Ухищренно изворачиваясь, мы всячески избегаем слова «Петроград», а если и пишем его, то во всяком случае подразумеваем под ним Петербург, старый Петербург, самый фантастический из городов, однажды, в европейской сутолоке, потерявший свое имя. Не пора ли, чтобы он снова нашел его?
Эпоха национальной запальчивости миновала.
Возвращение к старому названию никоим образом не будет связано с какими-нибудь новыми политическими ориентациями, а если даже и будет, то и это теперь не страшно. Пусть!
Зато чувство прекрасного будет удовлетворено. Ибо оно настойчиво требует соблюдения простой логики: чтобы Петербург назывался Петербургом.
Владимир Хазан (Иерусалим)ЛЕВ ШЕСТОВ В ЗЕМЛЕ ОБЕТОВАННОЙ
Описывая в книге «Мышкина дудочка» (1953) возвращение Льва Шестова в Париж из палестинского путешествия, Алексей Ремизов, верный своему неизменному гротескно-смеховому чувству и стилю, резюмировал: «Лев Исаакович только что вернулся из Палестины <…> Шестов объехал автомобилем всю Палестину вдоль и поперек. „Да ничего особенного, всю дорогу я следил за счетчиком“»[1216].
Нет нужды объяснять, что этот крайне небезынтересный эпизод из биографии выдающегося философа двадцатого столетия – посещение им Святой земли – вряд ли может быть ограничен приведенной шуткой. Помимо того, что он представляет известный интерес с точки зрения введения в научный оборот новых фактов, связанных с более полным, тщательным и сосредоточенным изучением шестовских «трудов и дней», палестинская поездка, если таковую рассматривать в детальной перспективе широкого исторического и персонологического контекста, обнаруживает довольно любопытную и одновременно малоизвестную и малоизученную область.
Для иллюстрации сказанного можно привести несколько примеров, касающихся семьи Мандельбергов, связанной с Шестовым семейно-родственными узами. В известной книге «Жизнь Льва Шестова: По переписке и воспоминаниям современников», – автор которой, дочь философа Наталья Баранова-Шестова, проделала колоссальную работу по сбору биографических материалов об отце, опубликовала уникальные документы из семейного архива, охватывающие, по существу, всю его жизнь, – как во всякой работе такого рода, стремящейся к охвату обширнейших сведений, имеются отдельные «белые пятна»[1217] и ошибки, требующие корректировки, уточнения, а в некоторых случаях – значительного addendum, который вызван прогрессирующей потребностью современного научного знания.
Совершенно объяснимо, что Н. Баранова-Шестова была плохо знакома или незнакома вовсе с родственниками, жившими в Палестине/Израиле. Упоминая их в своей книге, она допускает ряд неточностей или приводит неполные данные, которые нуждаются и в большей детализации/уточнении, и в значительном расширении, и в дополнении новыми, важными для полноты и целостности шестовской биографии фактами, чем по большому счету никто никогда не занимался. Поскольку же ее книга является едва ли не основным и исходным документом для каждого, кто брался, берется или возьмется в будущем писать о Шестове-философе, необходимость такой работы, с одной стороны, направленной на критическую ревизию уже собранного, обработанного и известного науке материала, а с другой – расширяющей перспективные возможности темы «Шестов и Палестина», давно назрела.
Касаясь, в частности, сестры философа, Елизаветы Исааковны (в замужестве Мандельберг; род. 1873), в тель-авивском доме которой он остановился во время своей поездки в Святую землю и даже читал там лекцию для близкого окружения, нельзя пройти мимо неверно указанной Н. Барановой-Шестовой даты ее смерти (в ее книге это сделано, правда, не в утвердительной, а в предположительной форме): «…умерла в Иерусалиме, вероятно, в 1943 г.»[1218]; эта неверно указанная дата взята на вооружение последующими комментаторами[1219]. На самом деле Е. Мандельберг не стало 13 октября 1947 года. Хотя она действительно ушла из жизни в Иерусалиме, но покоится рядом с мужем, доктором Львом Мандельбергом (1867–1938), в Тель-Авиве на Trumpeldor Cemetery.
В другом случае, указывая на наличие у Льва Мандельберга брата по имени Окуля[1220], который тоже жил в Палестине, Н. Баранова-Шестова ничего не пишет о другом, более известном его брате – социал-демократе и бывшем члене II Государственной думы Викторе (Авигдоре) Мандельберге, также репатриировавшемся в Палестину и занявшем в ней весьма видное место как в медицинской, так и в общественной сфере; там же, кроме того, жила их сестра Белла Евсеевна Мандельберг[1221] и брат самого Шестова Александр Шварцман (1882–1970).
Помимо Елизаветы Исааковны, еще одна сестра Шестова, Мария Исааковна (1863–1948), была замужем за представителем семьи Мандельбергов – Владимиром Евсеевичем (1863–1944), братом Льва. Мария с мужем в Палестине не жили (хотя и посетили ее однажды, в 1936 году) – после прихода Гитлера к власти они перебрались из Берлина в Париж, где оба умерли[1222]. Между тем из уже упомянутой комментаторской справки к публикации писем М. Гершензона к Шестову, вытекает, будто бы она и Владимир Евсеевич репатриировались туда вместе с Лизой и Львом: «Мандельберг – фамилия двух сестер Шестова: Марии Исааковны… и Елизаветы Исааковны… вышедших замуж за братьев Мандельбергов. Около 1922 г. эмигрировали из Киева, до 1925‐го жили в Берлине, затем – в Тель-Авиве»[1223].
Из-за смешения этих двух семей даже в авторитетной научной литературе энциклопедического типа царит забавная путаница: Льву и Елизавете Мандельбергам приписывается в дочери известная в русском эмигрантском Париже художница и скульптор Сильвия (Люся) Луцкая (урожд. Мандельберг; 1894–1940)[1224], которая на самом деле была их племянницей, а ее подлинными родителями – Владимир и Мария Мандельберги. Соответственно отчество, которое она носила, было не Львовна, как неверно указано, скажем, в биографическом словаре «Российское зарубежье во Франции: 1919–2000»[1225], а Владимировна.
Разумеется, дело не столько в отдельных мелких неточностях, именах и названиях, указываемых «со слуха» или «из вторых рук», без проверки, не вникая в правильность или ошибочность их написания[1226], сколько в том, что практически не изучены ни сама по себе история визита Шестова в Землю Обетованную, ни тесно связанная с ней разнообразная проблематика, которая приобретает весьма разветвленный, сложный и поливалентный характер, если учесть интеллектуально-философский след, оставленный этим визитом в сознании и деятельности тех, кого можно было бы причислить к духовным наследникам и апологетам идей известного философа[1227]. Речь прежде всего идет о намерении жившего в Палестине/Израиле Е. Шора[1228] осуществить системное описание шестовского философского наследия. К сожалению, намерение это не продвинулось далее разработки общего плана такой книги и нескольких статей, опубликованных в печати, предназначенной для широкой публики. Тем не менее необходимо подчеркнуть, что интеллектуальные семена, пусть и не давшие обильных всходов, в культурную почву Эрец-Исраэль, а впоследствии Государства Израиль Шестовым были брошены.
Далекий от политического сионизма[1229], но издавна стремившийся побывать на Святой Земле, ставшей одним из истоков человеческой цивилизации, Шестов осуществил свою мечту весной 1936 года. В этой поездке его сопровождали супруги Ловцкие – сестра, психоаналитик Фаня Исааковна (1873–1965) и ее муж, композитор, музыковед, литературный и художественный критик Герман Леопольдович (1871–1957), друг и большой почитатель шестовской философии, автор статей и воспоминаний о нем, в которых он, в частности, пишет: «В апреле 1936 года исполнилась давнишняя места Шестова – мы посетили страну наших праотцев, где был похоронен его и мой дедушка на Оливковой горе»[1230].
Первые попытки Шестова достичь Земли Обетованной приходятся на середину 1920‐х годов, и в течение более 10 лет он жил то вплотную приближаясь к исполнению своей мечты, то в очередной раз отдаляясь от нее. Позволить себе дорогое удовольствие – отправиться в палестинское путешествие за собственный счет – он не мог. Палестинский рабочий профсоюз (Гистадрут), который взялся за организацию этого визита, хотя и являлся влиятельной силой в стране, к лекционному турне философа должен был отнестись как минимум амбивалентно: речь шла не о лекциях, связанных с политическими актуалиями, как, скажем, в случае с Виктором Черновым, одним из создателей российской партии социалистов-революционеров и ее идеологом, который в первой половине 1935 года посетил Эрец-Исраэль, где ему был оказан бурно-восторженный прием[1231]. Предложить то, что предложил трудящимся Палестины Чернов, Шестов по определению не мог – предмет его деятельности был несопоставимо менее актуален в глазах массовой публики; для его лекций требовались «отборные» интеллектуалы, число которых в лучшем случае измерялось десятками. Но и это полностью не объясняло сложившегося положения. Ведь даже один из главных центров науки и умственной жизни тогдашней Палестины – Еврейский университет в Иерусалиме, не проявил необходимой заинтересованности в том, чтобы пригласить известного философа. Главная причина была сугубо экономическая, финансовая: в отличие от Гистадрута, Еврейский университет, организация во времена британского мандата с более чем скромным бюджетом, не мог позволить себе без посторонней помощи оплатить приглашение даже одной из звезд первой величины в мировой философии. И это при том, что ректор университета Гуго Самуэл Бергман (1883–1975) сам являлся доктором философии и, разумеется, имел представление о значимости личности и деятельности Шестова и признании его трудов мировым философским сообществом