982] (для настроений эпохи показателен любопытный эпизод, который приводит Н. А. Богомолов: эмигрант В. Ф. Ходасевич расценил публикацию Максимовым писем З. Н. Гиппиус, полученных от Перцова, но напечатанных без ее разрешения, как кражу и большевистский грабеж[983]). Зазывая Максимова из Ленинграда в Москву с целью продолжить изучение русского символизма, Перцов – в письме от 5 февраля 1935 года – пояснял: «Ведь все материалы здесь: в Центр<альный> Лит<ературный> музей поступил, как говорил мне его директор В. Д. Бонч-Бруевич, весь огромный архив Белого»[984].
После смерти Белого Перцов решил присоединить к его архиву оказавшийся у него автограф покойного писателя – философский ответ на «Диадологию». Рукопись, очевидно, прилагалась к написанному 14 декабря 1934 года заявлению «в Центральный литературный музей»:
Предлагаю Музею приобрести у меня неизданную рукопись покойного Б. Н. Бугаева (Андрея Белого), содержащую принципиальное изложение его гносеологических (в полемике против Канта) и метафизических (в духе антропософии) воззрений. <…>
Она представляет первостепенный интерес для характеристики его взглядов. Рукопись иллюстрирована многочисленными рисунками и схемами Белого (до 30). Размером она около 1½ печ<атных> листов. <…>
Москва, 121; Плющиха, 19, кв. 4 (тел. Т-1–28–00)[985].
В заявлении, помимо общей характеристики рукописи и объяснения ее значимости, говорится и о том, когда она была создана и как попала к Перцову: «Статья эта была написана осенью 1928 г. в ответ и в качестве комментария к новой моей философской работе („Основания диадологии“), и поэтому подарена мне Белым».
Следует оговорить, что Перцовым двигала прежде всего нужда. Он бедствовал и достаточно регулярно продавал (или стремился продать) имеющиеся у него книги и автографы. О продаже, а не о подарке речь шла и в этом заявлении: «Цену назначаю 600 руб.». Однако, видимо, даже самому Перцову запрошенная сумма показалась слишком большой, нереальной и потому он в скобочках трогательно приписал: «Дорого. Согласен на меньшую плату».
Вместе с тем Перцов не думал, что цена, предложенная музеем, будет столь оскорбительно мала, что Бонч-Бруевич и закупочная комиссия снизят ее даже не в два раза, к чему Перцов был готов, а в три. «Я <…> прошу 300 р. (там не меньше листа), – мне дают 200. Не знаю, уступать ли?», – размышлял он в письме к Максимову[986]. Но и Бонч-Бруевич не хотел упустить материал и возвращать рукопись владельцу. 14 февраля 1935 года он направил Перцову письмо на бланке музея с обещанием немного повысить цену, если владелец присовокупит к рукописи Белого материалы, проясняющие ее происхождение:
Сообщаю, что рукопись Андрея Белого переоценена Приемочной Комиссией Лит<ературного> Музея. Оценка ее повышена до 250 р. при условии если Вы предоставите письмо, ответом на которое является рукопись А. Белого.
Надеюсь, что Вы не замедлите в исполнении этого условия.
Всего Вам наилучшего,
Перцов ответил незамедлительно, уже 16 февраля, выполнив поставленные ему условия и уточнив жанр и обстоятельства написания Белым этого текста:
Благодарю Вас за сообщение относительно рукописи А. Белого. Письма моего к нему, которое Вы предполагаете как ее первопричину, не существует: рукопись эта была написана Белым как ответ (или, вернее, ответное изложение его взглядов) на две мои краткие записки, которые я послал ему, как резюме наших многих разговоров в Кучине (в 1927–28) и моих философских высказываний.
Эти записки при сем прилагаю (копии, ибо это были выписки из моих записных книжек, – отсюда и их фрагментарность). Записок этих было две – на совсем разные темы: 1) о системе гносеологии, и 2) о системе метафизической морфологии (которую я называл тогда «пневматологией»).
Отсюда и соответствующая двойственность рукописи Белого: сперва он излагает свои гносеологические взгляды (в полемике с Кантом), – потом переходит к метафизической части, отвечая главным образом на последний § 5 этой записки (и на наши беседы) и раскрывая по этому поводу свои антропософские взгляды. <…>
Вот все, что я Вам могу передать, но и возможно, этого вполне достаточно, так как сопоставление моих записок и рукописи Белого разъясняет ее генезис.
Всего хорошего!
Уважающий Вас
Сделка состоялась. «Рукопись Белого я продал за 250», – сообщал Перцов Максимову[989]. Рукопись была присоединена к сформированному еще при жизни писателя фонду Андрея Белого, а потом вместе со всей рукописной частью фонда передана в РГАЛИ (тогда – ЦГАЛИ).
В сопроводительном пояснении Перцов на отдельном листе пишет, указывая на связь текста Белого с их кучинскими встречами[990]:
Рукопись Андрея Белого, написанная осенью 1928 г. после ознакомления с моей «Диадологией» (первые 2 главы) и подаренная им мне.
1934; XII
Две «краткие записки» о «Диадологии», которые Перцов тоже предоставил в Литературный музей, зачислили в раздел «беловского» эпистолярия, присоединив к письму Перцова Белому 1929 года. Первая записка, датированная апрелем 1927 года, озаглавлена «Об основаниях гносеологии» и была, как кажется, составлена «в угоду Белому», для которого – и Перцов это прекрасно знал – проблемы гносеологии имели первостепенное значение. Вторая, датированная сентябрем 1927 года, называется «Об основных понятиях пневматологии (диадологии)» и содержит ядро концепции Перцова, суть его открытия, которое он собирался продемонстрировать на примерах из разных областей мировой культуры[992].
Автора «Истории становления самосознающей души», по собственному признанию, «зацепила» теория Перцова, и Белый, судя по его ответу, включился в обсуждение со всей серьезностью. Однако воспользовался он «Диадологией» прежде всего для того, чтобы изложить базовые положения своего сочинения и объяснить его универсальное значение.
Перцову этого было, видимо, недостаточно. Он внимательнейшим образом прочитал ответ Белого, на что указывают многочисленные подчеркивания и пометы в рукописи. Однако автор «Диадологии» явно ожидал большего восторга и безоговорочного принятия своего «открытия». И уж вовсе не понравилась Перцову «История становления самосознающей души», антропософскими идеями которой Белый предлагал развить, а то и заместить «Диадологию». «Вот Вам наглядный пример гибели человека в немецкой гносеологической трясине – ну и пришлось православную Космономию заменять бесовской Антропософией», – сокрушался Перцов в 1931 году[993].
Смерть Белого не заставила Перцова смягчить свое отношение к нему.
Пассаж о том, что «занятия пресловутой „антропософией“ Штейнера не мало способствовали <…> печальной метаморфозе» Белого, отразившейся даже на его внешнем облике, Перцов вставил и в свои краткие мемуары:
Увы! <…> когда, после перерыва в десять с лишним лет, я встретился с Белым во время первой германской войны, я не верил своим глазам: передо мной был почти дряхлый человек, весь в глубоких складках лица, с глазами, утратившими свою лучистость, и с лысиной во всю голову, которую он целомудренно прикрывал черной шапочкой… Но в 1903 году было еще далеко до этого «штейнерского» финала[994].
О демонстративном неприятии творчества Белого в целом пишет Перцов Максимову в 1935 году: «2‐й том Белого[995] меня прельщает так же мало, как все прочие его тома. Он мне их надарил много[996], а я ограничиваюсь тем, что ставлю их все рядком на полку»[997]. И далее подробно останавливается на характеристике уже переданной в Литературный музей «любопытной рукописи», в которой – как отмечается в письме от 5 февраля 1935 года – «интересна полемика с Кантом и штейнерианское исповедание (масса чертежей и рисунков)».
Объясняя Максимову, да и, похоже, себе самому, почему не жалко было продавать Бонч-Бруевичу автограф Белого, Перцов честно признается: потому что к «Диадологии» «она мало имеет отношение»[998]. В письме от 24(11) февраля он вновь повторяет этот аргумент, отражающий неудовлетворенность ответом Белого, увлекшегося изложением своей теории, а не теорией Перцова: «О диадологии там в сущности ничего нет: все те же Кант и Штейнер – две вечные печки Белого. Вы очень верно заметили, что он не выбился из гносеологии»[999].
Если в 1918 году Перцов называл автора «Символизма» настоящим «пневматологистом», то в 1935‐м он Белого этого «титула» безжалостно лишил, спустив с высокого пьедестала: «Вообще его обманчив – он насквозь »[1000]