Ниже публикуются очень краткие, но весьма содержательные рабочие заметки Эйзенштейна, датированные январем и ноябрем 1933 года. Комментарий призван продемонстрировать серьезное внимание режиссера как к фигуре самого Хлебникова, так и к его произведениям. Выражаю признательность Юлии Симоновой за доступ к рукописи.
30.I.33
Зангези видимо next step [следующая ступень] после Заратустры.
(Выяснить влияние.
Автопортрет. Как Заратустра – Ницше. «Ницшеанство» «председателя земного шара».
NB: Sex [пол] Хлебникова<)>.
_____
Прекрасно R вытвердевающее из L.
Близость Б и М очень правильно.
Плохо <—> мистические разбеги стилизаторства по другим буквам.
Очень верно: Л—Р и К—Г.
(Надо сделать азбуки согласных как u o a e i для гласных: т. е. стадиальную азбуку звукословостановления).
8.XI.33
Смысл, конечно, не возврат именно в Zweigeschlechtswesen [двуполом существе], а возврат через Zweigeschlechtlichkeit [двуполость], как средство, отнюдь не осознаваемое (– совершенно, как и copulation [соединение]! —) в primal potency [первичную потенцию (мощь)], в слияние с природой, в единство с природой. В переживание <диалектики>! «Задача» каждого экстаза и экстатика.
Публикуется впервые, по рукописи С. М. Эйзенштейна, хранящейся в РГАЛИ (Ф. 1923. Оп. 2. Ед. хр. 764. Л. 8–9). Сохранены авторские подчеркивания. Наши конъектуры и переводы даны, соответственно, в угловых и квадратных скобках.
Рукопись представляет собой автограф карандашом на двух листах (при этом, судя по авторским датировкам на каждом листе, между ними был интервал в 11 месяцев; крайне пунктирный характер этих заметок не позволяет с полной уверенностью утверждать, что запись от 8 ноября 1933 года тоже относится к Хлебникову). В рукописи присутствует характерная для текстов Эйзенштейна мультилингвальность.
Очевидно, рефлексия Эйзенштейна была стимулирована выходом в свет пятитомного «Собрания произведений» Хлебникова (Л., 1928–1933), в третьем томе которого (1931) была опубликована сверхповесть «Зангези» в текстологической версии Н. Л. Степанова.
Зангези видимо next step после Заратустры. – Имя Заратустры упоминается в пяти произведениях Хлебникова и в одном из писем к родителям. В стихотворении 1920 года «Видите персы, вот я иду…» он использует элементы древней иранской мифологии и проецирует на самого себя образ Гушедар-маха, «пророка века сего» – одного из духовных сыновей Заратустры, призванного спасти мир. О возможных источниках образа и имени Зангези (и, в частности, о корреляции с ницшевским Заратустрой) см.: Арензон Е. Р., Дуганов Р. В. [Комментарий] // Хлебников В. Собрание сочинений: В 6 т. Т. 5. М., 2004. С. 448; Григорьев В. П. Зангези // Григорьев В. П. Словотворчество и проблемы языка поэта. М., 1986. С. 222–234 (перепечатано: Григорьев В. П. Будетлянин. М., 2000. С. 362–370).
Автопортрет. – Слово «Автопортрет» в третьей строке комментируемых заметок Эйзенштейна можно понимать двояко: и как мнемоническую запись, отсылающую к необходимости отрефлексировать графический автопортрет Хлебникова, и как увиденный в образе Зангези словесный автопортрет, ницшеанско-заратустрианское альтер эго «председателя земного шара».
Слева направо: 1) Велимир Хлебников. Фотопортрет. Датируется 1912/1913 гг.; 2) Прорисовка автопортрета Хлебникова на фронтисписе книги А. Кручёных «15 лет русского футуризма» М., 1927; 3) Велимир Хлебников. Автопортрет. Перо, чернила. 1912 (?)
Ныне широко известный автопортрет Хлебникова (перо, чернила, оригинал хранится в РГАЛИ: Ф. 3145 (Н. И. Харджиев). Оп. 1. Ед. хр. 771) обычно датируется 1909 годом. Эйзенштейн и публика могли увидеть этот рисунок благодаря Алексею Крученых, который дважды напечатал его в 1928 году – на фронтисписе книги «15 лет русского футуризма» (снабдив предположительной датировкой: «1910 г.?») и на обложке брошюры «Неизданный Хлебников: Выпуск 3» (тут он дан в виде грубой прорисовки работы Ивана Клюна). Начиная с 1980‐х годов этот автопортрет около 15 раз печатался на обложках разнообразных изданий сочинений Хлебникова, а также десятки раз репродуцировался на фронтисписах и в иллюстративных подборках хлебниковедческих научных сборников.
Датировка 1909 годом до сих пор воспринимается как данность – и читателями Хлебникова, и исследователями. Эта датировка восходит, по всей видимости, к Н. И. Харджиеву, в собрание которого автопортрет попал из архива Крученых. Автопортрет становился предметом искусствоведческой и семиотической рефлексии в статьях Р. В. Дуганова и И. Е. Лощилова (см.: Дуганов Р. В. Рисунки Хлебникова // Панорама искусств. Вып. 10. М., 1987. С. 366–379; Лощилов И. Е. Автопортрет Велимира Хлебникова 1909 года: к вопросу о границах личности поэта // Studia Russica Helsingiensia et Tartuensia. Вып. 5: Проблемы границы в культуре. Тарту, 1998. С. 155–183).
Между тем общепринятая датировка автопортрета 1909 годом, на наш взгляд, ошибочна. Наша гипотеза состоит в том, что этот замечательный автопортрет – не что иное, как графическая версия (симультанная авторская перерисовка) известной фотографии Хлебникова в сюртуке (фото датируется 1912/1913 годами, следовательно, соответствующая датировка должна быть и у автопортрета):
Аутентично этот самый известный портретный рисунок Хлебникова воспроизводился, насколько нам известно, лишь в недавнем каталоге выставки «Архив Харджиева» (М., 2018. С. 136. Кат. № 108). На выставке и в публикации автопортрет предстал в своем аутентичном виде – рисунок пером на тетрадной странице в линейку, в сопровождении двух авторских записей (подписей):
Заседания общества / изучения моей жизни.
Я Русский стало быть мой / Север мира[.] Значит я повелитель ста / народов[.]
Между тем впервые эти в высшей степени примечательные записи, сопровождающие автопортрет, обнародовал все тот же Алексей Крученых, среди разрозненных черновых записей будетлянина (см.: Записная книжка Велемира [так!] Хлебникова / Собрал и снабдил примечаниями А. Кручёных. М., 1925. С. 7). На фронтиспис этой книги Кручёных поместил указанную фотографию (но не датировал ее).
Помимо этой фотографии широко известна еще одна – в профиль – где Хлебников в том же сюртуке. Полагаю, очень высока вероятность того, что оба фотопортрета были сделаны одномоментно (профиль и фас), ибо совпадают одежда и прическа. Поэтому датировка этих фото разными годами (1912 и 1913) представляется неубедительной. Обе эти фотографии стали основой для целого ряда позднейших посмертных портретов Хлебникова (фас и профиль), созданных его современниками (например, портрет работы В. Татлина (1938/1939), напечатанный на фронтисписе тома «Неизданных произведений» (М., 1940) Хлебникова).
Эйзенштейн вне всякого сомнения знал рассмотренный автопортрет Хлебникова; о его наблюдениях по поводу графической манеры поэта см. далее финальный комментарий.
«Ницшеанство» «председателя земного шара». – Как известно, идеи Ницше оставили сильный отпечаток на всей духовной жизни Европы начала века, не были исключением и представители русского авангарда. Так, например, критика многократно проецировала творчество Маяковского на идеи Ницше – и до, и после революции (ср.: Силлов В. Революция духа (Ницше и Маяковский) // Юнь (Владивосток). 1921. № 1. С. 12–26; эта статья перепечатана в изд.: В. В. Маяковский: Pro et Contra. СПб., 2006. С. 603–606). О внимании Хлебникова к наследию немецкого мыслителя см. статью Хенрика Барана «Хлебников и Ницше: кусочки незавершенной мозаики» (Baran H. Khlebnikov and Nietzsche: Pieces of an Incomplete Mosaic // Nietzsche and Soviet Culture: Ally and Adversary. Cambridge, 1994. P. 58–83).
Sex Хлебникова. – По-видимому, здесь Эйзенштейн намечает для будущей разработки не столько вопрос секса в произведениях Хлебникова (подобные смыслы в его текстах едва уловимы, хотя любовная тема довольно частотна), сколько вопрос пола как такового. Ср. строку: «Но мне, с душой женомужа…» в первой редакции стихотворения «Крымское» (1908), а также строки: «Три девушки пытали: / Чи парень я, чи нет?..» из стихотворения «Собор грачей осенний…» (1919, 1922) (Хлебников В. Собрание сочинений: В 6 т. Т. 1. М., 2000. С. 408; Т. 2. М., 2001. С. 56). См. также две редакции стихотворения про харьковское Оно (1916, 1918), где присутствует смысловое мерцание неотчетливости пола: мужского, женского или иного (Т. 1. С. 384, 431).
Близость Б и М очень правильно. – Мифология Эм представлена в Х плоскости «Зангези»:
…Эм ворвалось в владения Бэ, чтоб не бояться его, выполняя долг победы. Это войска пехотные Эм размололи глыбу объема невозможного… на муку, на муравьиные ноши, из дерева сделали мох и мураву, из орла муху, из слона мышь и стадо мурашей – и целое стало мукой бесконечно малых частей. Это пришло Эм, молот великого <…>. К Эм, этой северной звезде человечества, этому стожару всех стогов веры, – наши пути.
Прекрасно R вытвердевающее из L. <…> Очень верно: Л—Р и К—Г. – Примечательно, что хлебниковское приписывание буквам алфавита разнообразных значений (движения, цвета, вкуса, тяжести, etc) Эйзенштейн характеризует как нечто вторичное, эпигонское – «мистические разбеги стилизаторства». Однако при этом он аттестует словами «прекрасно» и «очень верно» ключевые в «Зангези» оппозиции Р/Л и К/Г (это одни из первоэлементов «звездного языка» Хлебникова, но и акронимы реальных политических акторов Революции и Гражданской войны). Мифология Эр, Эль, Ка и Гэ наиболее концентрировано развернута в V, VII, VIII и XII плоскостях сверхповести «Зангези». См., например: