не умеет. Как ни странно, он уродует русский язык. Он неисправимый западник – и это тем удивительней, что сам из чисто русской купеческой семьи» (Про книги. 2011. Каталог аукциона № 10. С. 110).
«Мы заговорили однажды о Брюсове. Ахматова скептически отзывалась о нем и о его поэзии. На мое замечание, что Брюсов был очень образован, – Анна Андреевна рассмеялась.
– Вы так думаете? Вот вам пример. Эпиграф: „Это возраст Керубино“ Брюсов перевел: „Это возраст херувима“. А Керубино – это имя пажа, мальчика, то есть имеется в виду возраст подростка, только и всего. Вот ваш „образованный“ Брюсов!» (Винокуров Е. Собрание сочинений: в 3 т. Т. 3. Переводы. Проза. М., 1984. С. 250). Ср.: «Сведения из быта херувимов. Открытие из неизвестного до сих пор быта херувимов произведено также В. Брюсовым при помощи стихотворения А. С. Пушкина „Паж или пятнадцатый год“. Под титлом какового стихотворения напечатано изречение по-французски: „C’est l’âge de Chérubin“, или же – благодаря научности В. Брюсова – то же самое сообщается по-русски в виде: „Это – возраст херувима“. Из чего, без всяких, ясно, что возраст херувима есть именно пятнадцать лет». Сноска: «Остроумная догадка О. Зуева ошибочна: во французском эпиграфе к этому стихотворению Пушкина имеется в виду пятнадцатилетний паж Керубино, влюбленный в „Севильскую графиню“ – у Бомарше. Учитывал ли это В. Брюсов, ни О. Зуеву, ни редакции неизвестно. (Ред.)» (