Выхожу один на недотрогу…
Как сложно жить в глубинке и в ширинке…
Сдается мне: напрасно ты мне сдался…
Я весь в себе,
в тебе я лишь чуть-чуть…
(в последнем случае, однако, нехарактерная для Вишневского «лесенка»).
Слабость к многоточию в качестве концевого знака питают и другие авторы: 94 текста из 196 у Павла Грушко, 81 из обследованных 100 у Валентина Загорянского и т. д.; однако за пределами «моностиха Вишневского» обязательно возникают и другие концевые знаки, a среди функций многоточия доминирует эмоционально-интонационная:
Этот снег был таинственный снег…
Так тихо – словно яблоко в руке…
Радуга – а горбатая…
В то же время ряд авторов не используют концевое многоточие вообще: так, концевую точку имеют все 19 текстов Алексея Коротеева, все 45 текстов Нинэли Крымовой… И если у первого автора отказ от концевого многоточия мотивирован, по-видимому, тяготением к афористичности, подчеркнутой смысловой завершенности:
По дороге
По дороге жизни Бог ведет меня к себе.
– то импрессионистические зарисовки Крымовой (род. 1939), нередко с начальным союзом «и», часто представляющие собой назывные предложения, казалось бы, просто просят многоточие в конце:
И санный след бежит сквозь сердце.
Пчелиного гуденья мед тягучий.
– и категорический отказ автора от этого знака можно объяснить разве что внутренней полемикой с представлением о моностихе как о чем-то фрагментарном, незавершенном.
Наконец, своеобразное решение проблемы концевого знака в моностихе предлагает в своей стихотворной практике Вилли Мельников: все 96 обследованных текстов этого автора оканчиваются окказиональным пунктуационным знаком «,„» («троезапятие», по выражению автора) либо его модификациями («!„», «?„»)[463]. Возможно, этот знак следует интерпретировать как сигнализирующий о принципиальной открытости текста продолжению и дополнению. В пользу такого предположения свидетельствует и монтажная структура книги Мельникова «in SPE» [Мельников 1994], в которую вошел и ряд его моностихов, правда, не без труда в ней вычленяемых; характерно, что внутри этого сложного целого концевой знак мельниковских моностихов меняется (чаще всего – на точку).
Общее число текстов с концевым многоточием того или иного вида составляет 568, т. е. чуть больше трети от общего числа обследованных текстов и 50 % от текстов с наличием концевого знака. Сюда входит 371 одиночное многоточие (у 36 авторов), 53 знака «!..» (8 авторов, включая 5 знаков «!„» у Мельникова)[464], 19 знаков «?..» (10 авторов, включая 3 знака «?„» у Мельникова), 2 знака «?!.» у 1 автора, а также 35 «рамочных» (в начале и в конце) многоточий (у 7 авторов), включая две комбинации «…+!..» и одну – «…+?..». Именно рамочные многоточия, а также начальные при другом концевом знаке (8 случаев у 5 авторов) выступают наиболее однозначным показателем фрагментарности текста:
…зашили как футбольный мяч…
…пока нас не выселили в Биробиджан…
…нервная и нежизнерадостная…
…есть и девки мужское надевают.
– при отказе, как правило, от начальной прописной буквы.
В целом, однако, можно считать показанным, что установка на фрагментарность не является общеобязательной для авторов моностихов.
Что касается других концевых знаков препинания, то концевая точка встречается в 457 текстах 39 авторов (40 % текстов с концевым знаком), восклицательный знак – в 82 текстах 26 авторов (7 %), вопросительный знак – в 34 текстах 16 авторов (3 %), в 1 тексте встречается комбинация «?!». Всего восклицанием оканчивается 140 текстов (12 %), вопросом – 57 (5 %).
Внутристрочные знаки в моностихе представляют особый интерес в связи с проблемой, в наиболее радикальной постановке сформулированной С.В. Сигеем (в письме автору этой статьи): «И Марков <в [Марков 1994]> и Бирюков <в [Бирюков 1994]> включают множество строк, которые на мой взгляд “одностроками” не являются, поскольку серединами своими явно цезурят, тем самым распадаясь “на слух” двумя строчками… Связано это безусловно с пунктуацией. В нашем веке (может быть во многом благодаря верлибру) стало ясно, что запятая эквивалентна паузе… Пауза делит строку… Вполне возможно вместо того чтоб ставить знак препинания, просто напросто начинать с новой строки» (письмо июля 1994 г., сохраняю особенности пунктуации С.В. Сигея)[465]. Точка зрения Сигея, представляющая собой инверсию старой идеи А.М. Пешковского[466], видится более чем спорной, однако теоретическая полемика с нею выходит за пределы задач данной работы; посмотрим, как согласуется с мнением Сигея практика различных авторов.
Прежде всего критерию Сигея удовлетворяют тексты с полностью опущенными знаками препинания (см. выше). Другой возможный путь – пропуск знаков внутри строки при сохранении концевого знака – представлен 4-мя текстами 2-х авторов – Алексея Мещерякова и Владимира Бурича:
Разве можно сказать цветку что он некрасив?
Сугубая нераспространенность такого подхода свидетельствует, вероятно, о том, что для большинства авторов пунктуационная расчлененность строки выступает лишь следствием (проявлением) ее синтаксической расчлененности. Поэтому самая большая группа текстов, удовлетворяющих требованиям Сигея, – это 608 текстов, в которых концевой знак наличествует, внутренние же отсутствуют в силу синтаксической структуры; сюда же примыкают 4 текста 4-х авторов из второй строки второй графы таблицы – с отказом от начальной прописной буквы:
разве ж я мог знать?..
Для ряда авторов такой подход к пунктуации оказывается предпочтительным: так организованы 51 из 85 обследованных текстов Анатолия Анисенко, 78 из 96 – Вилли Мельникова, 144 из 196 – Павла Грушко, 33 из 45 – Нинэли Крымовой… Примечательно, что все эти авторы уже упоминались в нашем обзоре как работающие в совершенно разных манерах: таким образом, тяготение к совпадению стихового и синтаксического единств, влекущему за собой отсутствие знаков препинания внутри стиха, оказывается совместимо и с традиционалистской лирической интенцией, и с авангардными устремлениями, и с иронико-сатирическим пафосом[467].
В целом тексты с отсутствием внутренних знаков при наличии концевого составляют 51 % от общего числа текстов с наличием знака (616 от 1211), встречаясь у 46 авторов. Есть свои энтузиасты и у противоположного подхода: внутренние знаки встречаются в 81 тексте из 100 обследованных у Валентина Загорянского, в 27 из 36 – у Златы Павловой, причем в 46 и 14 случаях соответственно это знаки конца предложения:
Тишина. Подлинник.
Летела птица. Больше не летит.
Всего знаки конца предложения в середине строки встречаются в 111 текстах (9 % от общего числа текстов с наличием знака), в т. ч. точка – в 35 (12 авторов), восклицательный знак – в 33 (также 12 авторов), многоточие – в 21 (7 авторов), вопросительный знак – в 14 (9 авторов), комбинация «!..» – в 5 (Загорянский), комбинация «?!» – в 3 (3 автора), комбинация «?..» – в 1. Сюда же, вероятно, нужно присоединить текст, в котором знаки препинания опущены, но внутри строки присутствует прописная буква, начинающая новое предложение (как замечает Д.А. Суховей, «заглавные буквы принимают на себя роль синтаксического членения в текстах без знаков препинания» [Суховей 2008, 127]):
Я улетал Пылал аэропорт
Из этих 111 текстов в 6 (5 авторов) знаки конца предложения встречаются дважды (т. е. моностих состоит из 3 предложений):
Осознал. Содрогнулся. Привык…
Осень. Молчание. Золото…
Часы пробили. Жизнь мою. Насквозь.
– в последнем случае с характерной для этого автора (12 текстов из 100 обследованных) парцелляцией. Разумеется, и в других случаях предложения, составляющие моностих, оказываются тесно связанными между собой (чтобы моностих мог их, по выражению С.В. Сигея, «удержать»): структурным подобием (как в вышеприведенных примерах: три назывных предложения, три неполных с отсутствием подлежащих и сказуемыми в одной и той же форме…), словесным повтором: